Ветер играет с речною волной
Форма произведения:
Рассказ
Закончено
Автор:
Рене Вебер
Связаться с автором:
Аннотация:
И лишь менестрель зло глазами сверкнул, бросил в след им: "А я - остаюсь!"
Текст произведения:
Теплый осенний ветер ласково трепал волосы. Маленькая косичка на затылке, затерявшись в взъерошенной густой шевелюре, причудливо и неряшливо растрепалась. Юноша, прищурив зеленые хитрые глаза, подставил скуластое бледное лицо к солнцу. Скоро его совсем закроют тучи, изредка разрываемые ветвистой яркой молнией. Польют теплые, а после - холодные дожди, после которых приятный запах щекочет ноздри, а прохлада вызывает приятную дрожь по коже.
Речная вода, прозрачная, как стекло, ласково приняла в себя уставшие после бега ноги парня. Еще теплая, но купаться уже будет холодно. Виляя плавниками, то там, то здесь, мелькали стайкой рыбешки. Опустив глаза, мальчик оперся худыми локтями о колени и внимательно наблюдал за ними. А на камне, едва заметно шевеля крошечными жабрами, грелся серый в крапинку бычок. Легко заметить, если хорошо присмотреться. Пошевелив пальцами, парень протянул руку, уверенный, что рыбка дремлет и не успеет уйти от него, но едва его тень шевельнулась, бычка и след простыл. Нисколько не огорчившись, менестрель все же провел ладонью по водной глади, а после мокрой рукой - по волосам от лба до затылка. Вскинув брови и снова щурясь на хитрое солнце, юноша громко и молодо засмеялся. Искренне, просто так, без причины.
Наклонив голову и прикрыв болящие веки от яркого жгучего света, он поводил руками по влажным камням с налипшей тиной и, закинув ладони за голову, лег на неровную поверхность, не обращая внимания на то, что острые камни своими концами упираются в самую кость позвоночника, от чего неприятно и больно. Но все равно упрямо лежал, смотря на ровное синее небо, слушая трели кузнечиков и стрекот стрекоз. В свободной душе воцарилось что-то легкое, невесомое, теплое и родное.
Парень спокойно закрыл глаза, зная, что никто не тронет его вещей, даже если он уснет. Народ здесь был благонравным и до безобразия честным. Всякого ворья отродясь не бывало, а если и было, то его прогоняли с камнями и палками далеко и надолго.
Мирный народ, что жил на границе между двумя спокойными государствами. Земля здесь была плодородная, но до того маленькая, что даже жечь ее было грешно и жалко. Деревенька стояла у реки с востока, чуть севернее был густой лес, над которым возвышались сильные массивные горы, где, как известно, был замок правителя.
Поспать ему не удалось, через несколько минут его потревожил испуганный женский оклик.
- Гонец... Гонец! Гонец!
Юноша рывком поднялся, распахивая глаза и щурясь от солнца, ударившего лучами в глаза. Парень заморгал, а после обернулся на крик. Девушка, выронив корзину с яблоками, бежала куда-то. За ней подтягивался народ, потревоженный криком. Нахмурившись, парень поднялся, оставляя плащ и бляшки, которые теребил в руках до того, как опустить ноги в воду, и, ссутулившись, быстрым и ровном шагом пошел по примятой траве за всеми людьми. Нечасто гонцы переезжали границу, а тут...
Обычно гонцов встречали с почестями, вводили в дом или во двор, где в круг собирались и стар, и млад послушать новости да рассказать свое. Тут все бросились, по толпе прошелся испуганный ропот. Парень, отличавшийся высоким ростом, остановился и, аккуратно поднявшись на чье-то крыльцо, встал на цыпочки, вытягивая голову, чтобы получше разглядеть.
Он видел гонцов не чаще, чем все остальные; мальчонкой любил гладить морду сильного жеребца, на котором ездил посланник, звякать дорогой сбруей. А если и выпадало хорошее настроение, гонец, бывало, и меч давал посмотреть. Но сейчас парень первым отчетливо заметил, что мужчина держится в седле неуверенно и неровно, голова его наклонилась на правую сторону, он медленно сползал с седла. Перемахнув через крыльцо, юноша метнулся в самую гущу толпы.
- Гонец!
- Гонец!
- Пропустите меня!
Худенький и щупленький, он растолкал всех острыми локтями, вырвался вперед и остановил коня, взяв того под узды, а после подхватил гонца, что уже практически упал головой вниз на землю. Народ, присмотревшись, ахнул, девочки закричали, кто-то спрятал лицо в ладонях, чтобы не видеть этого ужаса.
С каким-то внутренним страхом парень взглянул на свою ладонь и тонкие пальцы, вымазанные кровью хрипящего мужчины. Держать его на руках он не мог, поэтому беспомощно опустился на колени. Растерявшись на какое-то время, певец посмотрел на людей, что так и не двигались с места. Шок сковывает лучше всяких пут и кандалов.
- Воды! - крикнул парень, непослушными пальцами пытаясь расстегнуть застежки на исполосованной и залитой кровью куртке. - Воды, трав и тряпок побольше! Что вы стоите все?! Бегом, к лекарю!
Женщины послушались сразу, мужчины остались стоять, а после подошли, помогли разодрать прилипшую одежду. Гонец хрипел, кровь тонкими медленными струями стекала с уголков маленького рта с рассеченными губами. Грудь у него была разодрана до мяса, что-то белое смутно напоминало кость. Вероятно, на него спустили собак, но загрызть в последний момент все же не дали. Гонец прохрипел что-то, а после, приложив достаточно сил, перевернулся на руках у парня и сплюнул в траву вязкую кровь, переполнившую рот.
- Уходите... - прошептал он, слезящимися от боли глазами глядя на парня и мужчин, склонившихся над ним. - Уходите.. сейчас же. Отряд Верных... Они идут сюда... Они ник... никого не пощадят. Ухо.. ух.. у...
Всадник дернулся и, шумно выдохнув, затих. Мужчины что-то зашептали, а после махнули лекарю и девушкам идти обратно. Не успели. Они все быстро пошли по домам, крича и пытаясь рассказать всем о том, что услышали. Паника охватила маленькую деревеньку, все бегали из дома в дом, хватая с собой все самое ценное. Паника была в воздухе, везде, окутывала, как липкий туман. Люди сталкивались друг с другом, не успевая извиниться, непременно огрызались друг на друга. Кто-то забирал деньги, припрятанные в земле, кто-то собирал еду и пресную воду. Все это погружалось в телеги, беременные матери садили на сено своих маленьких сыновей и быстро покидали свои места, оставляя все - и кухонную утварь, и книги, даже письма. Времени было мало.
Парень, чувствуя, как засыхает кровь на его руках, растерянно смотрел на уходящий народ с приоткрытыми губами, а потом посмотрел на мертвого гонца, что последний раз вздохнул у него на руках. Все произошло настолько быстро, что он даже не успел понять и испугаться. Был человек и нет его. Одно дело, когда он гибнет на войне, в доспехах, с сияющим мечом в крепко сжатых пальцах. И другое дело - здесь, на руках у менестреля в мирной деревеньке. Руки у парня задрожали; облизав пересохшие губы, он двумя пальцами закрыл мужчине потухшие глаза и попытался поднять его. Конь покорно стоял, а когда кто-то из мужчин решил его увести, поднялся на дыбы и злобно заржал.
- Идем, мальчик! Ему уже ничего не поможешь! Оставь его! Все, что он смог, он уже сделал. Да будет пухом ему земля, - сказал ему старец. - Идем, идем!
Он зашел парню на спину и стал его поднимать, но тот решительно оттолкнул старца от себя и поднялся сам, зло сверкнув глазами.
- Нет. Я остаюсь.
- Да ты что же, рассудок потерял?! - вскричал седовласый старик, хватая его за руку. - Отряд Верных идет! Тебя зарежут как овцу! Да у тебя и меча нет! Думаешь, ты кухонным ножом отобьешься?! Да они тебе стрелу промеж груди пустят и умрешь. Поминай, как звали!
- Скальд, - холодно произнес парень и указал пальцем на мертвого всадника. - Меч есть у него.
- А ты его держал?! Ты ж хиленький! Тебя один раз толкни - разобьешься.
Парень ничего не ответил и, присев на корточки, пусть и с трудом, но поднял мертвого всадника на руки.
- Это мой дом, и если я умру, то умру в нем.
Передернув узкими плечами, он развернулся и, твердо шагая, направился к своему деревянному жилищу. Конь, фыркнув и взмахнув хвостом, пошел вслед за юношей, а старик, сокрушенно покачав головой, вернулся к народу. Те тихо переговаривались, спрашивали, что случилось, почему паренек остается.
- Жаль мальчонку. Красивый, статный, завидный жених. А молодым помирает. Ох и упрям... упрям.
Парень, все прекрасно слыша, но не реагируя, толкнул дверь в дом плечом и боком зашел. Народ снова зашептался.
- Ужель мертвого на печку положит?! Ну и дурак! Похоронить его, в землю закопать, а он - в дом мертвеца тащит!
- А с виду ведь приличный был мальчонка.
- И голос красивый.
- Да и на лицо не дурен.
- А танцевал-то.. ох, залюбуешься!
- Что вы встали, олухи! - прикрикнул старший мужчина, держа ребенка на груди. - Вы идите-идите, не задерживайтесь! Иначе умрете раньше, чем он! Один в поле не воин, а нам прятаться надо. Убьют - так убьют, виноват сам, что не убежал!
Народ, тяжело вздохнув, продолжил двигаться, кто-то постоянно озирался на дом парня, да и вообще, на деревушку. Всем было тяжело.
Парень вышел с чистыми руками и, сняв с коня седло и сбрую, дал ему кусок хлеба с солью, после чего, потрепав по холке, пошел к речке, забрать оставленные там бляшки и бархатный плащ. Плащ достался от отца, которого в лесу задрал медведь. Мать померла с горя, когда увидела тело мужа, оставив сына сиротой с семи лет. Мальчика взяли под опеку. Не один, всем скопом. Все были семьей, и он помогал всем, как мог. Хороший танцор, веселый, умный, задумчивый, приветливый и очень даже красивый - такой он был. Правда, ходил всегда в темной одежде, вечный траур по отцу и матери, но да ладно. Но сейчас - ничего не осталось от приветливого мальчика. На его месте стоял сильный парень. Сильный духовно, но жаль, что не физически. Он застегнул плащ у горла и снова зашел в дом. Снял с мертвого гонца пояс с ножнами и, обхватив длинными пальцами рукоять, потянул на себя, со звоном вытащил меч, взвешивая его на руке, которую неумолимо тянуло к полу. Слишком тяжелый. Или это он такой слабенький, что не может держать меч?
Он не стал втыкать его обратно в ножны и, положив на крыльцо, бросил на него маменькино платье, после чего отошел и придирчиво посмотрел. Валяется и валяется, что тут скажешь. Переступая через ступеньки, он вернулся в дом и, встав на цыпочки, двумя руками взял деревянную лютню. Рукавом стер с нее пыль. Не было повода играть, чаще всего он просто отсиживался или дома, или в лесу, или у речки. Пора, что ли, вспомнить былые песни, да сказания.
"Умирать, так с песней", - решительно подумал он и вышел, плотно закрывая дверь в собственный дом. Осмотревшись, он сел на крыльцо и, положив лютню на колени, стал гладить струны. Вдруг сейчас стало неимоверно тихо. Люди ушли в лес, едва заметно был слышен плач. Покидать дом всегда тяжело и страшно, но страшнее умирать в собственном доме. У него не было плана. Он боялся смерти не меньше остальных, но что-то цепью приковало его сюда. Воспоминания из далекого детства? Ведь сейчас ему уже девятнадцать. Девятнадцать лет. Быть может, сильное нежелание покидать это родное и теплое место. Он все так же смотрел на солнце и думал, почему оно греет злых людей? Убийц, насильников. Или не греет? Когда его убьют, будет ли оно светить, или пойдет дождь? Но почему, когда гонец умер, небо не заволокло тучами? Солнце все так же светило, когда мужики принесли тело его мертвого отца. Солнце светило, когда мать положили рядом с отцом на плот, подожгли и отправили по речке. Он стоял на берегу, смотря на костерок, и беззвучно плакал. Больше не будет ее хлеба, не будет отцовской сильной руки. Теперь один. Все сам.
Единственное, что он боялся - умереть в одиночестве. Воткнут меч и уйдут, а он будет лежать и мучиться, кричать, звать на помощь, а все без толку. Так и умрет - в мучениях и одиночестве. Пусть только над телом не надругаются, да кто их знает, этих Верных. Поговаривали, не только женщин насилуют, еще и мальчишек чести лишают. Парень закрыл глаза и содрогнулся, представив, как над ним - живым и теплым, совершают эти ужасные действия.
Он брезгливо скривился и невольно сжал худые тонкие колени.
Отдаленно послышался звон сбруи, мужские резкие голоса, грубые похабные слова, топот сильных копыт. Сглотнув вязкую слюну, юноша не смотрел в их сторону и, развязно вытянув правую ногу на ступеньки, явно скучая, стал наигрывать какую-то мелодию. Воины шли неспешно, смеялись, кидая грубые фразочки, и, заметив одинокого парня, сидевшего у крыльца, спешились и обступили его.
- Ты один, што ль остался? - засмеялись все. Кто-то, наклонившись, вырвал лютню из красивых рук, кто-то, взяв парня за ворот плаща, грубо поставил его на ноги и запустил волосы в руку. Парень не сжался. Прикрыв глаза, он посмотрел в бородатое лицо явно нетрезвого Верного. Нехорошо нетрезвым в открытое поле выходить. Смеясь и говоря на непонятном чужом языком, стали отталкивать его друг к дружке, а после опять затолкнули на крыльцо и бросили в руки лютню. Благо, целый инструмент, а не его обломки.
- Жить ты хочешь? - сказал, судя по всему, старший из них, со звоном вытащил длинный заточенный меч и острием поднял подбородок юноши. Холодное железо обожгло нежную кожу, но Скальд спокойно смотрел воину в глаза. - Отвечай!
- Хочу, - холодно произнес тот, невольно сжав пальцами гриф инструмента. Воины засмеялись.
- Эх, щенок, все жить хотят! Да не всем положено!
- Хочешь жить - играй. Авось, и пощадим мы тебя, - крикнул кто-то, тоже вытаскивая меч. Старший их с презрительной улыбкой подтвердил слова снисходительным кивком.
- Играй. Да хорошо играй. Менестрель, - презрительно бросил он и смачно плюнул юноше под ноги, не попав на сапоги лишь потому, что парень резко отодвинул ногу.
Собравшись с мыслями, он коснулся струн правой рукой и, зажимая их левой на грифе, стал играть. Он не смотрел на мужчин, что обступили его, но почувствовал, как холодное и отвратительное железо медленно уходит от его горла. Проиграв, он начал петь, смотря на лес, который был виден между двумя мужчинами чуть поодаль. Туда ушел его народ. Ушел, а он остался. Он долго пел, не смотря ни на кого, играл и пел свою первую песню, песню детства, которую придумал сам и, краснея как спелый помидор, играл перед родителями, видя их улыбки. Да, сначала это было нескладно, по-детски глуповато и просто, но зато по-детски искренне и с душой. Эта песня - первое, что пришло на ум. Кривые улыбки сползли с некрасивых лиц, они все опустили руки и головы, внимательно слушая. Чуть подняв тонкие брови, парень посмотрел на выражение их лиц. Задумчивое, отчужденное. Словно бы и не здесь они стоят сейчас, с красивыми мечами в руках, а там, у себя дома все, как один, при матери и отце, а, быть может, уже при жене и маленьких детях. Еще маленькие, невинные дети. От этой мысли менестрелю стало больно, но его рука не дрогнула.
Старший из Верных, нахмурившись, присел и, сорвав травинку, стал ее пожевывать. Кто-то сидел, кто-то лежал, и ни один уже не держал меча. А парень, поудобнее взяв инструмент, продолжал играть, не заканчивая. Однако, ему казалось, что стоит ему остановиться хоть на секунду, они все мигом возьмут свое оружие и прикажут играть дальше. Или вовсе убьют за оборванную песню. От волнения голос его начал дрожать, но юноша продолжал играть, внимательно наблюдая за воинами, веки у которых уже стали закрываться. Сначала уснул один из крайних, затем - старший, а после и все остальные. Он вывел последнюю ноту и, остановившись на какое-то мгновение, стал играть коду, придумывая ее уже на ходу, благо, он умел сделать это красиво и искусно. Слушая, как с каждой минутой затихает струна, и, закончив, парень встал, смотря на спящих воинов. Они действительно крепко спали, кто-то на спине, кто-то на боку, подложив руки под голову. Их мечи валялись рядом.
Наклонившись, парень отодвинул подол брошенного платья и, взяв тяжелый меч гонца, аккуратно ступил на зеленую молодую траву...
Он стоял один посреди двенадцати трупов с окровавленным мечом. Никто из них так и не проснулся. Парня едва заметно колотила дрожь. Тяжелый меч с чужой кровью упал в траву, а менестрель, взглянув на слабые руки, запрокинул голову, отыскивая глазами солнце.
Небо было все таким же нежно-голубым, без единой тучки, солнце продолжало светить, а теплый ветер ласково коснулся лица и растрепал черные волосы с косичкой, что затерялась в пышной копне.
Речная вода, прозрачная, как стекло, ласково приняла в себя уставшие после бега ноги парня. Еще теплая, но купаться уже будет холодно. Виляя плавниками, то там, то здесь, мелькали стайкой рыбешки. Опустив глаза, мальчик оперся худыми локтями о колени и внимательно наблюдал за ними. А на камне, едва заметно шевеля крошечными жабрами, грелся серый в крапинку бычок. Легко заметить, если хорошо присмотреться. Пошевелив пальцами, парень протянул руку, уверенный, что рыбка дремлет и не успеет уйти от него, но едва его тень шевельнулась, бычка и след простыл. Нисколько не огорчившись, менестрель все же провел ладонью по водной глади, а после мокрой рукой - по волосам от лба до затылка. Вскинув брови и снова щурясь на хитрое солнце, юноша громко и молодо засмеялся. Искренне, просто так, без причины.
Наклонив голову и прикрыв болящие веки от яркого жгучего света, он поводил руками по влажным камням с налипшей тиной и, закинув ладони за голову, лег на неровную поверхность, не обращая внимания на то, что острые камни своими концами упираются в самую кость позвоночника, от чего неприятно и больно. Но все равно упрямо лежал, смотря на ровное синее небо, слушая трели кузнечиков и стрекот стрекоз. В свободной душе воцарилось что-то легкое, невесомое, теплое и родное.
Парень спокойно закрыл глаза, зная, что никто не тронет его вещей, даже если он уснет. Народ здесь был благонравным и до безобразия честным. Всякого ворья отродясь не бывало, а если и было, то его прогоняли с камнями и палками далеко и надолго.
Мирный народ, что жил на границе между двумя спокойными государствами. Земля здесь была плодородная, но до того маленькая, что даже жечь ее было грешно и жалко. Деревенька стояла у реки с востока, чуть севернее был густой лес, над которым возвышались сильные массивные горы, где, как известно, был замок правителя.
Поспать ему не удалось, через несколько минут его потревожил испуганный женский оклик.
- Гонец... Гонец! Гонец!
Юноша рывком поднялся, распахивая глаза и щурясь от солнца, ударившего лучами в глаза. Парень заморгал, а после обернулся на крик. Девушка, выронив корзину с яблоками, бежала куда-то. За ней подтягивался народ, потревоженный криком. Нахмурившись, парень поднялся, оставляя плащ и бляшки, которые теребил в руках до того, как опустить ноги в воду, и, ссутулившись, быстрым и ровном шагом пошел по примятой траве за всеми людьми. Нечасто гонцы переезжали границу, а тут...
Обычно гонцов встречали с почестями, вводили в дом или во двор, где в круг собирались и стар, и млад послушать новости да рассказать свое. Тут все бросились, по толпе прошелся испуганный ропот. Парень, отличавшийся высоким ростом, остановился и, аккуратно поднявшись на чье-то крыльцо, встал на цыпочки, вытягивая голову, чтобы получше разглядеть.
Он видел гонцов не чаще, чем все остальные; мальчонкой любил гладить морду сильного жеребца, на котором ездил посланник, звякать дорогой сбруей. А если и выпадало хорошее настроение, гонец, бывало, и меч давал посмотреть. Но сейчас парень первым отчетливо заметил, что мужчина держится в седле неуверенно и неровно, голова его наклонилась на правую сторону, он медленно сползал с седла. Перемахнув через крыльцо, юноша метнулся в самую гущу толпы.
- Гонец!
- Гонец!
- Пропустите меня!
Худенький и щупленький, он растолкал всех острыми локтями, вырвался вперед и остановил коня, взяв того под узды, а после подхватил гонца, что уже практически упал головой вниз на землю. Народ, присмотревшись, ахнул, девочки закричали, кто-то спрятал лицо в ладонях, чтобы не видеть этого ужаса.
С каким-то внутренним страхом парень взглянул на свою ладонь и тонкие пальцы, вымазанные кровью хрипящего мужчины. Держать его на руках он не мог, поэтому беспомощно опустился на колени. Растерявшись на какое-то время, певец посмотрел на людей, что так и не двигались с места. Шок сковывает лучше всяких пут и кандалов.
- Воды! - крикнул парень, непослушными пальцами пытаясь расстегнуть застежки на исполосованной и залитой кровью куртке. - Воды, трав и тряпок побольше! Что вы стоите все?! Бегом, к лекарю!
Женщины послушались сразу, мужчины остались стоять, а после подошли, помогли разодрать прилипшую одежду. Гонец хрипел, кровь тонкими медленными струями стекала с уголков маленького рта с рассеченными губами. Грудь у него была разодрана до мяса, что-то белое смутно напоминало кость. Вероятно, на него спустили собак, но загрызть в последний момент все же не дали. Гонец прохрипел что-то, а после, приложив достаточно сил, перевернулся на руках у парня и сплюнул в траву вязкую кровь, переполнившую рот.
- Уходите... - прошептал он, слезящимися от боли глазами глядя на парня и мужчин, склонившихся над ним. - Уходите.. сейчас же. Отряд Верных... Они идут сюда... Они ник... никого не пощадят. Ухо.. ух.. у...
Всадник дернулся и, шумно выдохнув, затих. Мужчины что-то зашептали, а после махнули лекарю и девушкам идти обратно. Не успели. Они все быстро пошли по домам, крича и пытаясь рассказать всем о том, что услышали. Паника охватила маленькую деревеньку, все бегали из дома в дом, хватая с собой все самое ценное. Паника была в воздухе, везде, окутывала, как липкий туман. Люди сталкивались друг с другом, не успевая извиниться, непременно огрызались друг на друга. Кто-то забирал деньги, припрятанные в земле, кто-то собирал еду и пресную воду. Все это погружалось в телеги, беременные матери садили на сено своих маленьких сыновей и быстро покидали свои места, оставляя все - и кухонную утварь, и книги, даже письма. Времени было мало.
Парень, чувствуя, как засыхает кровь на его руках, растерянно смотрел на уходящий народ с приоткрытыми губами, а потом посмотрел на мертвого гонца, что последний раз вздохнул у него на руках. Все произошло настолько быстро, что он даже не успел понять и испугаться. Был человек и нет его. Одно дело, когда он гибнет на войне, в доспехах, с сияющим мечом в крепко сжатых пальцах. И другое дело - здесь, на руках у менестреля в мирной деревеньке. Руки у парня задрожали; облизав пересохшие губы, он двумя пальцами закрыл мужчине потухшие глаза и попытался поднять его. Конь покорно стоял, а когда кто-то из мужчин решил его увести, поднялся на дыбы и злобно заржал.
- Идем, мальчик! Ему уже ничего не поможешь! Оставь его! Все, что он смог, он уже сделал. Да будет пухом ему земля, - сказал ему старец. - Идем, идем!
Он зашел парню на спину и стал его поднимать, но тот решительно оттолкнул старца от себя и поднялся сам, зло сверкнув глазами.
- Нет. Я остаюсь.
- Да ты что же, рассудок потерял?! - вскричал седовласый старик, хватая его за руку. - Отряд Верных идет! Тебя зарежут как овцу! Да у тебя и меча нет! Думаешь, ты кухонным ножом отобьешься?! Да они тебе стрелу промеж груди пустят и умрешь. Поминай, как звали!
- Скальд, - холодно произнес парень и указал пальцем на мертвого всадника. - Меч есть у него.
- А ты его держал?! Ты ж хиленький! Тебя один раз толкни - разобьешься.
Парень ничего не ответил и, присев на корточки, пусть и с трудом, но поднял мертвого всадника на руки.
- Это мой дом, и если я умру, то умру в нем.
Передернув узкими плечами, он развернулся и, твердо шагая, направился к своему деревянному жилищу. Конь, фыркнув и взмахнув хвостом, пошел вслед за юношей, а старик, сокрушенно покачав головой, вернулся к народу. Те тихо переговаривались, спрашивали, что случилось, почему паренек остается.
- Жаль мальчонку. Красивый, статный, завидный жених. А молодым помирает. Ох и упрям... упрям.
Парень, все прекрасно слыша, но не реагируя, толкнул дверь в дом плечом и боком зашел. Народ снова зашептался.
- Ужель мертвого на печку положит?! Ну и дурак! Похоронить его, в землю закопать, а он - в дом мертвеца тащит!
- А с виду ведь приличный был мальчонка.
- И голос красивый.
- Да и на лицо не дурен.
- А танцевал-то.. ох, залюбуешься!
- Что вы встали, олухи! - прикрикнул старший мужчина, держа ребенка на груди. - Вы идите-идите, не задерживайтесь! Иначе умрете раньше, чем он! Один в поле не воин, а нам прятаться надо. Убьют - так убьют, виноват сам, что не убежал!
Народ, тяжело вздохнув, продолжил двигаться, кто-то постоянно озирался на дом парня, да и вообще, на деревушку. Всем было тяжело.
Парень вышел с чистыми руками и, сняв с коня седло и сбрую, дал ему кусок хлеба с солью, после чего, потрепав по холке, пошел к речке, забрать оставленные там бляшки и бархатный плащ. Плащ достался от отца, которого в лесу задрал медведь. Мать померла с горя, когда увидела тело мужа, оставив сына сиротой с семи лет. Мальчика взяли под опеку. Не один, всем скопом. Все были семьей, и он помогал всем, как мог. Хороший танцор, веселый, умный, задумчивый, приветливый и очень даже красивый - такой он был. Правда, ходил всегда в темной одежде, вечный траур по отцу и матери, но да ладно. Но сейчас - ничего не осталось от приветливого мальчика. На его месте стоял сильный парень. Сильный духовно, но жаль, что не физически. Он застегнул плащ у горла и снова зашел в дом. Снял с мертвого гонца пояс с ножнами и, обхватив длинными пальцами рукоять, потянул на себя, со звоном вытащил меч, взвешивая его на руке, которую неумолимо тянуло к полу. Слишком тяжелый. Или это он такой слабенький, что не может держать меч?
Он не стал втыкать его обратно в ножны и, положив на крыльцо, бросил на него маменькино платье, после чего отошел и придирчиво посмотрел. Валяется и валяется, что тут скажешь. Переступая через ступеньки, он вернулся в дом и, встав на цыпочки, двумя руками взял деревянную лютню. Рукавом стер с нее пыль. Не было повода играть, чаще всего он просто отсиживался или дома, или в лесу, или у речки. Пора, что ли, вспомнить былые песни, да сказания.
"Умирать, так с песней", - решительно подумал он и вышел, плотно закрывая дверь в собственный дом. Осмотревшись, он сел на крыльцо и, положив лютню на колени, стал гладить струны. Вдруг сейчас стало неимоверно тихо. Люди ушли в лес, едва заметно был слышен плач. Покидать дом всегда тяжело и страшно, но страшнее умирать в собственном доме. У него не было плана. Он боялся смерти не меньше остальных, но что-то цепью приковало его сюда. Воспоминания из далекого детства? Ведь сейчас ему уже девятнадцать. Девятнадцать лет. Быть может, сильное нежелание покидать это родное и теплое место. Он все так же смотрел на солнце и думал, почему оно греет злых людей? Убийц, насильников. Или не греет? Когда его убьют, будет ли оно светить, или пойдет дождь? Но почему, когда гонец умер, небо не заволокло тучами? Солнце все так же светило, когда мужики принесли тело его мертвого отца. Солнце светило, когда мать положили рядом с отцом на плот, подожгли и отправили по речке. Он стоял на берегу, смотря на костерок, и беззвучно плакал. Больше не будет ее хлеба, не будет отцовской сильной руки. Теперь один. Все сам.
Единственное, что он боялся - умереть в одиночестве. Воткнут меч и уйдут, а он будет лежать и мучиться, кричать, звать на помощь, а все без толку. Так и умрет - в мучениях и одиночестве. Пусть только над телом не надругаются, да кто их знает, этих Верных. Поговаривали, не только женщин насилуют, еще и мальчишек чести лишают. Парень закрыл глаза и содрогнулся, представив, как над ним - живым и теплым, совершают эти ужасные действия.
Он брезгливо скривился и невольно сжал худые тонкие колени.
Отдаленно послышался звон сбруи, мужские резкие голоса, грубые похабные слова, топот сильных копыт. Сглотнув вязкую слюну, юноша не смотрел в их сторону и, развязно вытянув правую ногу на ступеньки, явно скучая, стал наигрывать какую-то мелодию. Воины шли неспешно, смеялись, кидая грубые фразочки, и, заметив одинокого парня, сидевшего у крыльца, спешились и обступили его.
- Ты один, што ль остался? - засмеялись все. Кто-то, наклонившись, вырвал лютню из красивых рук, кто-то, взяв парня за ворот плаща, грубо поставил его на ноги и запустил волосы в руку. Парень не сжался. Прикрыв глаза, он посмотрел в бородатое лицо явно нетрезвого Верного. Нехорошо нетрезвым в открытое поле выходить. Смеясь и говоря на непонятном чужом языком, стали отталкивать его друг к дружке, а после опять затолкнули на крыльцо и бросили в руки лютню. Благо, целый инструмент, а не его обломки.
- Жить ты хочешь? - сказал, судя по всему, старший из них, со звоном вытащил длинный заточенный меч и острием поднял подбородок юноши. Холодное железо обожгло нежную кожу, но Скальд спокойно смотрел воину в глаза. - Отвечай!
- Хочу, - холодно произнес тот, невольно сжав пальцами гриф инструмента. Воины засмеялись.
- Эх, щенок, все жить хотят! Да не всем положено!
- Хочешь жить - играй. Авось, и пощадим мы тебя, - крикнул кто-то, тоже вытаскивая меч. Старший их с презрительной улыбкой подтвердил слова снисходительным кивком.
- Играй. Да хорошо играй. Менестрель, - презрительно бросил он и смачно плюнул юноше под ноги, не попав на сапоги лишь потому, что парень резко отодвинул ногу.
Собравшись с мыслями, он коснулся струн правой рукой и, зажимая их левой на грифе, стал играть. Он не смотрел на мужчин, что обступили его, но почувствовал, как холодное и отвратительное железо медленно уходит от его горла. Проиграв, он начал петь, смотря на лес, который был виден между двумя мужчинами чуть поодаль. Туда ушел его народ. Ушел, а он остался. Он долго пел, не смотря ни на кого, играл и пел свою первую песню, песню детства, которую придумал сам и, краснея как спелый помидор, играл перед родителями, видя их улыбки. Да, сначала это было нескладно, по-детски глуповато и просто, но зато по-детски искренне и с душой. Эта песня - первое, что пришло на ум. Кривые улыбки сползли с некрасивых лиц, они все опустили руки и головы, внимательно слушая. Чуть подняв тонкие брови, парень посмотрел на выражение их лиц. Задумчивое, отчужденное. Словно бы и не здесь они стоят сейчас, с красивыми мечами в руках, а там, у себя дома все, как один, при матери и отце, а, быть может, уже при жене и маленьких детях. Еще маленькие, невинные дети. От этой мысли менестрелю стало больно, но его рука не дрогнула.
Старший из Верных, нахмурившись, присел и, сорвав травинку, стал ее пожевывать. Кто-то сидел, кто-то лежал, и ни один уже не держал меча. А парень, поудобнее взяв инструмент, продолжал играть, не заканчивая. Однако, ему казалось, что стоит ему остановиться хоть на секунду, они все мигом возьмут свое оружие и прикажут играть дальше. Или вовсе убьют за оборванную песню. От волнения голос его начал дрожать, но юноша продолжал играть, внимательно наблюдая за воинами, веки у которых уже стали закрываться. Сначала уснул один из крайних, затем - старший, а после и все остальные. Он вывел последнюю ноту и, остановившись на какое-то мгновение, стал играть коду, придумывая ее уже на ходу, благо, он умел сделать это красиво и искусно. Слушая, как с каждой минутой затихает струна, и, закончив, парень встал, смотря на спящих воинов. Они действительно крепко спали, кто-то на спине, кто-то на боку, подложив руки под голову. Их мечи валялись рядом.
Наклонившись, парень отодвинул подол брошенного платья и, взяв тяжелый меч гонца, аккуратно ступил на зеленую молодую траву...
Он стоял один посреди двенадцати трупов с окровавленным мечом. Никто из них так и не проснулся. Парня едва заметно колотила дрожь. Тяжелый меч с чужой кровью упал в траву, а менестрель, взглянув на слабые руки, запрокинул голову, отыскивая глазами солнце.
Небо было все таким же нежно-голубым, без единой тучки, солнце продолжало светить, а теплый ветер ласково коснулся лица и растрепал черные волосы с косичкой, что затерялась в пышной копне.