Условно приговорен к одиночеству

В комнате тускло горит свет. Расправлена кровать. Маленький передвижной диванный столик отброшен в сторону за ненадобностью. Ты лежишь, закинув ногу на ногу, бездумно фиксируя свой взгляд на темном потолке. Пачка Винстона под кроватью. В руке стакан. Ты даже не помнишь, что там налито, но эта смесь прожигает всех твоих глубоко затаившихся демонов.

На полу сидит человек, сложив ноги в позе лотоса. И угнетающее молчание разрывается вопросом: «Ты все так же один?» – «Да», – отвечаешь ты. «А почему?» Ответ на этот вопрос кажется для тебя простым, но как это объяснить двум глазам, находящимся напротив в бледном свете и ждущим, ждущим твою реакцию. «Я условно приговорен к одиночеству». Молчание. «Приговорен кем?» – «Своей совестью». Неловкая тишина и непонимающий взгляд. «А почему условно?» – «Чтобы не было даже мысли сделать это ещё раз» – «Это?» – «Слушай, я не хочу ничего объяснять, я пригласил тебя не за этим».

Делаешь глоток из стакана, опустошая его до самого дна, и чувствуешь облегчение. Черт, кончились сигареты. Значит пора спать. Не можешь уснуть. Ворочаешься. Бессонница? Нет, это больше похоже на шторм, который не даёт твоим мыслям зайти в тихую гавань. И даже алкоголь уже не может обуздать это волны, принеся штиль.

– Ладно, слушай, уже почти год прошел, как мы с ней… расстались. Эти отношения были – нечто среднее между пронзительным звоном бьющейся посуды на кухне в три часа ночи и новогодним просмотром «Ночи перед Рождеством» лёжа вместе под пушистым пледом. И вот в один день все закончилось. Закончилась так же глупо, как в интересной книге, которая написана понравившимся тебе талантливым автором, но в которой из-за поджимающих сроков и требований редакторов концовка получилась смазанной. Я тогда подготовил огромный монолог, но так и не смог ей рассказать. Для меня все было логично и четко. Но реальная жизнь намного более иррациональна, чем нам кажется. А глаза и губы любимого человека – это то, что заставляет твой мозг выключиться, направляя все чувства к сердцу. Я тогда только сказал: «Извини, но мне кажется, это все». Я говорил эту фразу с трудом и пытался произнести что-то ещё. Но она сразу же поняла и заплакала. Это был плач, непохожий на рыдания маленькой девочки, ударившей на детской площадке коленку, или на наигранные слезы отличницы, получившей двойку. Это было что-то, идущее прямо из глубины

души, набирающее силу с каждой секундой и взрывающееся вырвавшимся из самой глубины чистым чувством страдания. А я стоял как вкопанный. Время как будто остановилось. Слова не принимали конечную форму. А сердце билось. Бешено билось звоном той разбитой на кухне посуды. Мне вдруг захотелось обнять ее крепко-крепко, поцеловать, а потом больше никуда не отпускать. Я даже попробовал это сделать, но она остановила меня резким жестом и убежала домой. После этого я ей несколько раз звонил и писал, но все впустую. Пытался отправить цветы на ее адрес, но дверь никто не открыл.

– И зачем было это делать?

– Сейчас мне кажется, что это был страх. Страх довериться другому человеку. Но тогда я не мог этого понять. Потом были несколько ночей без сна, и моя же совесть вызвала меня на допрос. Мне было нечего сказать, я не мог себя защитить. А обвинения были серьезные – предательство человека, который полностью открыл тебе душу. В итоге было решено отстранить меня от любых отношений на неопределенный срок.

– И когда кончается срок?

– Я уже не знаю. Ничего не знаю. И не хочу понимать.

– Ты так останешься один на всю жизнь.

– А может, только так я стану безопаснее для других людей...

– Слушай. Чтобы научиться ходить, нужно сделать первый шаг, чтобы научиться плавать, нужно чтобы тебя бросили в воду, и ты преодолел свой страх. А чтобы научиться любить, нужно потерять. Да так потерять, чтобы огромным деревянным обухом тебя шарахнуло по затылку, и ты ещё несколько дней не мог встать с кровати. И не важно, как у вас это закончилось. Ты, она, а может быть, просто случай. Но только когда так потеряешь – ты поймёшь: все что было до этого, все эти чувства, которые ты так гордо называл «любовью», – не больше чем новая детская игрушка, которой ты хвастался в садике, чтобы все завидовали. Если жизнь – это книга, то одна из глав должна закончиться именно на месте вашего расставания. Прошлое имеет свойство цепляться, как репей, за твои мысли, но только ты сам можешь его вырвать. «Цени то, что имеешь», – говорили тебе родители, когда ты был ещё совсем маленьким. Забавно, что понять это можно, только наступив на твои собственные, расставленные тобой же грабли. Да, теперь ты это понимаешь. И исправлять ошибки могут только сильные люди, которые приняли их.

– Но я же сам... Сам порвал с ней. Я обидел самого дорогого мне на свете человека.

– Да, и ты это понял. И теперь на твоём сердце большой стальной замок, а ключ от него ты выкинул. Ты боишься открыться другим, чтобы не получить нож в самое сердце.

– Нет. Дело не только в этом, я боюсь обидеть другого человека так же, как ее.

– Понимаешь, теперь ты можешь видеть этих людей с замками на сердце. Они такие же, как ты. Они повсюду. И почувствуешь такого человека в толпе, когда сердце начнет резко биться, пытаясь освободиться из заперти. И только вы вдвоем сможете друг другу помочь, отыскав эти ключи, которые выброшены вами же.

– Мне ей позвонить?

– Это твое решение. Можно жить прошлым, а можно его отпустить. Просто запомни: человек раскрывает тебе душу, зная, что в руках у тебя острый кинжал. И этим кинжалом ты сам должен распороть себе грудь, чтобы полностью довериться человеку. Такие раны не проходят бесследно. Один раз ты уже воспользовался этим холодным оружием не по назначению, потому что испугался. И направил нож ей прямо в сердце. А самобичевание – последствие твоей трусости, теперь твоя рана не меньше чем ее. Такие раны заживают очень долго. Суд даёт тебе испытательный срок.

Свет подмигивает яркой вспышкой и потухает. Неужели опять электричество? Ты встаешь, чтобы заново включить рубильники на щитке напряжения. Возвращаешься обратно. И комната пуста. Никого уже больше нет. Только расправленная кровать, тусклый свет и отброшенный за ненадобностью диванный столик.