«Голд Штейн». Глава ноль: Объект 54.

Все произошло стихийно. Во всяком случае, так нам казалось вначале. Всего за несколько часов мирная демонстрация рабочих превратилась в настоящее кровавое месиво. Вряд ли наше правительство уведомляли заранее, что оружия на митинге не будет. В конце концов, у нас все равно не было никаких способов проверить это. И вот теперь я вынужден забаррикадироваться в грязном артиллерийском цеху с кучей напуганных до мокрых штанишек гражданских и небольшим полицейским отрядом. Даже не знаю, почему выбрал именно это место для своей кончины. С другой стороны, где еще погибать офицеру артиллерийского расчета? А ведь все предприятие должно было стать нашей победой, великим шагом на пути к примирению. Эти злобные оборванцы все спланировали заранее, а нашим чинушам в любом случае ничего не дали бы сообщить разгневанной толпе. Взрыв прервал мои размышления – стальные двери ангара сотряслись от чудовищной энергии, но выдержали. Следующий заряд будет сильнее. Баррикады из мусора и заготовок для снарядов были почти готовы, мы еще можем успеть. Без еды мы не продержимся долго. Хотя это не важно. Атакующим нужна быстрая и решительная победа. Иначе начнутся волнения уже со стороны лояльного власти населения. Может быть, все еще образуется?

– Капитан, передвинуть орудие ближе? – один из полицейских указал на старую лазерную установку, которая предназначалась для танковой системы ПВО.

– Она способна уничтожать ракеты на расстоянии до ста метров при хорошей погоде, а сегодня под землей вряд ли будет дождь. У нас нет на это времени! Проинструктируй лучше гражданских.

Но полицейский не успел ничего сделать, из его головы торчал длинный стальной прут, пробивший штатную каску насквозь. На этот раз подрывники справились с бомбой быстрее – сила направленного взрыва уничтожила крепления ворот, и осколки полетели во все стороны. Битва началась. После семи часов боя артиллерийских цех был взят. Двадцать человек, которые уцелели после взрыва, смогли убить больше бунтовщиков, чем все действующие силы обороны города вместе взятые. Из двадцати храбрецов сражение пережили лишь семеро, но вскоре еще двое из них отойдут в мир иной, ведь никто из грязных горных ублюдков не собирался оказывать помощь раненым. В бою меня взрывом отбросило на стену, и я потерял сознание. Когда очнулся, резня уже закончилась, а новый порядок был установлен. Боевые товарищи сняли с меня форму, чтобы никто из преступников не надругался над телом офицера.По именной нашивке случайные подчиненные узнали, что зовут меня Александр. Пленные из соседней камеры рассказали, что губернатора и старших офицеров расстреляли на главной площади еще днем. Всех, кто походил на европейцев или славян и задавал лишние вопросы, жестоко избивали и бросали в тюрьмы. Сопротивлялись в основном сотрудники полиции и солдаты, которых мятеж застал в казарме. Отступить с площади смог только мой отряд. Остальные не успели ничего понять. Мирных жителей бои практически не коснулись, за исключением тех несчастных, которые пришли поглазеть на протестующих. Поговаривали, что кровь пролитая на главной площади въелась глубоко в асфальт и смыть ее теперь невозможно. Через несколько дней солдат свергнутого режима перевели в тюрьму полицейского участка. Несмотря на отсутствие формы, меня быстро опознали и повели прямиком в комнату для допросов. По дороге я увидел, что камеры были переполнены заключенными: грязные, униженные, они старались не поднимать головы. Зловоние разносилось повсюду – трупы погибших разлагались прямо в камерах, ведь никто не считал нужным позаботиться о них. Допросная представляла собой маленькую комнатушку в шесть или семь квадратных метров. Видимо, до катаклизма здесь затеяли ремонт, так как две стены были покрыты свежей краской, а оставшиеся две уже давно выцвели и хранили на себе следы жестоких допросов. Один из следователей дознания, видимо, имел специфичный юмор и нарисовал кровью своей жертвы смайлик. Был ли он союзником или являлся представителем восставших, я не мог знать. Посередине помещения стоял совсем маленький стол и два стула, располагавшиеся друг напротив друга. Вся мебель была забетонирована в пол. Несколько часов пришлось сидеть на жестком стуле. Руки ныли от тугих наручников. Со временем начало казаться, что рожица на стене усмехается именно надо мной. Допрос не состоялся. В какой-то момент пришли охранники и молча отвели меня в одиночную камеру. Только там они позволили себе проявление эмоций – бросить заключенного на пол и несколько раз пнуть под ребра – как смело! Дверь закрылась за ними, и появилась возможность осмотреться. Биолюминесцентный фонарик давно сдох. Зато в камере было окно, через которое проникал ярко-красный свет аварийных ламп. Кроватью служила массивная бетонная плита с цепями. Не было ничего, что можно было бы постелить на холодную поверхность, даже старых тряпок. Трубы для вывода производственных газов были холодные – значит, работу еще не восстановили. Скорее всего, действовал протокол чрезвычайного положения.

Чертовски холодно. Что они собираются делать? Если введено ЧП, то им придется разобрать город на камни и собрать заново, чтобы подчинить себе управление системой. Вряд ли среди них есть стоящие инженеры или хотя бы один толковый хакер, способный взломать консоль управления. Эти горные козлы ничего кроме выпаса овец и партизанской войны не умеют. А ведь раньше охранные системы были отключены. Значит кто-то успел спрятаться в командном центре. Если бы у них был доступ, то мы бы уже вернули власть над городом. Господи, никогда в тебя не верил. Черт возьми, да я и сейчас в тебя не верю. Но я согласен на любую помощь, лишь бы не подохнуть здесь. Никогда не хотел сгинуть в этой дыре. Лучше помирать в мучениях от старческого вируса, но дома – там хотя бы можно дышать полной грудью, без респиратора. Черт возьми, а ведь я мог оказаться в столице. Всего два дня до отпуска оставалось. Мне уже забронировали билеты. Если столица действительно уничтожена, я хотя бы подох бы рядом с родственниками. Брат как раз приглашал на день рождение. Черт! Мы так и не узнали, кто еще выжил, никто же не хотел рисковать людьми ради диагностики радиоантенны. Даже этими цветными гостями. Зачем они все это делают? Ведь никто не заставлял их умирать в шахтах как рабов – им выделили жилье и пищу, дали посильную работу. Кто же виноват, что они ни на что другое не годны? Чертов митинг. Речь шла только об условиях работы и гарантиях. Хотя они должны были понимать, что их квалификации все равно не хватит на что-то большее. А детям даже не запрещали учиться в школах. Да какая теперь разница? Чего они хотят от меня?

В таких мыслях провел я еще несколько недель. За это время никто не сказал мне ни слова. Даже охранники, которых набирали из радикальных мусульман, что для них было абсолютно нехарактерно. Новый начальник тюрьмы знал толк в изощренных пытках – лишенный общения, я медленно сходил с ума. Сначала я пел. В первые несколько дней особенно громко. Потом голос становился все слабее. К концу второй недели я стал выстукивать ритм песен пальцами. Без какой бы то ни было еды силы таяли на глазах, кожа облегала кости, одежда пропиталась потом, а тело источало запах собственных испражнений. На исходе четырнадцатого дня в комнату вошли трое крупных мужчин и несколько минут били меня ногами, пока какая-то женщина выгребала из угла засохшие фекалии. Весь этот спектакль был разыгран, чтоб оправдать неслыханную щедрость с их стороны – в углу стояла миска постной похлебки. Естественно, тару оставили на том месте, где раньше мне приходилось справлять нужду. Они хотели сломить волю, подавить самолюбие. Пальцы и лицо были разбиты в кровь, одно или два ребра сломаны. Но вся эта напускная сила казалась смешной. В комнате все еще было холодно, а значит, городская система управления до сих пор не подчиняется бунтовщикам. Отчего-то вспомнился смайлик из комнаты для допросов. Я нарисовал ухмыляющуюся рожицу своей кровью и улыбнулся в ответ. Жители скоро могут поднять второй бунт против новых хозяев. Без доступа к управлению системы жизнеобеспечения работают на минимальном уровне. Еда производится лишь для зарегистрированных в системе сотрудников безопасности и научного корпуса. А значит многим не хватает. Я злорадствовал. Они, должно быть, в ужасе. Рано или поздно голодное население растерзает их на куски. Эта мысль согревала мне душу.

Вскоре вновь пришли двое мужчин. Они взяли меня за руки и потащили в душевую полицейского участка, а там раздели и окатили из шланга мощной струей воды. Я кричал от боли, но истязатели не обращали на это внимания, если не сказать точнее – им это нравилось. Потом, истерзанного и униженного, меня одели в тюремную робу, связали руки и снова отвели в комнату для допросов. Там ожидал высокий, крепко сложенный мужчина. На его плечах висел украденный офицерский китель с погонами полковника – офицера с более высоким званием в городе просто не было. Незнакомец стоял спиной к двери и закрывал свое отражение в зеркале. Охранники молча покинули комнату, и только тогда мужчина обернулся. Это был араб с примесью европейской крови, аккуратно подстриженной бородкой и карими глазами. Он долго изучал меня, а после сел в удобное кресло, сложив ногу на ногу и скрестив ладони, и наконец-то обратился на безупречном английском:

– Александр Голдшейтн, майор и исполняющий обязанности командира артдивизии города. Вы же знаете, почему все еще живы?

– Я капитан. Командир батареи, если быть точным. Не знал о своем преждевременном продвижении по службе. –  не скрывая удивления, спросил я, ведь меня должны были повысить только после окончания конфликта с митингующими, – А вот кто вы?

– Вы живы, потому что проявили храбрость. Похвальная черта для вашей породы, тем более для старшего офицера, – продолжал человек, будто не слышал вопроса.

Он говорил своим низким мягким голосом, как будто пытался загипнотизировать.

– Нам искренне жаль, что пришлось убить так много ваших соплеменников. Если бы люди губернатора вняли нашим доводам, можно было бы избежать кровопролития.

– Давайте перейдем к делу. Вы хотите убедить меня в том, что ваши действия оправданны. У меня иные сведения. Зачем я вам? – поинтересовался я, хотя ответ был очевиден: чин старшего офицера предоставлял доступ к системам управления городом при отсутствии вышестоящих сотрудников города. Видимо, всех остальных уже убили.

– Вы майор. Числитесь как сотрудник безопасности. Нам нужен доступ к пищеблоку, а также к военным объектам. Вы официально признаете поражение и сдадите город в наши руки.

– А что взамен? Какие ваши условия?

Араб удивленно моргнул, развел руки в сторону и ответил, как будто других вариантов и быть не могло:

– Жизнь. Для вас и всего вашего рода. Что же еще?

* * *

                Объект 54 не задумывался как великий ковчег для выживших в постапокалиптическом мире. Изначально ему готовили участь временной базы снабжения. Через год в недрах под базой обнаружили разветвленную систему тоннелей, оставшуюся от боевиков. А еще через несколько месяцев, при подрыве одного из ходов, обнаружили большие залежи железа. Кто бы мог подумать? Удачное расположение и геополитическая обстановка помогли маленькому поселению в кратчайшие сроки стать многотысячным городом. Правда, большая его часть находилась под землей. Террористы, которые ранее десятки лет воевали в этих местах, уже создали весьма развитую инфраструктуру подземного сообщения и даже приспособили обширные складские помещения. Что же, никто не стал отказываться от подобной любезности. Город, который постоянно находился у линии фронта, всего за несколько лет обзавелся своими заводами по производству машин войны: от артиллерийских орудий до собственного космодрома для запуска спутников и баллистических ракет. Никто и не подумал бы назвать это место раем – боевые столкновения следовали одно за другим, а печи крематория горели 24 часа в сутки, ядовитые испарения производств уничтожали кожу и легкие людей. Этому месту даже не удосужились придумать название, так и осталось цифровое обозначение «54». Над землей база очень быстро стала напоминать музей высокотехнологичной войны – сотни защитных сооружений от любого типа атаки: космическое вооружение, тактическое и стратегическое оружие, радиация, авианалеты. Все это было не страшно для обитателей подземелий. И платили здесь хорошо, даже слишком. Когда я попал сюда в качестве тренера для артиллеристов, под землей уже существовало 25 уровней, каждый из которых был около двух метров в высоту. При мне достроили 26-й. Были здесь и объединенные этажи со специальными солнечными лампами для имитации открытых площадей с парками. Но это подобие на настоящую природу никогда не заменит оригинала. Жизнь под землей без настоящего солнечного света и доступа свежего воздуха нельзя было назвать сладкой. Зато несколько лет такой службы обеспечили бы мне солидное состояние. Его бы мне хватило на полжизни. А потом начался ад. Как по указке безумного злодея из фантастических фильмов, в небо взмыли тысячи ракет по всей планете. Связи между городами не осталось; скорее всего, мы оказались в самом удачном месте для выживания. Как назло, именно в этот момент в городе царило сезонное предпраздничное запустение, а большая часть военного корпуса вместе со старшими командирами отправились на поддержку фронтовой линии. Только поэтому губернатор разрешил войти в город местным жителям. Кстати, когда-то мы их завоевали, и они считали себя униженными. Счетоводы из администрации прикинули наши возможности и заявили, что несмотря на тысячу китайских военнопленных, которые содержались в наших концлагерях, мы сможем выращивать достаточно синтетического продовольствия, чтобы выжить. Так что заключенных освободили после непродолжительных переговоров. А потом эти новые жители подняли восстание под видом борьбы за выживание. Китайцы остались в стороне – как позже выяснилось, их офицеры знали обо всем и в этот момент обеспечивали повиновение гражданских. Европейцев и евреев назвали потомками золотого миллиарда, расой экспроприаторов и объявили недостойными человеческих прав. А заодно и всех, кто лицом был на них похож. Так мы и стали рабами в изолированном городе без надежды на свободу, гордость и счастье.