Лягушонок

Сверху скатился камешек. Вепрь вздрогнул, мгновенно обернулся, одновременно вскинув карабин.

— Ты чего такой дерганный, будто медведя встретил? — насмешливо спросил Лёха.

— А ты зачем подкрадываешься?

— Да не подкрадывался я вовсе. Кто тебя так напугал, неужто, в самом деле, медведь.

— Этот пострашней медведя будет. Здоровенный, как самоходка, и сам с собой разговаривает.

— А-а-а… Дикого Топа встретил. Тут есть с чего струхнуть. Повезло тебе, а то ведь он не чикается, прибьёт зараз, имечко не спросит.

— Да понял я.

Знакомой тропой охотники двинулись в сторону поселения.

Как ни странно, единственным выжившим крупным зверьем после Конца времен были медведи. Считали они себя в лесу хозяевами, а охотников пришлыми врагами на своей территории. Потому схватки были всегда насмерть, кто кого. Говорили, правда, что где-то, ну, очень далеко, обитал тигр, но никто из местных его не видел. То ли враки, то ли не дошёл никто. А может, пообедали тем, который дошел.

К людскому жилью медведь подходил редко, в самую голодную весеннюю пору. Но больше понюхать съестные запахи. Добыть у человека было нечего. Детишек берегли пуще глаза, а еды у самих, что в лесу найдут. А что там есть ранней весной — кора, трава, корешки. Бабы умудрялись стряпать из подножного корма, а дух снеди жир медвежий давал, добавленный скупо в стряпню.

Медведь тянул носом, злобно ворчал и шел прочь, к речушке, в надежде на рыболовную удачу. И на воде у них с поселенцами конкуренция. Надо успеть, пока рыбаки мордушки не поставили. Но рыбы мало, крупной почти нет, не расплодилась еще, и голодные людишки тоже спешат на рыбалку, а у них ружьё всегда при себе. Косолапый не знает пока, что патрон в нем один единственный, а то и вовсе нет. Кончились патроны у охотников. И скоро только рукопашная схватка будет решать, кто главный в лесу. Уже сейчас у каждого охотника за спиной рогатина, а стреляет он, если патрон имеет, только в самом крайнем случае.

— Мне Вигирь — шаман рассказывал, — не выдержал долгого молчания Лёха, — раньше птица здоровенная водилась, ну, вот, прямо по колено, тетерев называется.

— Врет, поди, — ты перепелку видел, с ладошку. Да и тех скоро всех этот псих пожрет, — пробурчал Вепрь.

— У него книжки есть с картинками, говорит, были такие.

— Ты книжку видал?

— Он не показывает, — вздохнул Лёха.

— То-то и оно, врёт, значит, — подытожил Вепрь.

Долго шагали молча и беспокойный Лёшка снова не выдержал:

— А хорошо было бы, если б такие водились. Поймал и всю свою ораву зараз накормил.

Вепрь молчал. Хотя ему были понятны Лёшкины мечты, у него детишек куча. Вепрю вдвоём с женой прокормиться куда легче. У поселенцев детворы мало. То ли с голоду плохо родятся, то ли со страху, что ни прокормить, ни защитить. А те, что есть, худые, квелые. Не больны вроде, но слабые, скучные, вечно голодные, вечно ищут, чего бы сожрать. Один Чудик, Лёхин сын, весёлый, шустрый, будто из другого теста вылеплен, да из другого котла хлебает. Всюду свой носишко конопатый суёт, всех вопросами донимает. Суровое лицо Вепря разгладилось, расцвело едва заметной улыбкой. Скупой на ласку поселковый народ мальчишку любит, каждый приветить старается, как умеет.

— А Чудик на прошлой неделе у матери перо перепелиное стащил, да сестре на ленту, в косу привязал, — будто уловив Вепревы мысли, со смехом вспомнил Алексей. — Ты, говорит, теперь у нас принцесса. Спрашиваю, что за слово такое? Шаман, мол, сказку рассказывал, о принцессе. Принцесса — красавица и главная дочь у родителей. Иванка у нас красавица и старшая, значит, принцесса.

Вепрь одобрительно хмыкнул, потом заметил:

— Ты бы смотрел за красавицей — принцессой, — выговорил с трудом незнакомое слово, — а то она зачастила к ручью, с водяными, лешими валандается.

— А чего, пусть. Скучно девке дома, да и кикиморы её нитку из крапивы учат прясть. Сам знаешь, нужна нитка для сети.

— Смотри, дело твоё. Только леший на неё зыркает уж никак не по-братски, — отрезал Вепрь.

— Да ты что, нежить[i] обыкновенная, чего бояться?

— Давно ли мы с ними водиться стали, что о них знаем?

— Безвредные они, — уверено заявил Лёха, — мирно живут, помогают по-соседски.

— Эх, Леха — Леха, не зря фамилия у тебя — Кривов. Все вкривь, вкось, да кругом, а что прямо перед тобой, того не видишь.

— Да чего — чего я не вижу?! — взвился Алексей, но договорить не успел. Гомонящий клубок из ребячьих тел чуть было не сбил его с ног.

Толкнувшись в мужские колени, клубок распался, из него вывалился растрепанный Чудик, мигом заскочил отцу за спину и замер.

— Что за свалка? — шутливо — грозно спросил Лёха.

— Он наше забрал и не отдает, — жердиной встал перед мужчинами сын Тощего Дрона.

— Что забрал, почему не отдаешь, коли не твоё? — повернувшись к сыну, спросил Алексей.

— Они его съедят! А он маленький еще, — сжимая кулачок, пропищал Чудик.

— Да кого - его?

— Лягуха. Мы его поймали, а он сцапал и бежать. Наша еда, пусть отдаст, — угрюмо за метил Тощий.

— Он маленький, все равно не нажрётесь, а лягух, квакун смешной, прыгать будет. Я к мамке его отпущу…

— Ну-ка, покажи, — неожиданно вмешался Вепрь.

Ребята расступились, Чудик приоткрыл ладошку, оттуда блеснули два глаза — бусинки.

— На тебя похож, — заметил охотник.

— Я разве зеленый? — удивился Чудик.

Он раскрыл ладошку, угадывая сходство, а лягушонок прыг, шлепнулся в траву и был таков.

— У-у-у, — разочарованно взвыла ребятня и бросилась шурудить в траве, но под грозным окриком Вепря замерла и послушно отхлынула.

— А кто вам в лес разрешил заходить?! А ну, марш в посёлок.

Пацанов, как ветром сдуло.

— А ты что стоишь? — пряча улыбку, спросил он Чудика.

— А я с папкой, — ответил хитрюга, ухватив отца за палец.

— Ну, раз с папкой, тогда пошли домой.

[i] *Нежить — в славянской мифологии это мистические существа без плоти и души, которые не живут как человек, но имеют человеческий облик. Но при этом, нежить вовсе не мертвецы и не привидения, а скорее категория особых существ, природных духов, таких как, например, кикиморы, водяные или лешие. Часто бывает злой по отношению к человеку, но может и проявлять доброту. Крючкова О. Е. «Славянские боги, духи, герои былин»