Доброта

После ночного дождя снег у подъезда снова сошел, оставив после себя несколько пустых пачек от сухариков, жёлтый пакет-майку, разодранную поперек, и розовую детскую варежку. Грязная, вся в ямах выбитого асфальта, дорога напоминала полосу препятствий для автомобилей. От дальнего конца дома по ней, завывая изношенным двигателем, в мою сторону ползла тёмно-синяя девятка, ковыляя на ходу.

На удивление, тучи разошлись, и показалось солнце. Несмотря на грязь, кучи наваленного в палисадники буро-серого снега, на душе стало хорошо и я, оглядываясь вокруг, заулыбался.

Внезапно, громко запиликав домофоном, дверь подъезда открылась, и на пороге появилась моя соседка, тётя Валя. Лет шестидесяти, но ещё крепкая и, по-мужски, ухватистая, она, придерживая дверь, выпустила на крыльцо свою любимицу, неопределенной породы маленькую собачку по кличке Манюня. Крохотная вертушка тотчас ринулась ко мне, и заплясала вокруг, требуя ласки. Я, конечно, присел на корточки, потрепав Манюню по шёлковой шерсти на загривке.

- Слышь, Генка, что, опять этого урода не было?

Я оглянулся к соседке в недоумении.

- Какого урода, тёть Валь?

- Да дворника же нашего, кого же еще? У всех дома, как дома, всё вычищено, да выметено, а у нас снова бардак.

- Я не знаю, тёть Валь, мне пофиг, - сказал я, дразня Манюню, которая с энтузиазмом наскакивала на мою хищно раскрытую ладонь.

- Как это пофиг, Генка! – снова воскликнула соседка, - да мы скоро из дому не выйдем, в мусоре утонем. Куда эта старшая дома смотрит?

- А я видел, позавчера, как она ему куртку тёплую выносила, - наябедничал я,  - и, вроде бы, еды какой-то.

- А он что?

- Да что, взял вещи, метлу свою, да пошёл себе.

Дворник у нас был, действительно, странный. Молодой парнишка, лет девятнадцати – двадцати, родом со Средней Азии, он выглядел немощным и больным. Работать он, судя по всему, не умел или не мог. Небрежно помахав метлой, он закидывал её на плечо, и исчезал, чтобы появиться на следующий день. И хорошо, если с утра. С метёлкой и пустым пакетом для мусора он бесцельно бродил возле подъездов, и незаметно исчезал вновь.

Судя по окружающему нас мусору, дворник сегодня ещё не появлялся. Зато появилась старшая дома, вышедшая из соседнего подъезда. Тётя Валя, словно коршун, слетела с крыльца и, забыв про собаку, устремилась к Зинаиде, как звали начальницу.

- Зина, доколь мы терпеть-то будем? – разорялась она, вздымая к небу внушительный кулак. – Где этот чурка? Почему у нас не убрано? Я его своими руками задавлю!

- Ладно тебе, Валя, - нисколько не испугавшись нависшей над ней соседки, устало ответила невысокая Зинаида, - мальчик на трёх работах работает, не успевает.

- Да мне то что, хоть на десяти, - с новой силой воскликнула тетя Валя, - мне порядок нужен, а как он его наводить будет, мне пофиг, как вон Генка говорит.

- Тут видишь, какие обстоятельства, - спокойно, и чуть задумчиво ответила Зинаида, - он на калым копит. Девушка у него есть, там, в ауле. Или в кишлаке, вроде, да не все равно, что ли? Так без калыма ему девушку не отдают. А у них любовь!

- У них любовь, а у нас мусор. Зина, ну мыслимое ли дело, выгораживать его? Ведь сачкует он! Я же вижу!

- Нет, Валя, он хороший, приличный мальчик. Вот выздоровеет, все уберёт.

- Так он что, на больничном?

- Да какой те на больничном, - отозвалась Зинаида, - кто его в больницу возьмёт? Сидит вон, у меня на кухне. Не знаю, куда его и деть-то. Нас самих семеро в двушке, да ещё и больной узбек.

- Так чего с ним? – жадно спросила моментально утихомирившаяся тётя Валя. – Гриппует, что ли?

- Нет, что-то с почками. Застудил, наверное. Они же, узбеки, к нашим морозам непривычные. Я ему медвежьих ушек заварила, пускай попьёт, а я пока чё-нить придумаю.

Тётя Валя тоже задумалась, не обращая внимания на Манюню, уже сделавшую все свои дела и, в ожидании возвращения домой, прислонившуюся к её ноге. Наконец, она вздёрнула подбородок и уверенно заявила:

- Слышь-ка, Зин, давай-ка его ко мне. Я одна в двушке с собакой. Он нам не помешает. Да и с больными я сколько лет провозилась. Хоть и санитаркой в больнице, да все ж что-то, да понимаю. Так что давай его мне. Я и полечу, я и обихожу.

- Да ты же его сейчас задушить собиралась, - воскликнула удивлённая Зинаида, - или забыла?

- Так это ж я не со зла! Я же так просто, как положено! А так-то я всегда, – смущённо стала оправдываться тётя Валя, - да и больной, мальчонка-то. Что ж на нём зло-то срывать? Генка, иди, помоги ему до моей квартиры дойти, что стоишь, как пень с глазами. А я пока пойду, постель ему приготовлю.

Я усмехнулся, в который раз уверившись в женской доброте и жалостливости, подхватил под руку Зинаиду, и отправился за незадачливым дворником.