Два эпизода из жизни бабушки Зины

Пенсионная прибавка

Вязьма. Как и во многих небольших провинциальных городках России, здесь прекрасно себя чувствуют артефакты советской эпохи. В глубине сквера возвышается бюст Карлу Марксу, главные улицы носят громкие названия, призванные постоянно напоминать о прошлом: улица Ленина, 25 Октября, Парижской Коммуны и тому подобное.

Мудрое не очень богатое местное начальство справедливо считает, что на переименования потратится куча денег, а люди все равно будут называть улицу к трассе Комсомольской, а ту, что ведет на вокзал, Красноармейской. И это совсем не говорит о политических пристрастиях вязьмичей, а скорее, наоборот, о философском провинциальном пофигизме. 

На центральной площади под названием «Советская» установлен памятник В.И.Ленину. Ухоженный и отмытый от голубиных следов внимания вождь уже несколько десятилетий вдохновенно указывает на церковь с противоположной стороны площади, переделанную в краеведческий музей. Рядом приютилась автобусная остановка с двумя бетонными скамейками.

Вот на этих не поддающихся подростковому вандализму надолбах под металлическим козырьком и прятались от мокрого осеннего ветра две пожилые женщины-пенсионерки.

– Ты куда ж это, Нинка, собралась такая нарядная? Аж губы накрасила.

– А ты не закудакивай. Я всегда така.

– Ой, я не могу. Поглядите на нее, – обратилась та, что была без помады, к несуществующим зрителям, – да я 60 лет знаю, кака ты.

– Да не ори ты, Зин, – Нина наклонилась к собеседнице и прошептала, – на почту я еду за пенсией.

Но Зина, всю жизнь проработавшая крановщицей в монтажном цеху, тихо говорить не умела.

– Тю! Охота тебе два часа в очереди стоять?!

– Ничего ты не понимаешь, мы же не просто там стоим. Мы там разговариваем. У кого, что нового, рассказываем. Кто умер, кто заболел, все узнаем. Как какую болячку лечить. К какому врачу лучше сходить. Вот ты не знаешь, а я знаю. Потому что раз в месяц пенсию на почте получаю.

– Темнота ты, Нинка. Мне мою пенсию давно на карту кладут.

– Это как?

– Да так. – Зина достала из потертого мужского портмоне пластиковую карточку.– Вот видишь, это пластмассовая карта. Сюда деньги и кладут.

– Погодь, куда кладут-то? Где? Как сберкнижка, что ли? В сберкассе, значит, тусуешься?

– Ну, дура ты, Нинка. Как была в школе троишницей, так и осталась. Вон видишь, «Банка мать» стоит? Ну, ящик такой железный, «Банка мать» называется. Я в него карту запихиваю, а он мне мою пенсию выдает деньгами.

Повисла пауза, изредка прерываемая урчанием проезжающих машин и плюханьем крупных холодных капель в грязную лужу. Нина, обиженно поджав ярко-красные губы, обдумывала, чем бы ответить.

– Сама ты, Зинка, дура! Ничего тебе эта «Банка мать» не расскажет. А я вот все новости знаю. Мне пенсию повысили с того месяца. – Женщина гордо задрала подбородок и свысока посмотрела на товарку, ­– Вот!

– Да ну?! За что?

– За характер мой хороший. А еще я на демонстрации всегда ходила и палку с президентом носила, а ты и сейчас зятя больше, чем Путина любишь.

– Ты на Лешку маво не кати! Он настоящий мужик, правильный! – перешла Зина на крик, приподнимаясь со скамьи. – Не то, что некоторые.

Нина быстро вскочила и побежала к подошедшему автобусу, крича на ходу:

– Вот у него прибавку и проси, у Лешки своего, а мне государство дало! Сама дура, мать банка!

Зинка бросилась за обидчицей, и, размахнувшись клеенчатой сумкой, смачно шлепнула по уже закрывающейся двери. Внутри пакета что-то звякнуло и потекло. Раскрасневшаяся бывшая крановщица осталась стоять неотомщенной на тротуаре. Автобус тронулся.

Нина достала из кармана заранее приготовленные деньги за проезд до почты и отдала хмурой кондукторше. Все те 15 рублей, которые прибавило ей к пенсии государство…

О том, как бабушка зятя спасала

Два раза в месяц Алексей возил бабушку Зину «в город». По большому счету она не была его бабушкой. Бывшая крановщица, родившаяся еще до войны, являлась прабабушкой его двух сыновей и мамой его тещи. Да и понятие «в город» тоже давно считалось относительным, так как жила старушка на окраине этого самого города, в собственном стареньком домике с печкой, козой Машкой и двумя кошками.

Леша был любимым зятем, потому как нрав имел покладистый, характер спокойный и он единственный в большой семье имел автомобиль.  Пользовались этим все, кому не лень, но приоритет всегда отдавался бабушке. Маршрут ее поездки никогда не менялся: рынок, магазины, библиотека, аптека.

Вот и сегодня началась закупка с рынка. Бабушка любила покупать. Нет, торговаться она не умела и не пыталась. Ей нравилось разговаривать с продавцами. Любила она пошутить и сама радовалась, громко и заливисто смеясь своим шуткам больше, чем уставшие задерганные тетки в грязных фартуках по ту сторону прилавка.

Переваливаясь с одной артритной ноги на другую, старушка, наконец, вышла к стоянке автомашин. Яркое майское солнышко слепило, отражаясь в витринах, стеклах стоящих автомобилей и в большой луже, возле которой ее час назад высадил зять.

Бабушка подошла к серебристой иномарке, открыла заднюю дверцу и с облегчением залезла в салон, устроив рядом два пакета с покупками.

– Ну, теперь в «Рыбкин рай» поехали, – выдохнула она. Машина тронулась – Сальца купила, дёгтю для козы. Блохи замучили Машку мою. Мальчикам печеница…– перечисляла она свои приобретения, шурша пакетами и проверяя, все ли на месте.

Магазин «Рыбкин рай» нравился всем вязьмичам низкими ценами и всегда свежим ассортиментом. Единственное, что смущало покупателей, так это название. И, правда, если вас в раю режут, жарят, коптят и расчленяют, какой же тогда ад?

Автомобиль остановился возле торговой точки.

– Восемьдесят рублей с вас, уважаемая.

Бабушка во все глаза смотрела на незнакомого чернявого мужчину нерусской национальности, который сидел на месте, где должен был сидеть любимый зять, и, повернувшись к ней, требовал деньги.

– Это как? ... Это что? … А где Леша? – и тут бабушка сообразила, что перед ней угонщик, которому она помешала украсть их машину, с ужасом представила избитого, совсем убитого Лешу, засунутого в багажник с кляпом во рту…

– Какой Леша? Вихади, да. Приеха… – договорить мужчина не успел. На его голову обрушился пакет со всем его содержимым. Бабушкина неженская работа и долгая нелегкая жизнь научила ее бороться за свое до конца.

– Я тебе покажу «вихади»! Где мой зять, вражья морда?! Отвечай, буржуин бандитский, куда Лешку дел?! – кричала старушка, мутузя через спинку пакетом с соленым салом съехавшего к педалям «буржуина». По салону во все стороны разлетались черные дегтярные брызги и крошки овсяного печенья.

И тут раздался громкий звонок мобильного. Бабушка остановилась, тяжело дыша, и трясущимися руками достала из кармана телефон.

– Лешенька, ты?! Живой! Ты где? Как ждешь? Переехал, потому что лужа? – по морщинкам на щеке покатилась одинокая слезинка, – А я… я это … я в «раю».

– Тебе туда еще рано. Сейчас приеду, – ответила трубка.

Баба Зина молча засунула обратно в карман телефон, вытащила оттуда же смятый клетчатый платок, вытерла щеки, глаза, высморкалась. Потом перегнулась через переднее сиденье и тем же платком примирительно вытерла черные вонючие потеки дегтя с трясущейся лысины.

– Это ничего. Зато теперь блох не будет. Ты это, извиняй, невразумение получилося.

Затем бабушка собрала по салону остатки продуктов в рваные пакеты и, прижав их к груди, вылезла задом из тесного салона на тротуар перед «Рыбкиным раем». Ошарашенный неожиданными «невразумениями» водитель рванул с места машину с «шашечками» на крыше, даже не вспомнив про восемьдесят рублей.