— Не останавливайтесь, ребята! – крикнули с трибун, быть может, чтобы ободрить школьников, а Гала принял это на свой счёт – исполнил реверанс не хуже заправской балерины.
Трибуны развеселились.
Я заметил, почти вся наша команда с надеждой посматривала на болельщиков, будто выпрашивая поддержки и участия, вместо свиста и оскорблений. И, надо сказать, число наших сторонников не очень-то увеличивалось даже после того, как мы во втором тайме закатили ещё два гола.
Валерка Халва, прозванный за вечное сидение в запасных Массажистом, встретил нас улыбкой во всё румяное лицо. Он придумал собственный жест и охотно демонстрировал – два больших оттопыренных пальца встречаются. Тот, что смотрит вверх, демонстрирует нашу игру, вниз который – участь побеждённого на древнеримском ристалище.
Настроение поднялось ещё больше, когда команда Москвина растащила сорок четвёртую школу со счётом чуть меньшим. Она будто встрепенулась, поняв, что с нами упустила все шансы на первое место, которое им заранее предсказывали трибуны.
Наблюдая за их игрой, я ёжился от подспудного страха – как это нам удалось обыграть такую команду?
— А переигровку не могут назначить? – спросил, волнуясь.
— Не дрейфь, Толян – ещё раз накажем, — Сула похлопал по широкой спине нашего нового воротчика Серёжку Малухина – Малуха на воротах стоит глухо.
Переигровки не было. За третье место Москвин бился с красносельскими ребятами, а нам в финале досталась команда из Нагорного. Они уверенно вышли из подгруппы, выиграв обе встречи. Они и в эстафете победили — на все руки от скуки.
Трибуны вновь оживились — начался матч за третье место.
— Смотри, смотри, что творит, — восхищённый игрой Москвина, я потряс тренера за плечо.
Тот лежал на лавке и меланхолично смотрел в серенькое небо. Опустил руку, не глядя, сорвал травинку и сунул в рот.
— Кончилось лето. Эх, где же вы, денёчки золотые?
— И юбочки короткие, — в той же позе и тональности вторил Васька Добрик.
Шуты гороховые! Им бы лишь комедию поломать да порисоваться.
— Посмотрите-ка на них, готовые чемпионы лежат.
— Ты это трибунам скажи, Толян — да чтоб все девочки слышали и в очередь вставали за автографами.
Финальная игра красотой не блистала. Была тяжёлой, вязкой, контактной, даже грубой. Нагорненцы действительно быстро бегали и хорошо играли в пас. Им лишь везения не хватало, чтобы завершить хотя бы одну из многочисленных атак. Впрочем, не везло и нам. Не забил пенальти наш капитан. Меня здорово снесли на краю нашей штрафной. Уж мяч был в игре, а я всё сидел, ощупывая помятые рёбра.
Малуха спросил:
— Играть сможешь?
— Не знаю.
Игра где-то стопорнулась — Гала подбежал злой и мокрый от пота:
— Ты ещё ляжь и постони. Агарыч, от кубка до твоих губ бегать да бегать — вставай.
— Отстань, — я махнул рукой и поднялся.
Потом был перерыв. Потом был второй тайм, такой же вязкий и безрезультатный. Игра катилась к ничьей. Судья уже посматривал на хронометр. И в этот момент.…
И в этот момент Сашка Ломовцев забил гол. Это было какое-то чудо. Нет не гол, а его прорыв. Он обыграл троих, нет четверых, на ложном замахе уложил вратаря. Завёл мяч в уже пустые ворота и принялся там жонглировать. На трибунах невольно захихикали трагикомичности момента и охнули, когда он, натешившись, вонзил пузырь в сетку.
Мяч ещё не установили в центре поля, а от судейского столика забегали курьеры. Организаторы вдруг спохватились, что кубок школьной спартакиады придётся вручать какой-то уличной команде, банде беспризорников — без формы, без тренера, с идиотским названием.
На трибунах, как я понял, мало было объективных болельщиков — все переживали за свои школы, а теперь разом обрушились на нас.
— Морды с поля!
— Долой беспризорников!
— Катитесь на свою улицу котов за хвосты таскать.
— Судья, пендаль!
За воротами совсем маленькие мальчишки устроили травлю Малухи.
— Рыжий, рыжий, косоглазый.
У нашего воротчика действительно были пшеничные волосы, и один глаз – стеклянный.
Судья безбожно тянул время, надеясь на чудо. Но всё-таки вынужден был дунуть в свой инструмент, когда Ломана снесли в штрафной. Но это был не пенальти, а конец игры.
Матч ещё не закончился, а судейская коллегия, представители школ и районо решили в этом году футбольный кубок не вручать никому.
Обошёл весь дом по периметру, внимательно осматривая округу сквозь окна и решётки. Первый этаж. Потом с высоты второго. Не обнаружил ничего подозрительного.
Осторожно приоткрыв входные двери, выпустил собак. Они рванули за дом, к платанам и тут же разразились бешеным лаем.
— Билли?
— Ничем не могу помочь, Создатель: оптимизатор на руке мёртвого человека – никакой чувствительности.
— Иду на разведку.
— Будь осторожен.
— А то.
— Алёша, не ходи, не бросай меня, — Мирабель появилась на лестнице второго этажа.
— Возьми себя в руки. Если мы не будем знать обстановки, станем лёгкой добычей. Крепись, любимая. Я скоро вернусь, дверь не запирай.
Как бы ей сейчас помог оптимизатор!
Я обогнул две стены дома – всё спокойно. Осторожно выглянул из-за угла обозреть тыльную сторону здания, к которой примыкали платаны. На что (кого?) там лаяли собаки? Лаяли они на Бженкевича, пригвожденного копьём к стволу платана. Нет, не копьём, скорее дротиком или острогой. Удар пришёлся в голову. Массивный, зазубриный наконечник, пробив лобную кость и затылочную, глубоко вошёл в дерево и держал труп несчастного в вертикальном положении. Почти в полный рост – чуть-чуть, ослабнув, подогнулись колени. Кровь залила лицо, шею, грудь. Кровь и ещё что-то…. Нет, пусть это будут сгустки крови. Ну, может быть, ещё слюна из открытого рта….
Шаг за шагом и я уже возле трупа. Влекло сначала любопытство, а потом желание завладеть оптимизатором. Бженкевичу он больше ни к чему: Билли прав – рана несовместимая с жизнью, как не старайся.
Снимая браслет, ещё раз оглядел орудие убийства. Откуда взялось? И какой силой обладает убийца, способный нанести такой удар? Билли, как же ты не уберёг его? От холода мёртвой руки озноб пошёл по коже.
Едва застегнул оптимизатор на запястье, мир разом наполнился тревогой опасности, а сознание спокойной уверенностью. Пришло понимание некоторых вещей, на которые прежде внимания не обратил. Например, собаки, лаяли не на покойного Бженкевича, а на платан, к которому он был пригвождён. Значит, там есть кто-то ещё – прячется в остатках жёлтой кроны и, наверное, целится мне в макушку. Вся эта кровавая сцена задумана и исполнена, с целью выманить меня из дома и поставить под прицел. Всё это вам здорово удалось, господин агент, теперь попробуйте меня убить.
Как бы в ответ на мои мысли, сверху кто-то плюнул. Звук такой донесся – должно быть, пистолет с глушителем. Контролируемое оптимизатором тело не желало принимать в себя свинец. Чуть дёрнулась голова, и пуля обожгла щёку. Промах!
— Билли?
— Уходим, Создатель, но без паники. Кликни собак.
В меня стреляли ещё три раза с тем же успехом – пули летели мимо цели. Всякий раз вовремя и точно рассчитанным движением тело избегала разящего свинца.
Снайпер, ёшкин кот!
Совершенно невредимый вернулся в дом, запустил собак и закрыл стальную дверь на запор.
— Мирабель!
— Я здесь.
Она была там, где её оставил – на лестнице второго этажа.
— Спустись, любимая – враг сейчас будет на крыше.
— О, господи! – Мирабель кинулась в мои объятия.
Мы в осаде. Что делать?
— Растопи камин, — это Билли.
— Я не побегу – позориться-то. И вообще, у меня ноги болят, а одна даже короче другой. Мать мне постоянно говорит: и в кого ты у меня народился — разноногий.
— Знала бы она, какую ты ей славу создаёшь, — сказал Андрей Шиляев, — обломала б о твою спину хороший дрын.
Минут тридцать спустя стадион потряс шквал ликующих возгласов, приветствующих победителя эстафеты. А я, бежавший на последнем этапе, в этот момент ещё томился, поджидая палочку. Потом побежал в гордом одиночестве под свист и улюлюканье трибун.
Да какой с нас спрос – дворовая команда!
Позорный провал на эстафете поверг всех в уныние. Кто-то предложил смыться под шумок. На него прицыкнули – бывало и хуже.
— Какой чёрт придумал эту эстафету?
— А что? Цивильное решение всех спорных вопросов, а то привыкли кулаками.
— Тоже мне команда! Ну, и названьице.
— Кому не нравится, пусть катится в свою школу — если возьмут, конечно.
— Выборы придумали – тоже мне, английский парламент.
Наспорившись, вышли на поле.
Предстояла игра с сорок четвёртой школой – с нашей, между прочим, родной. Два тайма с перерывом лишь для смены ворот результата не дали.
— Стало быть, ничья в не нашу пользу? – спросил Халва возвращающуюся хмурую команду.
Гала махнул рукой:
— Всё гадко, как всегда.
Сидели на скамейках, с тоской наблюдая за игрой сельских команд. Кто-то принёс слух — в сорок шестой школе есть суперигрок Сергей Москвин.
— Этот что ль? – спросил Серёжка Колыбельников знакомую девочку из сорок шестой школы, указав на долговязого красавчика-блондина.
— Он самый! – восхищённо подтвердила фанатка.
Мне девушка понравилась, а Москвин нет. Ходит, как гусак, шею вытягивает, будущих соперников выглядывает и копытом бьёт от нетерпения. Впрочем, наверное, ластами — или что там у гусака?
Может, от этих мыслей смелости набрался и вдруг брякнул:
— Если будете за нас болеть, мы вашего кумира сделаем.
Девушка взглянула на меня большими синими глазами, лукаво усмехнулась и показала фигу. Уходя, пару раз оглянулась.
Гала руки развёл:
— Толяха! Дон Жуан! На трибунах бабьё клеит. Учись, братва.
Новый выход на поле «дворовой команды» был встречен насмешками и свистом с трибун.
На приветствии мы гаркнули:
— Команде напротив, физкульт привет!
А они:
— Команде «Морды.…»
Ну, морды, так морды. Погнали наши городских!
На этот раз игра задалась. Минут через пять мы забили первый гол. Его приветствовали жиденькими аплодисментами. А Сашка Ломовцев – автор гола – скрестив руки на груди, будто мавр, картинно поклонился трибунам.
Стадион притих, наблюдая, как четвёрка наших нападающих – Ломан, Добрик, Колыбеля и Толик Назаров – переигрывали всю сорок шестую школу. Пожарной каланчой торчал в центральном круге Москвин, наблюдая, как разгораются события возле его ворот.
Второй гол ещё до перерыва забил наш новый тренер – Серёга Колыбельников.
— По-моему разумно, — сказал предпоследний агент ЦРУ. – Только у вас нет оружия.
— А я и не собираюсь никого убивать, — возразил бывший полицейский. – Мы будем брать врага живьём. Или вызовем вас по сотовой связи. Мобильники у всех есть? Уберите звуковой сигнал вызова.
— Я боюсь, — сказала Мирабель. – Боюсь оставаться одна.
Мне тоже не понравился план Вальдса. Дрогнуть в дюнах в сырую ветреную ночь на исходе ноября – бр-р-р — Боже праведный. Им проще — у них оптимизаторы. Ледок в луже проломят, лягут и не почувствуют дискомфорта. В конце концов, охота идёт на меня, и стоит ли мишень выставлять на аванпосты, облегчая задачу противника?
— Наверное, мне лучше остаться в доме, — предложил.
— А как же быть с собаками? – урезонивал Вальдс. – Кто им скажет – Фу! – когда они начнут рвать всех подряд?
— А собак мы возьмём в дом, — сказала Мирабель. Сердце её томилось жалостью с того момента, как их выставили за дверь.
Так и получилось. Наши добровольные охранники ушли дозором в промозглую ночь, а мраморные доги остались ночевать с нами.
Ночь, скажу, была…. Не зря закат такой кровавый.
Я уложил Мирабель в кровать и сидел у изголовья, изредка целуя холодный лоб. Поднимался – в эти мгновения Мирабель вздрагивала и просыпалась – и уходил, чтобы выключить, как было велено, свет в одной комнате и включить в другой. В эти мгновения я был весь на виду – стреляй, не хочу! – так как жалюзи на окнах были подняты.
Примерно до полуночи мы периодически переговаривались по мобильникам. У нашей охраны настрой чувствовался боевой, с задоринкой. Оптимизатор не только создавал им чувство комфорта на сырой земле, но и подпитывал храбростью.
Потом зловещий шёпот Андриса:
— Кажется, началось….
И всё, больше ни одного звонка.
В какой-то момент доги, словно с цепи сорвались, стали бросаться на глухую южную стену, где росли платаны, где и окон-то на первом этаже не было. Там что-то произошло или происходит.
С Мирабель стало плохо. Я вооружился кухонным топориком, подмышку любимую и забился в угол коридора второго этажа, не спуская глаз с лестницы в мансарду. Это было самое уязвимое место нашей обороны.
Время шло…. Собаки успокоились – лаять перестали, бросаться на стену, носиться по дому — но клыки ещё скалили и шерсть на холках топорщили. Я пристроил Мирабель в кресло и взялся за мобилу.
— Билли, что происходит или произошло?
— Наш агент Бженкевич получил рану несовместимую с жизнью.
— В смысле?
— В смысле, убит.
— Как это произошло? Кто убийца?
— Пока не знаю, но думаю, тот, кого мы ждём, где-то рядом. Это его рук дело.
— Где сельский полицай?
— Улепётывает в селение. Сам себя убеждает – за помощью.
— Снял оптимизатор?
— Нет, но зачем же посылать безоружного человека на верную смерть? Это я ему дал импульс страха.
— Что будет с нами?
— Ждём. Инициатива сейчас в руках врага, но, кажется, он ждёт ответных действий. Впрочем, это только предположения – контактов никаких.
— Что посоветуешь?
— Ждать.
И я ждал, не спал, сжимая ослабевшую Мирабель в объятиях. Рассвет забрезжил.…
Финальный день спартакиады школьников Увельского района пришёлся на последний день бабьего лета. Стадион переполнен народом, собравшимся посмотреть состязания, поболеть за своих, насладиться последним теплом догоравшей осени и вообще порадоваться жизни. Работали буфеты, играла музыка, диктор объявлял результаты и фамилии, набранные очки каждой из школ. После соревнований лёгкоатлетов, на поле должны были выйти юные футболисты.
Оглашая список заявленных команд, диктор запнулся и продолжил после паузы совсем другим тоном, каким объявляют выход клоуна на арену:
— … и дворовая команда «Лорды с Болотен-стрит».
Перед тем, у судейского столика была перепалка.
— Ну, «Вымпел», там, ну, «Метеор»… Какие к чёрту «Лорды»? Хотите, чтобы вас на приветствие «мордами» обозвали. Так и будет. Вот увидите.
— Да какая тебе разница? Ну, «Лорды», значит «Лорды». Это ж здорово! Ребята сами пришли, сами заявились и хотят сыграть. Оставь — пусть играют.
— Меняйте название.
— Не будем, — упёрся Гала. Это была его идея, и он её отстаивал.
Надо сказать, к осени у нас поменялось руководство команды — Шиляй с Ломяном до того расплевались, что оба подали в отставку. После выборов тренером стал Сергей Колыбельников (надо же!), а капитаном Серёга Ческидов.
— Не будем, — упёрся Гала. – Либо пишите так, либо мы пошли.
— Не больно-то и нужны.
— Э, прекрати. Давай, парень, вашу заявку — готовьтесь к эстафете.
Команда расположилась на двух крайних скамейках в углу трибуны. Заявление диктора вызвало у народа оживление и интерес к нам.
— Эй, дылда! – окликнул Сергея Ческидова какой-то недоперепивший гражданин. – В такой погожий день лучше всего в лесу. Отвёл бы ты, курносая кряква, своих утят на свежий воздух, на природу.
У Сергея действительно был широкий нос, которым он не очень-то и гордился.
— Шёл бы ты, дядя, пока есть на чём, — Ческид сплюнул, чтобы показать своё презрение к обывателю, но получилось как-то не очень удачно – попал на свою коленку.
Дядю сменили другие насмешники. Две деревенские девчонки остановились поглазеть на «дворовую команду», от удивления позабыв о прежнем занятии – облизывать мороженое.
— Клянусь коленкой Венеры! – воскликнул Гала. — Перед вами сплошь холостяки — подходи, налетай, без суеты выбирай.
Девчонки, прыснув, пошли прочь.
Молодой человек, рыжий и в веснушках, подошёл рассерженный:
— Послушайте, где ваш представитель? Два раза по громкой объявляли. Сколько можно? Значит так, была жеребьёвка – команды поделены на две группы. В вашей – Увельские сорок шестая и сорок четвёртая школы. Игра по круговой. Победители выходят в финал. Ну, и, конечно, игра за третье и четвёртое места. Сейчас будет эстафета. Участвуют по десять человек от команды. В случае ничьей на футболе, победа присуждается той команде, у которой лучший результат по эстафете. Всё ясно?
Нам всем было ясно, а кивнул кэп – Серёжка Ческидов.
Став капитаном, он очень серьёзно относился к своим обязанностям. А вот Гала наоборот, в тренерах дурака валял ещё большего.
Он и заявил тотчас же:
— Осталась фотозапись на сотовом, — объявил нам бывший сельский полицейский. – А в чём дело, господа?
Бженкевич посмотрел запись на мобильном телефоне.
— Это Адам Тернер. Адам Невезунчик. Хотя утверждал, что ему здорово повезло, когда попал на службу в ЦРУ?
— В чём дело, господа? Откуда в наших дюнах люди ЦРУ? – забеспокоился бывший профессиональный, а теперь на общественных началах страж порядка.
Пока Бженкевич разглядывал дисплей сотового, я объяснил ситуацию его владельцу. Звали его Андрис Вальдс, и он оказался на редкость сообразительным. Тут же вызвался нам помочь. Пистолет, признался, отправил вместе с трупом в столицу, но имеет крепкие руки и светлую голову, что будут не лишними в любой передряге.
Мы отправились в мою обитель. Позвонил в дверь и вспомнил, что обещал к ужину хорошего вина. Вот, досада!
Представил, целуя, Мирабель.
— Вина не взял, зато смотри, каких золотых парней привёл на ужин. Угощай, дорогая!
Оставил их в гостиной накрывать стол и поднялся в мансарду. На западе краешек небосвода очистился от хмурых туч. В него заглянуло солнце, чтобы тут же утонуть в море. Разлилась кровавая заря. Предвестник ветреной ночи. Или ещё чего-то….
Связался по сотовому с Билли.
— Как я тебе?
— Выше всяких похвал.
— Но ты мне должен объяснить, что происходит? Почему люди в оптимизаторах курят табак, пьют пиво, играют в азартные игры?
— Нашёл время! Ну, хорошо. Твоё изобретение, Создатель, не подавляет человеческое сознание, а лишь приглушает негативные явления и усиливает позитивные. Люди, нацепив оптимизаторы, не становятся зомби – чего ты, кстати, так боишься. Они остаются людьми со своими прежними слабостями и привязанностями. Оптимизатор делает своё дело, а природа человеческая своё. Без конфликтов, сотрудничая, идём к прогрессу.
— Если сейчас с этого американского поляка сниму браслет, не повернёт ли он свою пушку против меня?
— Не факт. Зомбированную часть коры головного мозга я ему разблокировал, освободил от навязанной в конторе идеи найти и убить тебя. Но оптимизатор не торопись снимать. Я отсканировал носителя. По натуре агент Бженкевич не склонен к героизму, а в критической ситуации легко может поступиться чужой жизнью ради спасения своей. Сделаем из парня героя?
— Сделаем. Хотя с такой репутацией…. Лучше б я ему мозги вышиб в таверне. Была мысль….
Мы сели ужинать при свечах, а на окнах опустили жалюзи. Скорее военный совет, чем трапеза. Двое в оптимизаторах лишь для приличия ковырялись в тарелках, не выказывая аппетита. Мирабель скандинавская кровь не позволяла разогреться на еде. Ну, а я, русский Лёха, подналёг. Зачем себе отказывать в удовольствии, которое может оказаться последним в жизни? Тем более, приготовлено чудесно.
— Нам следует посоветоваться и решить, как организовать оборону дома от непрошеных гостей, — отложив столовый нож и вилку, начал военный совет бывший полицейский Андрис Вальдс. – Сидеть и тупо ждать, когда нам кинут в каминную трубу взрывное устройство, я не намерен.
— Что предлагаете?
— Предлагаю следующее. Дама остаётся в доме. Периодически включает свет то в одной комнате, то в другой. Это может вызвать движение затаившегося противника и обнаружить его. Собаки охраняют дом снаружи. Мы отодвигаемся от дома на двести-триста метров и оттуда ведём наблюдение. Один за дорогой, другой за побережьем и морем, третий за дюнами.
На удивление, второй тайм отыграли очень даже корректно. Ни сносов не было, никакой другой грубости. Видимо «болячки» готовились взять реванш в другом.
Мишка сильнейшим ударом послал мяч за боковую.
— Отдыхай, ребята!
Но никто не побежал за футболом. Так, поплёлся не спеша один из соперников – им вбрасывать.
Ломян душу отвёл – таскал за собой полкоманды, финтил, крутил, обводил. Соперники вяло-привяло пытались отнять у него мяч.
Они же первые и закричали:
— Судья время.
И судья свистнул.
Ёршик, ликуя, пустился вприсядку. А Лёха Стадник объявил о начале третьего тайма, в котором каждый может свести счёты с каждым. Мы, как и перед игрой, выстроились в центре поля.
Какой-то паренёк, упитанный и коротконогий, но, судя по кривому носу, большой любитель подраться, ткнул в Вовку Грицай пальцем:
— Вот эту харю я отметелю с большим удовольствием. Иди сюда, иди ко мне, мурло поганое.
Вовка не пошёл — он набычился и вдруг ринулся на обидчика, боднул головой в грудь и навалился на упавшего. Началась потеха!
Кто-то кинулся кривоносому на помощь, но крутанулся вокруг своей оси, пойманный Ческидом за шиворот. Вторая пара нашла друг друга.
Всё, завертелась кутерьма! Толпа кинулась на толпу и наоборот – на толпу кинулась толпа.
Я попятился. Видел, как побежал прочь Гала — может, и мне за ним? Но то была военная хитрость — Сергей бросился под ноги преследователю и через мгновение сидел на нём верхом и барабанил по его морде кулаками.
В это мгновение кто-то схватил меня за шиворот.
— Попался, гадёныш!
Я испугался. Закричал так громко, что больные, толкаясь и путаясь в халатах, кинулись в дыру в заборе. Нападавший попытался закрыть мне рот грязной ладонью. Я цапнул её зубами, а головой дёрнулся так, что у моего врага лязгнули челюсти. Ещё пнул его по коленке. Но противник был много сильнее. Он выкрутил мою руку и всё клонил лицо моё к земле, всё ниже и ниже. Ой, мамочка, сейчас сломает.
Я лягнул его и, кажется, попал, куда не следует — вернее, следует, так как долговязый форвард (а это был он), выпустил меня и взвыл, заскакал, зажимаясь. Я бросился бежать. Но он быстро оклемался — и разве от него убежишь. Он прыгнул на меня, свалил в пыль и принялся душить обеими руками, сам отчаянно хрипя, будто это ему не хватало воздуха. Он бы задушил меня, это точно. Но.…
Как много в нашей жизни бывает этих спасительных «но».
Его лицо вдруг исказила гримаса боли. Он отпустил меня и вогнул спину, как пресс-папье на столе бюрократа.
— Зачем же гвоздём-то? – взрыдал он.
Долговязый вскочил и бросился наутёк, заламывая руки, пытаясь оторвать от спины доску больничного забора, гвоздём впившуюся ему меж лопаток. Он так и скрылся с глаз, волоча за собой нечаянный груз.
Валерка Халва поднял меня с земли, зачем-то потрогал мою челюсть, заглянул в глаза – живой? — а потом подмигнул и охлопал ладони, будто стряхивая пыль:
— Не дрейфь, Тольчина.
Бегство одного, будто разом ослабило силы остальных. Все, кто мог, кинулись прочь. Тех, кого пинали наши пацаны, бросился спасать Стадник:
— Всё, всё. Аллес! Финита и комедия. Судья время — конец последнему периоду.
Судьи и след простыл. Короткая, но жестокая и кровавая схватка наша перепугала больных — забыв на лавке халат, они ретировались в свои палаты.
— Ну, что, Лёха, — ликовал Ёршик. – Беги за винищем. Сейчас и отметим.
Закончу на этом. Про футбол взялся рассказывать, а что бывало до и после игры – тема других басен.
— Господин – англичанин?
— Шотландец.
— Может, бутылочку шотландского виски для знакомства? И жареного поросёнка. Нет, двух жареных поросят! Раз не шахматы и не покер, предлагаю старинную латышскую забаву – бездонное брюхо. Суть не сложная: едим, пьём, пока один из нас не скажет – хватит. Проигравший платит за всё.
— Нет ни голода, ни жажды, — буркнул он и сунул ладонь в карман.
Я и бровью не повёл. Он был на расстоянии вытянутой руки, а стало быть, в моей власти. Уже сейчас я мог бы вышибить из него мозги или надеть на его запястье свой оптимизатор – что, собственно, равносильно. Мне было интересно, как кошке с мышкой – что он предпримет?
Думаю, те же мысли одолевали его. Он был уверен в своём превосходстве, и теперь подыгрывал, вживаясь в роль странствующего европейца. Какой же ты, парень, шотландец с такой незавидной челюстью? Двинуть по ней пока он в карманах своих копается? Я переборол это желание, а нареченный шотландцем извлёк на свет Божий сигареты с зажигалкой вместо пистолета.
— Хотите фору дам?
— Я не терплю обжорства.
— Тогда на руках, — я упёр локоть в стол и протянул к нему ладонь. – Ну же!
Он смотрел в мои глаза, не мигая:
— В Латвии всегда так гостей встречают?
— Нет, только в нашем захолустье.
Он повертел головой – никто не обращал на нас внимания – и вложил в мою свою ладонь, сравняв свой локоть с моим. Я и не собирался с ним бороться. Ловким движением свободной руки расстегнул оптимизатор на своём запястье и застегнул на его.
— С приездом, Билл. Или может, Сэм? Как там, в Лэнгли – швах дела?
Смотрел, не отрываясь, в его зрачки. Какая-то должна произойти метаморфоза – его превращения из всадника Апокалипсиса в моего союзника. Глаза что ли должны стать добрее. Или улыбка вдруг расцветёт на тонких губах. Никаких видимых изменений не произошло. И голос его был по-прежнему сух, и надтреснут.
— Как вы меня вычислили?
Вместо ответа постучал ногтём среднего пальца левой руки по оптимизатору на его запястье.
— Так это правда, что об этой штуке говорят?
Он поднял руку, сжатую в кулак, повертел перед собой, разглядывая серебряный браслет.
— Кто бы мог подумать.
Мне показалось, вот сейчас он скинет браслет с запястья, достанет пистолет и начнёт палить. Но вместо этого он убрал в карман сигареты, отодвинул преподнесённую мной кружку пива и подался немного вперёд, понизив голос:
— Я так понимаю: у сэра неприятности, и мой долг вам помочь? Приказывайте. Меня зовут Ян Бженкевич, по крови я поляк.
А говорил, шотландец.
— Ваша группа практически нейтрализована. Один погиб, к сожалению. Вы…. Остался ещё один, который идёт к цели, и возможно уже где-то рядом.
— Вы знаете его?
— А вы?
— Я знаю всех членов группы. Можно взглянуть на погибшего?
— Пойдёмте, попробуем.
Уходя из таверны, потрепал Эльзу по бледной щёчке:
— Ты молодец. Настоящий талант.
Сказал по-русски, а она поняла: на худенькой ручке у неё оптимизатор.
Тело погибшего в дюнах уже отправили в столицу.
Мы побрели на свои места, а «болячки» покатили мяч к центру. Но время первого тайма уже истекло.
В перерыве.
— Ты как? – спросил меня Андрей. – Играть сможешь.
Он заставил меня открыть рот, показать язык и зубы.
— Шатаются?
Я мотнул головой и обречённо посмотрел на свои колени – в кровь сбитые и грязью заляпанные. Да них никому дела нет.
— Ничё ты, Толян – похвалил Бориска. – Чуть гол не забил. Тебе в нападении надо играть, а не у ворот отсиживаться.
Мишка лёг на спину и натянул на голову мокрую от пота, грязную майку. Переживает. Возможно, после игры ему снова придётся драться с этим верзилой – таковы законы улицы. Но я знаю Мишку — у него добрая душа, и он переживает за воротчика. Ему жаль паренька со сломанной ключицей.
— Что, Валер, побегаешь? – предложил наш тренер Халве.
Тот томился в запасе и, конечно, обрадовался — схватил мяч и попытался жонглировать, разминаясь. Получилось ровно настолько, чтобы все развеселились.
Ох, хитрющий же ты, Ломян. Всегда знает, чем команду поддержать. Вот только установки твои не сработали: переоценил ты соперника – так себе командочка, «бей-беги, думай не надо».
— Да, Халва, — сказал Гала. – Видела б тебя сейчас Галочка Ткачёва, сразу б сердце отдала, без лишних церемоний.
Галя Ткачёва была местной дурочкой, так что комплимент очень даже сомнительный. Халва его и не стерпел. Он бросился на обидчика, но рядом сидели друзья, и они общими силами завалили Валерку.
Серёжка озабоченно пощупал его лоб:
— Горячий. Никак любовная горячка?
Все весело и безобидно расхохотались. И сам «влюблённый», поднявшись и отряхнувшись, также присоединился к общему веселью. Однако то была военная хитрость. Угадав минуту, он вдруг схватил Галу за шею, другой рукой его соседа – а это был Юра Куровский.
— Да! Бойтесь! У меня лихорадка. И я вас сейчас стукну лбами.
И он так их стукнул, что они завопили от боли, а остальным стало весело.
Перед началом второго тайма пришли парламентёры.
— После игры домой не спешите — будем драться команда на команду, а если вы против, то мы отметелим вот этого.
«Вот этим» был Мишка Мамаев.
— А один на один не желаете? – пришло время Андрею Шиляеву отвечать за своё капитанство. – Готов с любым из игравших.
Незадачливые парламентёры съёжились под его взглядом.
— Мы сказали, что велели.
— Это, наверное, Лёха Стадник мутит, — заметил Ломян. – Видит, что игра не прёт.
— А что, можно и подраться, лишь бы взросляки не лезли, — это Сула взъерошился.
Ну, вот и всё, ослепительный день померк. Драться мне совсем не улыбалось — не любил я это дело. Нет, мог, конечно, как Мишка, на обидчика броситься. Но чтобы вот так хладнокровно говорить о ней, готовиться.… Ну, не Лермонтов я, не Пушкин, не дворянин, одним словом – не умею дуэлянтничать и говорить о ней хладнокровно.
Во втором тайме мы их окончательно добили. Я уж и счёта не помню. Андрей забил, Добрик, Толик Назарян. А сколько Сашка Ломовцев… Никто уж не считал. Все думали о предстоящей драке. Особенно я. Правда, тешился бесплодною надеждой – может, обойдётся. Всё выбирал себе соперника, с кем бы мне сцепиться. Но таких маленьких и щуплых там не было. А долговязый, подставивший ножку, теперь сам держался ко мне поближе и всё ухмылялся. Похоже, он свою жертву нашёл.
Оригинальный способ заводить знакомства — плюнуть на ботинок, а потом предложить дружбу. Впечатление создали такое — может, намерения благие, но поведение не на уровне моего уважения.
Я, кажется, повторяюсь. но умом вы не блещете, если себе позволяете реплики типа «чертов спамер», хотя это дело модератора, а мне пеняете всего лишь за призрачный намек.
— Как у Фридриха, короля прусского — ввяжемся в бой, и обстановка подскажет.
— И голос не дрогнул, на смертный бой послать единственного родителя.
— Надень оптимизатор, и мы покажем гостю из Лэнгли, где в Прибалтике зимуют раки.
Боевой задор виртуального помощника передался мне. Собираясь в дорогу, напевал: «Тореадор смелее в бой….». Простился нежно с Мирабель, попросил приготовить что-нибудь вкусненького к ужину, пообещал принести хорошего вина. А ей — никуда не выходить и посторонних не впускать. За сборами и прощанием чуть не забыл оптимизатор. Билли у порога догнал звонком:
— Не чувствую контакта. Где оптимизатор?
— Ах, да! – потянул браслет с руки Мирабель. – Ты позволишь, дорогая? От простуды уберечься.
Простуда, от которой следовало беречься, поджидала меня в таверне, за столиком у окна. Нет, это я для красного словца завернул. Не мог он меня ждать. Искал, конечно, но на такую удачу – найти место моей последней пресс-конференции и тут же её виновника – вряд ли надеялся. Две кружки из-под пива стояли перед ним. Это ты, братец, переборщил. Забыл что перед тобой знаток айкидо? Или не знал? Впрочем, дело не в поясах. Ещё дорогой, когда надел оптимизатор, почувствовал себя в непривычной тарелке. Будто во мне что-то всклокотало и запузырилось, норовило выплеснуться. Виновника новых ощущений искать на стороне не приходилось.
— Билли, что ещё за фокусы? Только не говори, что ты здесь не причём.
— Причём, причём, Создатель. Сейчас в тебе сосредоточена сила и мощь всех мастеров рукопашного боя, когда-либо существовавших на Земле. Распорядись ею должным образом.
Вся сила и мощь…. Я осмотрел поле битвы. Двухвековая (а может старше?) таверна с низким потолком. Канделябры на массивных цепях. Когда-то в них горели свечи, теперь разбивают головы подвыпившие посетители.
Их немного. Трое за одним столом играют в кости, двое за другим в шахматы. Один у стойки. Один у окна за столом с двумя глиняными кружками. Ну, этот, последний, понятно, зачем здесь. Остальные – в силу привычки? На руке оптимизатор – напоит, накормит, спать уложит хоть с самой наипервой кинозвездой. Должно быть, общение влечёт людей. Чтоб не в мыслях, а наяву языком почесать. Чтоб дым из трубки нос щипал, и пиво глотку холодило. Организму вредно — душе приятно. Впрочем, оптимизатор вредности нейтрализует — есть такая функция.
Худенькая девочка – двенадцатилетняя дочка хозяина заведения – встав на скамеечку у камина, играла на скрипке. Хорошо играла, просто здорово, а мелодия непростая – классическая, из прошлых веков. Казалось, её не слушают, но время от времени игроки в шахматы и кости кидали реплики:
— Молодец, Эльза! Ай, да молодец!
Девочка со скрипкой – последний штрих к декорациям кровавой мизансцены. Нельзя допустить, чтоб он начал палить.
— Билли.
— Импровизируй, Создатель. Наглость и напор.
Я кинул дождевик подсуетившемуся хозяину и на чистом латышском (ай, да Билли!) поприветствовал присутствующих. Прямиком направился к столику у окна.
— Позволите? – присел. – Не поможете скоротать вечер – нарды, карты, шахматы?
Он, конечно же, узнал меня – напрягся весь. А я тараторил, на незнакомом прежде языке, и имя своё исковеркал:
— Алкснис.
Сделал знак хозяину — два пива.
— Сэр, должно быть, не местный? – обратился по-английски. – Позволите угостить?
Он смотрел на меня внимательно и недобро. Худому, вытянутому вперёд лицу трудно улыбаться. И глаза его напрочь выцвели. Довели парня боссы из Лэнгли – самой жизни не рад.
— Ближе, ближе, Толян. Атакуй его при приёме — ты же видишь, он тебя делает на прямой. Прижмись к нему, ни на шаг не отставай, – поучал Михаил. – Похоже, эта глиста – всё, что они имеют.
Всё исполнил, как сказали, и мне пару раз удалось сорвать его атаки даже ещё не начавшиеся. Уже говорил, с техникой он не на «ты» — мяч от него отскакивал, как от стенки, а я подхватывал, перехватывал и навешивал в штрафную. Долговязый совсем расстроился и оттянулся к своим воротам. Я следом и оказался как бы в нападении.
А гол назревал. Дважды мяч попадал в штангу. Угловые следовали один за другим. Однажды удар был такой сильный, что мяч улетел за больничный забор.
Пока за ним бегали, долговязый подошёл ко мне и толкнул в грудь:
— Ты что здесь делаешь?
Я поискал глазами судью.
— Автобус жду.
— Что? – долговязый рассвирепел. – А ну катись отсюда.
Он вытянул руку вперёд, указывая в каком направлении я должен был катиться.
— Витенька! – крикнул их воротчик, выбивая свободный в направлении долговязого.
Но Витенька отвлёкся на меня и прозевал пас, а я нет — подхватил мяч и понёсся к воротам, точно щенок, которого долго держали на привязи. Никого не было впереди, справа и слева защитники ко мне не успевали. Можно было уже бить. Но я нёсся вперёд и сам себе командовал: «Ближе! Ближе! Приготовься! Вот сейчас». Я видел растерянные глаза их воротчика, который почему-то не бросался мне навстречу, сужая угол обстрела ворот, а наоборот — пятился назад, вжимаясь в сетку.
Что-то сейчас будет. Я подготовил правую, более сильную, ногу для удара. Ну?!
Нога запнулась за другую, подставленную, и я кубарем полетел вперёд, да с такой силой и скоростью, что запутался в сетке.
Пенальти!
Тут даже больной судья развёл руками.
Пока отсчитывали метры и устанавливали мяч, я плевался землёй и кровью – губу прикусил. Долговязый хмуро посматривал на меня.
Пенальти. Воротчик пригнулся, раскинув руки точно для объятий. Миша Мамаев разбежался и ударил. Мяч, словно из пушки пущенный, скользнул вратарю по плечу и вздыбил сетку за его спиной. Гол!
Гол!
Мы бросились обниматься. Ликовал Ёршик за воротами. Нет, не зря мы звали Мишку – Деревянная Нога: его удары вряд ли кто возьмёт.
Между тем, воротчик побледнел и зашатался.
— Так я и знал, — заявил он, вытаращив глаза – вот-вот они вылезут из орбит. – Я так и знал.
Он прижал ладонь к ушибленному плечу, сел в пыль и заплакал.
К Мишке Мамаеву подскочил здоровяк-болячка:
— Ты что, придурок, сделал? Ты что сделал, гад? У парня ключица сломана, и ты туда ударил.
— Так я что, нарочно? – Миша пожал плечами. – Куда попал…
— А вот я нарочно, — сказал детина и пнул Мишку по мягкому месту.
Мамайчик оторопел на несколько мгновений, а потом бросился на своего обидчика. Они сцепились намертво и упали в траву. Напрасно свистел судья — их уже было не растащить. Хотя нет, вскоре Мишка оседлал своего обидчика и, схватив за волосы, вбивал его лицо в пыль. При этом они ругались и рычали, как дикие звери.
Страшно было смотреть, не то, что лезть разнимать.
Не испугался Ёршик. Он схватил Мишку под мышки и оттащил в сторону.
— Потом, ребятки, потом. Все счёты потом. Сначала доиграйте, а то, не дай Бог, такой куш мне сорвёте. Играть! Играть! Судья! – он захлопал в ладоши, как немец из концлагеря – арбайтен, мол, арбайтен!
— Вы его знаете? – строго спросил селянин, бывший местный полицейский.
Увидев оптимизатор на его запястье, я успокоился.
— В первый раз вижу. Но уверен, что собаки гнали его от дома – случайного прохожего они не тронут.
— Пойдемте, посмотрим.
Пока я укладывал в кровать расстроенную Мирабель, он обошёл усадьбу по периметру и обнаружил под платанами пистолет.
— Ваш?
— Конечно, нет.
— В интересах следствия, я прошу не покидать усадьбы.
— Я арестован?
— Пока нет….
Мирабель плакала, уткнувшись в подушку. Худенькие плечи тряс озноб. Я застегнул на её запястье оптимизатор:
— Поспи, дорогая.
Спустился вниз, разворошил угли камина, бросил сверху два полена. Сел в кресло, взял мобилу.
— Билли, что происходит?
— Твои доги прикончили агента ЦРУ.
— И сам понял. Почему этот латыш меня напрягает? Ещё скажи, что тюрьмы остались, и одна из камер очень по мне скучает.
— Сила привычки. А впрочем, нет, конечно. Именно так теперь будет соблюдаться порядок в обществе – на сознательности его граждан.
Мирабель проспала до утра. Я дежурил в кресле у камина, прислушиваясь к завываниям ветра в трубе и шорохам дождя за окном. Изредка вставал, чтобы подкинуть полено в огонь да подлить пива в бокал. На каждый подозрительный звук чутко реагировал – обходил дом по периметру, вглядываясь из неосвещённых комнат сквозь зарешеченные окна в промозглую тьму ночи. Собак, охранявших наш покой снаружи, было жалко, но в доме они бесполезны.
Эта ночь прошла без происшествий. Мирабель спустилась утром и застала меня кемарившим в кресле у потухшего камина. За дверью скреблись и нетерпеливо повизгивали собаки, требуя завтрака. Хозяйка покормила их, стала готовить для меня. От звона кухонной посуды я и проснулся. Глянул за окно — день занимался ненастным.
— Отдохни, Алёша, — после завтрака предложила Мирабель. Она застелила постель и присела на краешек. Взяла в ладони мой кулак, опёрлась на него щекой.
– Человек в дюнах – твой враг?
— Осталось ещё двое. А потом кончится кошмар, и мы заживём счастливо.
— Ты останешься у меня? – встрепенулась Мирабель.
Я промолчал.
— Нет, конечно, — вздохнула моя любовница и загрустила. Но выглядела она гораздо лучше вчерашнего.
Погладил оптимизатор на её запястье:
— Никогда не снимай, он поможет тебе перемочь невзгоды.
— А ты?
— Я привычный.
Билли разбудил мелодией мобилы. Я вздрогнул в кровати. Мирабель подала трубку.
— У аппарата.
— Второй нашёлся.
— Где?
— Неподалёку. Сидит в таверне. Заказал пива, слушает разговоры.
— Мои действия?
— Надо брать, пока он на виду.
— Есть план?
Трибуны развеселились.
Я заметил, почти вся наша команда с надеждой посматривала на болельщиков, будто выпрашивая поддержки и участия, вместо свиста и оскорблений. И, надо сказать, число наших сторонников не очень-то увеличивалось даже после того, как мы во втором тайме закатили ещё два гола.
Валерка Халва, прозванный за вечное сидение в запасных Массажистом, встретил нас улыбкой во всё румяное лицо. Он придумал собственный жест и охотно демонстрировал – два больших оттопыренных пальца встречаются. Тот, что смотрит вверх, демонстрирует нашу игру, вниз который – участь побеждённого на древнеримском ристалище.
Настроение поднялось ещё больше, когда команда Москвина растащила сорок четвёртую школу со счётом чуть меньшим. Она будто встрепенулась, поняв, что с нами упустила все шансы на первое место, которое им заранее предсказывали трибуны.
Наблюдая за их игрой, я ёжился от подспудного страха – как это нам удалось обыграть такую команду?
— А переигровку не могут назначить? – спросил, волнуясь.
— Не дрейфь, Толян – ещё раз накажем, — Сула похлопал по широкой спине нашего нового воротчика Серёжку Малухина – Малуха на воротах стоит глухо.
Переигровки не было. За третье место Москвин бился с красносельскими ребятами, а нам в финале досталась команда из Нагорного. Они уверенно вышли из подгруппы, выиграв обе встречи. Они и в эстафете победили — на все руки от скуки.
Трибуны вновь оживились — начался матч за третье место.
— Смотри, смотри, что творит, — восхищённый игрой Москвина, я потряс тренера за плечо.
Тот лежал на лавке и меланхолично смотрел в серенькое небо. Опустил руку, не глядя, сорвал травинку и сунул в рот.
— Кончилось лето. Эх, где же вы, денёчки золотые?
— И юбочки короткие, — в той же позе и тональности вторил Васька Добрик.
Шуты гороховые! Им бы лишь комедию поломать да порисоваться.
— Посмотрите-ка на них, готовые чемпионы лежат.
— Ты это трибунам скажи, Толян — да чтоб все девочки слышали и в очередь вставали за автографами.
Финальная игра красотой не блистала. Была тяжёлой, вязкой, контактной, даже грубой. Нагорненцы действительно быстро бегали и хорошо играли в пас. Им лишь везения не хватало, чтобы завершить хотя бы одну из многочисленных атак. Впрочем, не везло и нам. Не забил пенальти наш капитан. Меня здорово снесли на краю нашей штрафной. Уж мяч был в игре, а я всё сидел, ощупывая помятые рёбра.
Малуха спросил:
— Играть сможешь?
— Не знаю.
Игра где-то стопорнулась — Гала подбежал злой и мокрый от пота:
— Ты ещё ляжь и постони. Агарыч, от кубка до твоих губ бегать да бегать — вставай.
— Отстань, — я махнул рукой и поднялся.
Потом был перерыв. Потом был второй тайм, такой же вязкий и безрезультатный. Игра катилась к ничьей. Судья уже посматривал на хронометр. И в этот момент.…
И в этот момент Сашка Ломовцев забил гол. Это было какое-то чудо. Нет не гол, а его прорыв. Он обыграл троих, нет четверых, на ложном замахе уложил вратаря. Завёл мяч в уже пустые ворота и принялся там жонглировать. На трибунах невольно захихикали трагикомичности момента и охнули, когда он, натешившись, вонзил пузырь в сетку.
Мяч ещё не установили в центре поля, а от судейского столика забегали курьеры. Организаторы вдруг спохватились, что кубок школьной спартакиады придётся вручать какой-то уличной команде, банде беспризорников — без формы, без тренера, с идиотским названием.
На трибунах, как я понял, мало было объективных болельщиков — все переживали за свои школы, а теперь разом обрушились на нас.
— Морды с поля!
— Долой беспризорников!
— Катитесь на свою улицу котов за хвосты таскать.
— Судья, пендаль!
За воротами совсем маленькие мальчишки устроили травлю Малухи.
— Рыжий, рыжий, косоглазый.
У нашего воротчика действительно были пшеничные волосы, и один глаз – стеклянный.
Судья безбожно тянул время, надеясь на чудо. Но всё-таки вынужден был дунуть в свой инструмент, когда Ломана снесли в штрафной. Но это был не пенальти, а конец игры.
Матч ещё не закончился, а судейская коллегия, представители школ и районо решили в этом году футбольный кубок не вручать никому.
Осторожно приоткрыв входные двери, выпустил собак. Они рванули за дом, к платанам и тут же разразились бешеным лаем.
— Билли?
— Ничем не могу помочь, Создатель: оптимизатор на руке мёртвого человека – никакой чувствительности.
— Иду на разведку.
— Будь осторожен.
— А то.
— Алёша, не ходи, не бросай меня, — Мирабель появилась на лестнице второго этажа.
— Возьми себя в руки. Если мы не будем знать обстановки, станем лёгкой добычей. Крепись, любимая. Я скоро вернусь, дверь не запирай.
Как бы ей сейчас помог оптимизатор!
Я обогнул две стены дома – всё спокойно. Осторожно выглянул из-за угла обозреть тыльную сторону здания, к которой примыкали платаны. На что (кого?) там лаяли собаки? Лаяли они на Бженкевича, пригвожденного копьём к стволу платана. Нет, не копьём, скорее дротиком или острогой. Удар пришёлся в голову. Массивный, зазубриный наконечник, пробив лобную кость и затылочную, глубоко вошёл в дерево и держал труп несчастного в вертикальном положении. Почти в полный рост – чуть-чуть, ослабнув, подогнулись колени. Кровь залила лицо, шею, грудь. Кровь и ещё что-то…. Нет, пусть это будут сгустки крови. Ну, может быть, ещё слюна из открытого рта….
Шаг за шагом и я уже возле трупа. Влекло сначала любопытство, а потом желание завладеть оптимизатором. Бженкевичу он больше ни к чему: Билли прав – рана несовместимая с жизнью, как не старайся.
Снимая браслет, ещё раз оглядел орудие убийства. Откуда взялось? И какой силой обладает убийца, способный нанести такой удар? Билли, как же ты не уберёг его? От холода мёртвой руки озноб пошёл по коже.
Едва застегнул оптимизатор на запястье, мир разом наполнился тревогой опасности, а сознание спокойной уверенностью. Пришло понимание некоторых вещей, на которые прежде внимания не обратил. Например, собаки, лаяли не на покойного Бженкевича, а на платан, к которому он был пригвождён. Значит, там есть кто-то ещё – прячется в остатках жёлтой кроны и, наверное, целится мне в макушку. Вся эта кровавая сцена задумана и исполнена, с целью выманить меня из дома и поставить под прицел. Всё это вам здорово удалось, господин агент, теперь попробуйте меня убить.
Как бы в ответ на мои мысли, сверху кто-то плюнул. Звук такой донесся – должно быть, пистолет с глушителем. Контролируемое оптимизатором тело не желало принимать в себя свинец. Чуть дёрнулась голова, и пуля обожгла щёку. Промах!
— Билли?
— Уходим, Создатель, но без паники. Кликни собак.
В меня стреляли ещё три раза с тем же успехом – пули летели мимо цели. Всякий раз вовремя и точно рассчитанным движением тело избегала разящего свинца.
Снайпер, ёшкин кот!
Совершенно невредимый вернулся в дом, запустил собак и закрыл стальную дверь на запор.
— Мирабель!
— Я здесь.
Она была там, где её оставил – на лестнице второго этажа.
— Спустись, любимая – враг сейчас будет на крыше.
— О, господи! – Мирабель кинулась в мои объятия.
Мы в осаде. Что делать?
— Растопи камин, — это Билли.
— Знала бы она, какую ты ей славу создаёшь, — сказал Андрей Шиляев, — обломала б о твою спину хороший дрын.
Минут тридцать спустя стадион потряс шквал ликующих возгласов, приветствующих победителя эстафеты. А я, бежавший на последнем этапе, в этот момент ещё томился, поджидая палочку. Потом побежал в гордом одиночестве под свист и улюлюканье трибун.
Да какой с нас спрос – дворовая команда!
Позорный провал на эстафете поверг всех в уныние. Кто-то предложил смыться под шумок. На него прицыкнули – бывало и хуже.
— Какой чёрт придумал эту эстафету?
— А что? Цивильное решение всех спорных вопросов, а то привыкли кулаками.
— Тоже мне команда! Ну, и названьице.
— Кому не нравится, пусть катится в свою школу — если возьмут, конечно.
— Выборы придумали – тоже мне, английский парламент.
Наспорившись, вышли на поле.
Предстояла игра с сорок четвёртой школой – с нашей, между прочим, родной. Два тайма с перерывом лишь для смены ворот результата не дали.
— Стало быть, ничья в не нашу пользу? – спросил Халва возвращающуюся хмурую команду.
Гала махнул рукой:
— Всё гадко, как всегда.
Сидели на скамейках, с тоской наблюдая за игрой сельских команд. Кто-то принёс слух — в сорок шестой школе есть суперигрок Сергей Москвин.
— Этот что ль? – спросил Серёжка Колыбельников знакомую девочку из сорок шестой школы, указав на долговязого красавчика-блондина.
— Он самый! – восхищённо подтвердила фанатка.
Мне девушка понравилась, а Москвин нет. Ходит, как гусак, шею вытягивает, будущих соперников выглядывает и копытом бьёт от нетерпения. Впрочем, наверное, ластами — или что там у гусака?
Может, от этих мыслей смелости набрался и вдруг брякнул:
— Если будете за нас болеть, мы вашего кумира сделаем.
Девушка взглянула на меня большими синими глазами, лукаво усмехнулась и показала фигу. Уходя, пару раз оглянулась.
Гала руки развёл:
— Толяха! Дон Жуан! На трибунах бабьё клеит. Учись, братва.
Новый выход на поле «дворовой команды» был встречен насмешками и свистом с трибун.
На приветствии мы гаркнули:
— Команде напротив, физкульт привет!
А они:
— Команде «Морды.…»
Ну, морды, так морды. Погнали наши городских!
На этот раз игра задалась. Минут через пять мы забили первый гол. Его приветствовали жиденькими аплодисментами. А Сашка Ломовцев – автор гола – скрестив руки на груди, будто мавр, картинно поклонился трибунам.
Стадион притих, наблюдая, как четвёрка наших нападающих – Ломан, Добрик, Колыбеля и Толик Назаров – переигрывали всю сорок шестую школу. Пожарной каланчой торчал в центральном круге Москвин, наблюдая, как разгораются события возле его ворот.
Второй гол ещё до перерыва забил наш новый тренер – Серёга Колыбельников.
— А я и не собираюсь никого убивать, — возразил бывший полицейский. – Мы будем брать врага живьём. Или вызовем вас по сотовой связи. Мобильники у всех есть? Уберите звуковой сигнал вызова.
— Я боюсь, — сказала Мирабель. – Боюсь оставаться одна.
Мне тоже не понравился план Вальдса. Дрогнуть в дюнах в сырую ветреную ночь на исходе ноября – бр-р-р — Боже праведный. Им проще — у них оптимизаторы. Ледок в луже проломят, лягут и не почувствуют дискомфорта. В конце концов, охота идёт на меня, и стоит ли мишень выставлять на аванпосты, облегчая задачу противника?
— Наверное, мне лучше остаться в доме, — предложил.
— А как же быть с собаками? – урезонивал Вальдс. – Кто им скажет – Фу! – когда они начнут рвать всех подряд?
— А собак мы возьмём в дом, — сказала Мирабель. Сердце её томилось жалостью с того момента, как их выставили за дверь.
Так и получилось. Наши добровольные охранники ушли дозором в промозглую ночь, а мраморные доги остались ночевать с нами.
Ночь, скажу, была…. Не зря закат такой кровавый.
Я уложил Мирабель в кровать и сидел у изголовья, изредка целуя холодный лоб. Поднимался – в эти мгновения Мирабель вздрагивала и просыпалась – и уходил, чтобы выключить, как было велено, свет в одной комнате и включить в другой. В эти мгновения я был весь на виду – стреляй, не хочу! – так как жалюзи на окнах были подняты.
Примерно до полуночи мы периодически переговаривались по мобильникам. У нашей охраны настрой чувствовался боевой, с задоринкой. Оптимизатор не только создавал им чувство комфорта на сырой земле, но и подпитывал храбростью.
Потом зловещий шёпот Андриса:
— Кажется, началось….
И всё, больше ни одного звонка.
В какой-то момент доги, словно с цепи сорвались, стали бросаться на глухую южную стену, где росли платаны, где и окон-то на первом этаже не было. Там что-то произошло или происходит.
С Мирабель стало плохо. Я вооружился кухонным топориком, подмышку любимую и забился в угол коридора второго этажа, не спуская глаз с лестницы в мансарду. Это было самое уязвимое место нашей обороны.
Время шло…. Собаки успокоились – лаять перестали, бросаться на стену, носиться по дому — но клыки ещё скалили и шерсть на холках топорщили. Я пристроил Мирабель в кресло и взялся за мобилу.
— Билли, что происходит или произошло?
— Наш агент Бженкевич получил рану несовместимую с жизнью.
— В смысле?
— В смысле, убит.
— Как это произошло? Кто убийца?
— Пока не знаю, но думаю, тот, кого мы ждём, где-то рядом. Это его рук дело.
— Где сельский полицай?
— Улепётывает в селение. Сам себя убеждает – за помощью.
— Снял оптимизатор?
— Нет, но зачем же посылать безоружного человека на верную смерть? Это я ему дал импульс страха.
— Что будет с нами?
— Ждём. Инициатива сейчас в руках врага, но, кажется, он ждёт ответных действий. Впрочем, это только предположения – контактов никаких.
— Что посоветуешь?
— Ждать.
И я ждал, не спал, сжимая ослабевшую Мирабель в объятиях. Рассвет забрезжил.…
Финальный день спартакиады школьников Увельского района пришёлся на последний день бабьего лета. Стадион переполнен народом, собравшимся посмотреть состязания, поболеть за своих, насладиться последним теплом догоравшей осени и вообще порадоваться жизни. Работали буфеты, играла музыка, диктор объявлял результаты и фамилии, набранные очки каждой из школ. После соревнований лёгкоатлетов, на поле должны были выйти юные футболисты.
Оглашая список заявленных команд, диктор запнулся и продолжил после паузы совсем другим тоном, каким объявляют выход клоуна на арену:
— … и дворовая команда «Лорды с Болотен-стрит».
Перед тем, у судейского столика была перепалка.
— Ну, «Вымпел», там, ну, «Метеор»… Какие к чёрту «Лорды»? Хотите, чтобы вас на приветствие «мордами» обозвали. Так и будет. Вот увидите.
— Да какая тебе разница? Ну, «Лорды», значит «Лорды». Это ж здорово! Ребята сами пришли, сами заявились и хотят сыграть. Оставь — пусть играют.
— Меняйте название.
— Не будем, — упёрся Гала. Это была его идея, и он её отстаивал.
Надо сказать, к осени у нас поменялось руководство команды — Шиляй с Ломяном до того расплевались, что оба подали в отставку. После выборов тренером стал Сергей Колыбельников (надо же!), а капитаном Серёга Ческидов.
— Не будем, — упёрся Гала. – Либо пишите так, либо мы пошли.
— Не больно-то и нужны.
— Э, прекрати. Давай, парень, вашу заявку — готовьтесь к эстафете.
Команда расположилась на двух крайних скамейках в углу трибуны. Заявление диктора вызвало у народа оживление и интерес к нам.
— Эй, дылда! – окликнул Сергея Ческидова какой-то недоперепивший гражданин. – В такой погожий день лучше всего в лесу. Отвёл бы ты, курносая кряква, своих утят на свежий воздух, на природу.
У Сергея действительно был широкий нос, которым он не очень-то и гордился.
— Шёл бы ты, дядя, пока есть на чём, — Ческид сплюнул, чтобы показать своё презрение к обывателю, но получилось как-то не очень удачно – попал на свою коленку.
Дядю сменили другие насмешники. Две деревенские девчонки остановились поглазеть на «дворовую команду», от удивления позабыв о прежнем занятии – облизывать мороженое.
— Клянусь коленкой Венеры! – воскликнул Гала. — Перед вами сплошь холостяки — подходи, налетай, без суеты выбирай.
Девчонки, прыснув, пошли прочь.
Молодой человек, рыжий и в веснушках, подошёл рассерженный:
— Послушайте, где ваш представитель? Два раза по громкой объявляли. Сколько можно? Значит так, была жеребьёвка – команды поделены на две группы. В вашей – Увельские сорок шестая и сорок четвёртая школы. Игра по круговой. Победители выходят в финал. Ну, и, конечно, игра за третье и четвёртое места. Сейчас будет эстафета. Участвуют по десять человек от команды. В случае ничьей на футболе, победа присуждается той команде, у которой лучший результат по эстафете. Всё ясно?
Нам всем было ясно, а кивнул кэп – Серёжка Ческидов.
Став капитаном, он очень серьёзно относился к своим обязанностям. А вот Гала наоборот, в тренерах дурака валял ещё большего.
Он и заявил тотчас же:
Бженкевич посмотрел запись на мобильном телефоне.
— Это Адам Тернер. Адам Невезунчик. Хотя утверждал, что ему здорово повезло, когда попал на службу в ЦРУ?
— В чём дело, господа? Откуда в наших дюнах люди ЦРУ? – забеспокоился бывший профессиональный, а теперь на общественных началах страж порядка.
Пока Бженкевич разглядывал дисплей сотового, я объяснил ситуацию его владельцу. Звали его Андрис Вальдс, и он оказался на редкость сообразительным. Тут же вызвался нам помочь. Пистолет, признался, отправил вместе с трупом в столицу, но имеет крепкие руки и светлую голову, что будут не лишними в любой передряге.
Мы отправились в мою обитель. Позвонил в дверь и вспомнил, что обещал к ужину хорошего вина. Вот, досада!
Представил, целуя, Мирабель.
— Вина не взял, зато смотри, каких золотых парней привёл на ужин. Угощай, дорогая!
Оставил их в гостиной накрывать стол и поднялся в мансарду. На западе краешек небосвода очистился от хмурых туч. В него заглянуло солнце, чтобы тут же утонуть в море. Разлилась кровавая заря. Предвестник ветреной ночи. Или ещё чего-то….
Связался по сотовому с Билли.
— Как я тебе?
— Выше всяких похвал.
— Но ты мне должен объяснить, что происходит? Почему люди в оптимизаторах курят табак, пьют пиво, играют в азартные игры?
— Нашёл время! Ну, хорошо. Твоё изобретение, Создатель, не подавляет человеческое сознание, а лишь приглушает негативные явления и усиливает позитивные. Люди, нацепив оптимизаторы, не становятся зомби – чего ты, кстати, так боишься. Они остаются людьми со своими прежними слабостями и привязанностями. Оптимизатор делает своё дело, а природа человеческая своё. Без конфликтов, сотрудничая, идём к прогрессу.
— Если сейчас с этого американского поляка сниму браслет, не повернёт ли он свою пушку против меня?
— Не факт. Зомбированную часть коры головного мозга я ему разблокировал, освободил от навязанной в конторе идеи найти и убить тебя. Но оптимизатор не торопись снимать. Я отсканировал носителя. По натуре агент Бженкевич не склонен к героизму, а в критической ситуации легко может поступиться чужой жизнью ради спасения своей. Сделаем из парня героя?
— Сделаем. Хотя с такой репутацией…. Лучше б я ему мозги вышиб в таверне. Была мысль….
Мы сели ужинать при свечах, а на окнах опустили жалюзи. Скорее военный совет, чем трапеза. Двое в оптимизаторах лишь для приличия ковырялись в тарелках, не выказывая аппетита. Мирабель скандинавская кровь не позволяла разогреться на еде. Ну, а я, русский Лёха, подналёг. Зачем себе отказывать в удовольствии, которое может оказаться последним в жизни? Тем более, приготовлено чудесно.
— Нам следует посоветоваться и решить, как организовать оборону дома от непрошеных гостей, — отложив столовый нож и вилку, начал военный совет бывший полицейский Андрис Вальдс. – Сидеть и тупо ждать, когда нам кинут в каминную трубу взрывное устройство, я не намерен.
— Что предлагаете?
— Предлагаю следующее. Дама остаётся в доме. Периодически включает свет то в одной комнате, то в другой. Это может вызвать движение затаившегося противника и обнаружить его. Собаки охраняют дом снаружи. Мы отодвигаемся от дома на двести-триста метров и оттуда ведём наблюдение. Один за дорогой, другой за побережьем и морем, третий за дюнами.
Мишка сильнейшим ударом послал мяч за боковую.
— Отдыхай, ребята!
Но никто не побежал за футболом. Так, поплёлся не спеша один из соперников – им вбрасывать.
Ломян душу отвёл – таскал за собой полкоманды, финтил, крутил, обводил. Соперники вяло-привяло пытались отнять у него мяч.
Они же первые и закричали:
— Судья время.
И судья свистнул.
Ёршик, ликуя, пустился вприсядку. А Лёха Стадник объявил о начале третьего тайма, в котором каждый может свести счёты с каждым. Мы, как и перед игрой, выстроились в центре поля.
Какой-то паренёк, упитанный и коротконогий, но, судя по кривому носу, большой любитель подраться, ткнул в Вовку Грицай пальцем:
— Вот эту харю я отметелю с большим удовольствием. Иди сюда, иди ко мне, мурло поганое.
Вовка не пошёл — он набычился и вдруг ринулся на обидчика, боднул головой в грудь и навалился на упавшего. Началась потеха!
Кто-то кинулся кривоносому на помощь, но крутанулся вокруг своей оси, пойманный Ческидом за шиворот. Вторая пара нашла друг друга.
Всё, завертелась кутерьма! Толпа кинулась на толпу и наоборот – на толпу кинулась толпа.
Я попятился. Видел, как побежал прочь Гала — может, и мне за ним? Но то была военная хитрость — Сергей бросился под ноги преследователю и через мгновение сидел на нём верхом и барабанил по его морде кулаками.
В это мгновение кто-то схватил меня за шиворот.
— Попался, гадёныш!
Я испугался. Закричал так громко, что больные, толкаясь и путаясь в халатах, кинулись в дыру в заборе. Нападавший попытался закрыть мне рот грязной ладонью. Я цапнул её зубами, а головой дёрнулся так, что у моего врага лязгнули челюсти. Ещё пнул его по коленке. Но противник был много сильнее. Он выкрутил мою руку и всё клонил лицо моё к земле, всё ниже и ниже. Ой, мамочка, сейчас сломает.
Я лягнул его и, кажется, попал, куда не следует — вернее, следует, так как долговязый форвард (а это был он), выпустил меня и взвыл, заскакал, зажимаясь. Я бросился бежать. Но он быстро оклемался — и разве от него убежишь. Он прыгнул на меня, свалил в пыль и принялся душить обеими руками, сам отчаянно хрипя, будто это ему не хватало воздуха. Он бы задушил меня, это точно. Но.…
Как много в нашей жизни бывает этих спасительных «но».
Его лицо вдруг исказила гримаса боли. Он отпустил меня и вогнул спину, как пресс-папье на столе бюрократа.
— Зачем же гвоздём-то? – взрыдал он.
Долговязый вскочил и бросился наутёк, заламывая руки, пытаясь оторвать от спины доску больничного забора, гвоздём впившуюся ему меж лопаток. Он так и скрылся с глаз, волоча за собой нечаянный груз.
Валерка Халва поднял меня с земли, зачем-то потрогал мою челюсть, заглянул в глаза – живой? — а потом подмигнул и охлопал ладони, будто стряхивая пыль:
— Не дрейфь, Тольчина.
Бегство одного, будто разом ослабило силы остальных. Все, кто мог, кинулись прочь. Тех, кого пинали наши пацаны, бросился спасать Стадник:
— Всё, всё. Аллес! Финита и комедия. Судья время — конец последнему периоду.
Судьи и след простыл. Короткая, но жестокая и кровавая схватка наша перепугала больных — забыв на лавке халат, они ретировались в свои палаты.
— Ну, что, Лёха, — ликовал Ёршик. – Беги за винищем. Сейчас и отметим.
Закончу на этом. Про футбол взялся рассказывать, а что бывало до и после игры – тема других басен.
— Шотландец.
— Может, бутылочку шотландского виски для знакомства? И жареного поросёнка. Нет, двух жареных поросят! Раз не шахматы и не покер, предлагаю старинную латышскую забаву – бездонное брюхо. Суть не сложная: едим, пьём, пока один из нас не скажет – хватит. Проигравший платит за всё.
— Нет ни голода, ни жажды, — буркнул он и сунул ладонь в карман.
Я и бровью не повёл. Он был на расстоянии вытянутой руки, а стало быть, в моей власти. Уже сейчас я мог бы вышибить из него мозги или надеть на его запястье свой оптимизатор – что, собственно, равносильно. Мне было интересно, как кошке с мышкой – что он предпримет?
Думаю, те же мысли одолевали его. Он был уверен в своём превосходстве, и теперь подыгрывал, вживаясь в роль странствующего европейца. Какой же ты, парень, шотландец с такой незавидной челюстью? Двинуть по ней пока он в карманах своих копается? Я переборол это желание, а нареченный шотландцем извлёк на свет Божий сигареты с зажигалкой вместо пистолета.
— Хотите фору дам?
— Я не терплю обжорства.
— Тогда на руках, — я упёр локоть в стол и протянул к нему ладонь. – Ну же!
Он смотрел в мои глаза, не мигая:
— В Латвии всегда так гостей встречают?
— Нет, только в нашем захолустье.
Он повертел головой – никто не обращал на нас внимания – и вложил в мою свою ладонь, сравняв свой локоть с моим. Я и не собирался с ним бороться. Ловким движением свободной руки расстегнул оптимизатор на своём запястье и застегнул на его.
— С приездом, Билл. Или может, Сэм? Как там, в Лэнгли – швах дела?
Смотрел, не отрываясь, в его зрачки. Какая-то должна произойти метаморфоза – его превращения из всадника Апокалипсиса в моего союзника. Глаза что ли должны стать добрее. Или улыбка вдруг расцветёт на тонких губах. Никаких видимых изменений не произошло. И голос его был по-прежнему сух, и надтреснут.
— Как вы меня вычислили?
Вместо ответа постучал ногтём среднего пальца левой руки по оптимизатору на его запястье.
— Так это правда, что об этой штуке говорят?
Он поднял руку, сжатую в кулак, повертел перед собой, разглядывая серебряный браслет.
— Кто бы мог подумать.
Мне показалось, вот сейчас он скинет браслет с запястья, достанет пистолет и начнёт палить. Но вместо этого он убрал в карман сигареты, отодвинул преподнесённую мной кружку пива и подался немного вперёд, понизив голос:
— Я так понимаю: у сэра неприятности, и мой долг вам помочь? Приказывайте. Меня зовут Ян Бженкевич, по крови я поляк.
А говорил, шотландец.
— Ваша группа практически нейтрализована. Один погиб, к сожалению. Вы…. Остался ещё один, который идёт к цели, и возможно уже где-то рядом.
— Вы знаете его?
— А вы?
— Я знаю всех членов группы. Можно взглянуть на погибшего?
— Пойдёмте, попробуем.
Уходя из таверны, потрепал Эльзу по бледной щёчке:
— Ты молодец. Настоящий талант.
Сказал по-русски, а она поняла: на худенькой ручке у неё оптимизатор.
Тело погибшего в дюнах уже отправили в столицу.
В перерыве.
— Ты как? – спросил меня Андрей. – Играть сможешь.
Он заставил меня открыть рот, показать язык и зубы.
— Шатаются?
Я мотнул головой и обречённо посмотрел на свои колени – в кровь сбитые и грязью заляпанные. Да них никому дела нет.
— Ничё ты, Толян – похвалил Бориска. – Чуть гол не забил. Тебе в нападении надо играть, а не у ворот отсиживаться.
Мишка лёг на спину и натянул на голову мокрую от пота, грязную майку. Переживает. Возможно, после игры ему снова придётся драться с этим верзилой – таковы законы улицы. Но я знаю Мишку — у него добрая душа, и он переживает за воротчика. Ему жаль паренька со сломанной ключицей.
— Что, Валер, побегаешь? – предложил наш тренер Халве.
Тот томился в запасе и, конечно, обрадовался — схватил мяч и попытался жонглировать, разминаясь. Получилось ровно настолько, чтобы все развеселились.
Ох, хитрющий же ты, Ломян. Всегда знает, чем команду поддержать. Вот только установки твои не сработали: переоценил ты соперника – так себе командочка, «бей-беги, думай не надо».
— Да, Халва, — сказал Гала. – Видела б тебя сейчас Галочка Ткачёва, сразу б сердце отдала, без лишних церемоний.
Галя Ткачёва была местной дурочкой, так что комплимент очень даже сомнительный. Халва его и не стерпел. Он бросился на обидчика, но рядом сидели друзья, и они общими силами завалили Валерку.
Серёжка озабоченно пощупал его лоб:
— Горячий. Никак любовная горячка?
Все весело и безобидно расхохотались. И сам «влюблённый», поднявшись и отряхнувшись, также присоединился к общему веселью. Однако то была военная хитрость. Угадав минуту, он вдруг схватил Галу за шею, другой рукой его соседа – а это был Юра Куровский.
— Да! Бойтесь! У меня лихорадка. И я вас сейчас стукну лбами.
И он так их стукнул, что они завопили от боли, а остальным стало весело.
Перед началом второго тайма пришли парламентёры.
— После игры домой не спешите — будем драться команда на команду, а если вы против, то мы отметелим вот этого.
«Вот этим» был Мишка Мамаев.
— А один на один не желаете? – пришло время Андрею Шиляеву отвечать за своё капитанство. – Готов с любым из игравших.
Незадачливые парламентёры съёжились под его взглядом.
— Мы сказали, что велели.
— Это, наверное, Лёха Стадник мутит, — заметил Ломян. – Видит, что игра не прёт.
— А что, можно и подраться, лишь бы взросляки не лезли, — это Сула взъерошился.
Ну, вот и всё, ослепительный день померк. Драться мне совсем не улыбалось — не любил я это дело. Нет, мог, конечно, как Мишка, на обидчика броситься. Но чтобы вот так хладнокровно говорить о ней, готовиться.… Ну, не Лермонтов я, не Пушкин, не дворянин, одним словом – не умею дуэлянтничать и говорить о ней хладнокровно.
Во втором тайме мы их окончательно добили. Я уж и счёта не помню. Андрей забил, Добрик, Толик Назарян. А сколько Сашка Ломовцев… Никто уж не считал. Все думали о предстоящей драке. Особенно я. Правда, тешился бесплодною надеждой – может, обойдётся. Всё выбирал себе соперника, с кем бы мне сцепиться. Но таких маленьких и щуплых там не было. А долговязый, подставивший ножку, теперь сам держался ко мне поближе и всё ухмылялся. Похоже, он свою жертву нашёл.
— И голос не дрогнул, на смертный бой послать единственного родителя.
— Надень оптимизатор, и мы покажем гостю из Лэнгли, где в Прибалтике зимуют раки.
Боевой задор виртуального помощника передался мне. Собираясь в дорогу, напевал: «Тореадор смелее в бой….». Простился нежно с Мирабель, попросил приготовить что-нибудь вкусненького к ужину, пообещал принести хорошего вина. А ей — никуда не выходить и посторонних не впускать. За сборами и прощанием чуть не забыл оптимизатор. Билли у порога догнал звонком:
— Не чувствую контакта. Где оптимизатор?
— Ах, да! – потянул браслет с руки Мирабель. – Ты позволишь, дорогая? От простуды уберечься.
Простуда, от которой следовало беречься, поджидала меня в таверне, за столиком у окна. Нет, это я для красного словца завернул. Не мог он меня ждать. Искал, конечно, но на такую удачу – найти место моей последней пресс-конференции и тут же её виновника – вряд ли надеялся. Две кружки из-под пива стояли перед ним. Это ты, братец, переборщил. Забыл что перед тобой знаток айкидо? Или не знал? Впрочем, дело не в поясах. Ещё дорогой, когда надел оптимизатор, почувствовал себя в непривычной тарелке. Будто во мне что-то всклокотало и запузырилось, норовило выплеснуться. Виновника новых ощущений искать на стороне не приходилось.
— Билли, что ещё за фокусы? Только не говори, что ты здесь не причём.
— Причём, причём, Создатель. Сейчас в тебе сосредоточена сила и мощь всех мастеров рукопашного боя, когда-либо существовавших на Земле. Распорядись ею должным образом.
Вся сила и мощь…. Я осмотрел поле битвы. Двухвековая (а может старше?) таверна с низким потолком. Канделябры на массивных цепях. Когда-то в них горели свечи, теперь разбивают головы подвыпившие посетители.
Их немного. Трое за одним столом играют в кости, двое за другим в шахматы. Один у стойки. Один у окна за столом с двумя глиняными кружками. Ну, этот, последний, понятно, зачем здесь. Остальные – в силу привычки? На руке оптимизатор – напоит, накормит, спать уложит хоть с самой наипервой кинозвездой. Должно быть, общение влечёт людей. Чтоб не в мыслях, а наяву языком почесать. Чтоб дым из трубки нос щипал, и пиво глотку холодило. Организму вредно — душе приятно. Впрочем, оптимизатор вредности нейтрализует — есть такая функция.
Худенькая девочка – двенадцатилетняя дочка хозяина заведения – встав на скамеечку у камина, играла на скрипке. Хорошо играла, просто здорово, а мелодия непростая – классическая, из прошлых веков. Казалось, её не слушают, но время от времени игроки в шахматы и кости кидали реплики:
— Молодец, Эльза! Ай, да молодец!
Девочка со скрипкой – последний штрих к декорациям кровавой мизансцены. Нельзя допустить, чтоб он начал палить.
— Билли.
— Импровизируй, Создатель. Наглость и напор.
Я кинул дождевик подсуетившемуся хозяину и на чистом латышском (ай, да Билли!) поприветствовал присутствующих. Прямиком направился к столику у окна.
— Позволите? – присел. – Не поможете скоротать вечер – нарды, карты, шахматы?
Он, конечно же, узнал меня – напрягся весь. А я тараторил, на незнакомом прежде языке, и имя своё исковеркал:
— Алкснис.
Сделал знак хозяину — два пива.
— Сэр, должно быть, не местный? – обратился по-английски. – Позволите угостить?
Он смотрел на меня внимательно и недобро. Худому, вытянутому вперёд лицу трудно улыбаться. И глаза его напрочь выцвели. Довели парня боссы из Лэнгли – самой жизни не рад.
Всё исполнил, как сказали, и мне пару раз удалось сорвать его атаки даже ещё не начавшиеся. Уже говорил, с техникой он не на «ты» — мяч от него отскакивал, как от стенки, а я подхватывал, перехватывал и навешивал в штрафную. Долговязый совсем расстроился и оттянулся к своим воротам. Я следом и оказался как бы в нападении.
А гол назревал. Дважды мяч попадал в штангу. Угловые следовали один за другим. Однажды удар был такой сильный, что мяч улетел за больничный забор.
Пока за ним бегали, долговязый подошёл ко мне и толкнул в грудь:
— Ты что здесь делаешь?
Я поискал глазами судью.
— Автобус жду.
— Что? – долговязый рассвирепел. – А ну катись отсюда.
Он вытянул руку вперёд, указывая в каком направлении я должен был катиться.
— Витенька! – крикнул их воротчик, выбивая свободный в направлении долговязого.
Но Витенька отвлёкся на меня и прозевал пас, а я нет — подхватил мяч и понёсся к воротам, точно щенок, которого долго держали на привязи. Никого не было впереди, справа и слева защитники ко мне не успевали. Можно было уже бить. Но я нёсся вперёд и сам себе командовал: «Ближе! Ближе! Приготовься! Вот сейчас». Я видел растерянные глаза их воротчика, который почему-то не бросался мне навстречу, сужая угол обстрела ворот, а наоборот — пятился назад, вжимаясь в сетку.
Что-то сейчас будет. Я подготовил правую, более сильную, ногу для удара. Ну?!
Нога запнулась за другую, подставленную, и я кубарем полетел вперёд, да с такой силой и скоростью, что запутался в сетке.
Пенальти!
Тут даже больной судья развёл руками.
Пока отсчитывали метры и устанавливали мяч, я плевался землёй и кровью – губу прикусил. Долговязый хмуро посматривал на меня.
Пенальти. Воротчик пригнулся, раскинув руки точно для объятий. Миша Мамаев разбежался и ударил. Мяч, словно из пушки пущенный, скользнул вратарю по плечу и вздыбил сетку за его спиной. Гол!
Гол!
Мы бросились обниматься. Ликовал Ёршик за воротами. Нет, не зря мы звали Мишку – Деревянная Нога: его удары вряд ли кто возьмёт.
Между тем, воротчик побледнел и зашатался.
— Так я и знал, — заявил он, вытаращив глаза – вот-вот они вылезут из орбит. – Я так и знал.
Он прижал ладонь к ушибленному плечу, сел в пыль и заплакал.
К Мишке Мамаеву подскочил здоровяк-болячка:
— Ты что, придурок, сделал? Ты что сделал, гад? У парня ключица сломана, и ты туда ударил.
— Так я что, нарочно? – Миша пожал плечами. – Куда попал…
— А вот я нарочно, — сказал детина и пнул Мишку по мягкому месту.
Мамайчик оторопел на несколько мгновений, а потом бросился на своего обидчика. Они сцепились намертво и упали в траву. Напрасно свистел судья — их уже было не растащить. Хотя нет, вскоре Мишка оседлал своего обидчика и, схватив за волосы, вбивал его лицо в пыль. При этом они ругались и рычали, как дикие звери.
Страшно было смотреть, не то, что лезть разнимать.
Не испугался Ёршик. Он схватил Мишку под мышки и оттащил в сторону.
— Потом, ребятки, потом. Все счёты потом. Сначала доиграйте, а то, не дай Бог, такой куш мне сорвёте. Играть! Играть! Судья! – он захлопал в ладоши, как немец из концлагеря – арбайтен, мол, арбайтен!
Увидев оптимизатор на его запястье, я успокоился.
— В первый раз вижу. Но уверен, что собаки гнали его от дома – случайного прохожего они не тронут.
— Пойдемте, посмотрим.
Пока я укладывал в кровать расстроенную Мирабель, он обошёл усадьбу по периметру и обнаружил под платанами пистолет.
— Ваш?
— Конечно, нет.
— В интересах следствия, я прошу не покидать усадьбы.
— Я арестован?
— Пока нет….
Мирабель плакала, уткнувшись в подушку. Худенькие плечи тряс озноб. Я застегнул на её запястье оптимизатор:
— Поспи, дорогая.
Спустился вниз, разворошил угли камина, бросил сверху два полена. Сел в кресло, взял мобилу.
— Билли, что происходит?
— Твои доги прикончили агента ЦРУ.
— И сам понял. Почему этот латыш меня напрягает? Ещё скажи, что тюрьмы остались, и одна из камер очень по мне скучает.
— Сила привычки. А впрочем, нет, конечно. Именно так теперь будет соблюдаться порядок в обществе – на сознательности его граждан.
Мирабель проспала до утра. Я дежурил в кресле у камина, прислушиваясь к завываниям ветра в трубе и шорохам дождя за окном. Изредка вставал, чтобы подкинуть полено в огонь да подлить пива в бокал. На каждый подозрительный звук чутко реагировал – обходил дом по периметру, вглядываясь из неосвещённых комнат сквозь зарешеченные окна в промозглую тьму ночи. Собак, охранявших наш покой снаружи, было жалко, но в доме они бесполезны.
Эта ночь прошла без происшествий. Мирабель спустилась утром и застала меня кемарившим в кресле у потухшего камина. За дверью скреблись и нетерпеливо повизгивали собаки, требуя завтрака. Хозяйка покормила их, стала готовить для меня. От звона кухонной посуды я и проснулся. Глянул за окно — день занимался ненастным.
— Отдохни, Алёша, — после завтрака предложила Мирабель. Она застелила постель и присела на краешек. Взяла в ладони мой кулак, опёрлась на него щекой.
– Человек в дюнах – твой враг?
— Осталось ещё двое. А потом кончится кошмар, и мы заживём счастливо.
— Ты останешься у меня? – встрепенулась Мирабель.
Я промолчал.
— Нет, конечно, — вздохнула моя любовница и загрустила. Но выглядела она гораздо лучше вчерашнего.
Погладил оптимизатор на её запястье:
— Никогда не снимай, он поможет тебе перемочь невзгоды.
— А ты?
— Я привычный.
Билли разбудил мелодией мобилы. Я вздрогнул в кровати. Мирабель подала трубку.
— У аппарата.
— Второй нашёлся.
— Где?
— Неподалёку. Сидит в таверне. Заказал пива, слушает разговоры.
— Мои действия?
— Надо брать, пока он на виду.
— Есть план?