Сказка лешего

Хорошо осенью в лесу! Красота! Красота для людей, а для нас, леших, как раз самая горячая пора. Надо следить, чтобы листья на деревьях пожелтели-покраснели и опали в положенный срок, чтобы хвостатые белки успели на зиму запасы сделать, чтобы медведи жирок нагуляли, к спячке приготовились, чтобы лисы, вылинявшие за лето, покрылись густой шубкой. А ещё чтобы двуногие, которые приходят в лес, не сожгли его и не замусорили. Нет, конечно, есть среди них и вполне приличные люди. А есть именно что двуногие – жгут костры, бросают окурки, бутылки, пакеты и всякий мусор, включают музыку так, что птицы глохнут, матерятся, даже не думая о том, что впустую расходуют силы рода, вытаптывают грибы (пусть и несъедобные, но чем они им помешали?). Словом, не люди, а дикари. Хотя дикари – они всё-таки куда более трепетно относились к природе, понимая, что лес – их кормилец.

И всё же есть среди людей и такие, которых я особенно рад видеть в своём лесу. Например, Анютка. Каждый раз, идёт ли она в школу или возвращается домой, то птичкам семечек насыплет, то белочек орешками угостит, то поднимет завалявшийся пакетик, чтобы выбросить в мусорный ящик. Даже подружилась с лисёнком, которого зовёт Алиской. Порой обрезки ей принесёт и по золотисто-рыжей шёрстке погладит. А Алиска и рада – урчит и хитрые глазки щурит. И охотно позирует ей для селфи.

Ходит Анютка медленно – у неё ДЦП, одна нога вывернута. Поэтому ей так трудно через пни и буреломы пробираться. А я ей помогаю – показываю самые спелые, самые крупные ягоды земляники и черники, самые крепкие и толстые боровики, подберёзовики, подосиновики. Когда она жёлтые листья для букетов собирает, обращаю её внимание: вот с зелёными прожилками, вот жёлтый, словно чистое золото, вот багряно-красный, почти шоколадный. Частенько я разговариваю с ней, но для неё я обычный старик, любитель прогуляться по лесу. В том, что я леший, я ей не признаюсь – вдруг ещё бояться меня начнёт? Дома-то ей и поговорить особо не с кем. Отец разбился на машине, мать активно вдовствует то с дядей Мишей, то с дядей Гришей, то ещё с какими-то дядями. А ребёнка бабушке сплавила, чтоб не мешал. Бабушке всего не расскажешь – у неё сердце слабое.

Задумавшись о своём, я не сразу услышал знакомые шаги, не сразу увидел Антюкино жёлтое пальто. Обернулся, когда прямо над моим ухом раздались всхлипывания. Девочка размазывала слёзы по щекам и смотрела куда-то в небо, словно спрашивая, за что оно так несправедливо с ней поступило.

Я тут же материализовался.

— Здравствуй, Анютка!

— Здравствуйте, дедушка!

— Что случилось? Почему ты плачешь? Кабаниха тебя обидела?

Из её рассказов и мыслей я давно знаю, что нет у Анютки в школе явных недоброжелателей, кроме учительницы русского языка и литературы. Впрочем, Кабаниха, а точнее, Кабанова Екатерина Кириллолвна, придирается не только к ней. Одного мальчика из класса, который подрался с пацанами, защищая младшую сестрёнку, объявила хулиганом и затюкала так, что он из школы ушёл. Анюткину одноклассницу, которая однажды не выучила уроки, потому что у неё умерла любимая собачка, весь урок упрекала в том, что та якобы выклянчивает жалость к себе. Другую девочку из класса, победившую в конкурсе молодых поэтов, довела до слёз обвинениями в нескромности, хотя юная поэтесса как-то и не думала зазнаваться. Только к одному ученику она относится чуть ли не как к сыну родному – потому что его богатый папа покупает расположение к его ребёнку дорогими подарками. Кстати, видел я эту Кабаниху, она тоже через лес ходит. Молодая брюнетка со стрижкой каре, в красной шляпе и пальто под цвет. Даже на вид весьма неприятная дамочка!

— Она сказала, что меня никто не любит и никогда любить не будет! Потому что я калека! Говорит, что такие, как я, вообще не должны рождаться!

— Она неправа, — мягко возразил я. – Тебя любят и будут любить, потому что ты хорошая, добрая девочка. А твою Кабаниху, по-видимому, никто не любит, раз у неё в душе столько злобы.

— Но ведь я калека, дедушка!

— Да, у тебя нога вывернута, — отвечал я ей. – Но ты, к счастью, можешь ходить и смотреть на всю эту красоту. А кому-то и этого не дано.

— Наверное, Вы правы, дедушка, — согласилась со мной Анютка. – Некоторым ещё хуже.

Тут я краем глаза заметил Алиску. Мысленно подмигнул ей: давай, рыжая плутовка, беги к своей подруге! Затем попрощался, оставив их играться, а сам подумал: видимо, придётся мне с этой учительницей серьёзно поговорить.

Кабаниху я встретил тем же вечером. Когда она возвращалась с работы, я уже ждал её на тропинке.

— Что же Вы, Екатерина Кириллловна, — начал я сразу, как только материализовался. – У Вас такая благородная профессия – учитель, и такое злое сердце! Обижаете детей, придираетесь к ним. Сегодня вот Ане Самойловой зазря гадостей наговорили. Она же не виновата, что с вывернутой ногой родилась.

Та сразу надулась, как будто лягушку проглотила.

— А Вы ей, собственно, кто?

— Я… да просто сосед.

— Знаете что, просто сосед? Не лезьте куда Вас не просят! Я сама, без Вас разберусь, как мне работать с учениками.

С этими словами она прошла мимо, пробурчав про себя:

— Старпёр! Труха уже сыпется, на кладбище пора!

Я не стал её останавливать.

— Лаешь, как собака, — приговорил я ей в спину. – Ну, так и лай!

На следующий день я снова встретил Анютку, заговорил с ей. По сравнению с вчерашним, выглядела она заметно повеселевшей. Стал спрашивать: как в школе? Отвечает: нормально.

— Кабаниха гадостей не говорила?

— Да нет, она сегодня вообще ничего не говорила. Только лаяла.

— В смысле, лаяла?

— Совершенно натурально. Как собака. Гав-гав. Правда, так и было! Не верите?

— Почему же? Очень даже верю!

Конечно же, верю!

— А у нас рядом со школой ларёк открыли. Там разные орешки, семечки. Вот купила для белочек, для птичек, — продолжала Анютка, доставая из портфеля пару пакетиков, чтоб мне показать.

— Здорово! – откликнулся я. – Думаю, им понравится.

— А знаете, дедушка, Вы только не обижайтесь, но иногда мне кажется, что Вы леший.

— Правда? – мне ничего не оставалось, кроме как высказать удивление.

— Ну да! Вы так любите лес. И зверушек. С такой нежностью о них говорите! Но лешие – они же только в сказках бывают.

— Кто знает? – я пожал плечами. – Порой люди не видят дальше своего носа. И в сказки верить разучились. Вот и не показываются им никакие лешие.

Я так и не решился признаться девочке, что сейчас она разговаривает с одним из них.

А неделю спустя я встретил и её учительницу. Выглядела она такой несчастной и подавленной, что я пожалел её и обрёл материальную форму. Кабаниха тут же подскочила ко мне и стала быстро лаять. Глаза её при этом смотрели умоляюще.

— Не лайте, Екатерина Кирилловна, — попросил я её. – Говорите нормально.

— Да не могу я! – начала она трагическим голосом. – Я пытаюсь, но получается только лай. Ученики надо мной ржут, директор замечание делает. Он думает, что я это специально. Говорит, если не начну нормально вести уроки, меня уволят! Друзья и соседи от меня шарахаются, думают, что я совсем ку-ку. Ведь это Вы на меня порчу навели? Снимите её, пожалуйста! Я больше не буду хамить, обещаю!

— Хорошо, — ответил я ей. – Я сниму заклятье. Но только смотрите, если Вы опять будете ученикам гадости говорить – снова залаете.

Она ушла, счастливая, что, наконец-то, к ней вернулась способность говорить человеческим языком. Я немного проводил её взглядом – и за работу. К зиме надо многое успеть сделать.