Пьянка студентов-медиков
Степанов не бросает слова на ветер, особенно, когда это касается культурного мероприятия в честь окончания первого курса. Весь май он и Самсонов говорили о пьянке, ждали ее и настраивали остальных на столь томительное ожидание. Я не оставался в стороне и ждал… в лишний раз поесть шашлык. Не более.
Мероприятие подкралось незаметно настолько, что звонок Жени оказался для меня чем-то странным, ведь поводов связываться со мной не находилось за учебный год ни разу.
– Владос, – голос Жени был смешан с шумом в автобусе, – ты идешь меня встречать? Уговор ведь в силе, да? Твой батя отвезет нас?
¬На одну секунду пришло осознание, что я, наконец-таки, увижу, как бухают мои одногруппники. И это добавило в моем голосе живости.
– Да, – ответил, – все в силе. Я встречу тебя, но ты, главное, перезвони по приезду в город.
– Лады. Ну, думаю, тебе стоит собраться сейчас. Мы ж сразу поедем туда?
– Скорее всего. Ладно, увидимся.
– Ага.
Связь пропала, а я помчался мыть голову и перебирать шмотки в шкафу. Все, что попадалось под руку, либо показывало мою худощавость, либо висело. Нечего надеть, чтоб…
– Влад, – прозвучал голос мамы со второго этажа, – забери одежду. Я ее погладила.
Поднявшись и забрав одежду, решение проблемы нашлось само по себе. Бордовая рубашка, серая футболка в полосу – самое то, чтобы отправиться на пьянку и быть там единственным трезвенником.
– Теплую одежду не забыл? – спросил батя, надевая куртку.
– Жилетка у меня в рюкзаке, – ответил я, складывая зарядку для телефона и дневник.
– А он зачем? – папа кивнул на дневник.
Я слегла смутился. Зачем человеку нужен дневник, батя? Может, чтобы писать там мысли по поводу происходящего или изливать душу?
– Да так, – выдавил, не зная, что сказать.
– Будешь свои тупые рассказики своим друзьям читать? Владян, не смеши-ка. И так сидишь в четырех стенах и строчишь какую-то ахинею, так хотя бы сейчас будь нормальным.
– Я не собираюсь им ничего читать там. Я же нормальный. Вроде бы… кажется.
– Ох, – вздохнул папа, – давай, идем. Твой друг уже приехал на вокзал?
– Да. – Я показал сообщение, что он уже вышел из автобуса и ждет. Это заставило ускориться – было неудобно заставлять человека ждать.
***
Подъезжая к указанному месту, батя спросил:
– Точно сюда надо было приехать? – чувствовалось, что этот вопрос был задан Жене, который всю дорогу сидел молча.
– Да, – ответил Женя, глядя на адрес.
Место, где намечалась пьянка, было вблизи заводов и в паре километрах от Волги. Это – база отдыха с домами, банями и полем для волейбола и пейнтбола. Но за все нужно платить, даже за волейбольное поле.
Гул гостей, которые праздновали день рожденье ребенка находились ближе всего, и их гул проникал через полуопущенные стекла машины. Я не мог вспомнить, когда я был частью подобного торжества. Уж больно все не гладко проходило за последние года.
Женя вышел из машины, а батя остановил меня и спросил:
– Ты здесь до утра? – по его взгляду нельзя сказать, что он волнуется за меня.
– Да, – заявил и вышел из машины, догоняя Женю.
Что-то внутри кололо сердце, говорило, чтобы я бежал обратно в машину и уехал. Но я не мог оставить Женю после его слов, когда мы шли с шараги на остановку.
– Только не кидай меня там, – говорил он. На его лице прятались опасения, и я понимал его, ведь чувствовал то же самое. Боязнь, что тебя напоют, не давала покоя, но и искушала бросить вызов этому, показать, что одногруппникам не удастся споить меня.
Идя вдоль домов, я оглядывался по сторонам, смотрел, как другие посетители базы отдыха проводят свое время. На одном из торжеств был праздник у маленького мальчика. Он и его гости сидели в беседке, а шутом выступал аниматор в костюме Шмеля из фильма «Трансформеры».
Мы прошли три дома, пока не увидели Максима и его, как я понял, отца.
Обменявшись рукопожатиями с нами, родитель покинул нас, а Максим, в полном предвкушении торжества, сказал:
– Давайте, помогите мне все нарезать и складировать.
– А мы что, – удивился Женя, – самые первые?
– Нет. Самсон и Степанов в доме, они приехали за десять минут до вас. Не стойте на месте, пацаны, айда!
В доме было тепло и душно. Женя попробовал открыть маленькое пластиковое окошко, но безрезультатно.
– Хрен откроешь, – сипло произнес Степанов, убирая гитару за лестницу на второй этаж. – Ох, я ж на втором этаже не был!
Степанов побежал на второй этаж. Он сразу сказал, что одна комната будет его. Мы, конечно, понимали, что он будет сидеть там с Машей, но и поднимался вопрос: где будут спать остальные? На втором этаже было всего две комнаты, где было по одной кровати, и Степанов занял одну, плюхнувшись на жесткий матрас.
– Эй, ты, чмо! – позвал своего друга Самсонов. На нем, как всегда, было жизнерадостное выражение лица.
Потянув Степанова за ноги, парень только услышал:
– Иди ты на хрен, пидарок. Дай полежать хоть пять минут.
– У тебя вся ночь впереди, выспишься.
– Не этим я буду заниматься ночью.
– Ой-ой, бля, нажрешься, как дворовая скотина, и заснешь. Вот вся твоя пьянка.
Я постучался об дверной косяк. Самсонов повернулся в сторону выхода.
– Здесь места на троих хватит, – заметил. – А может, даже на четверых.
– Да ну нафиг с этим чмо спать, – усмехнулся Самсонов. – В другой комнате будет отдыхать.
«Скорее блевать», – подумал, глядя на своих одногруппников. Они пребывали в полном восторге и предвкушении от надвигающего пьяного буйства.
Я не собирался нажираться до помутнения сознания, да и вообще не хотел пить алкоголь. Одна мысль об этом вызывала неприятное ощущение внутри.
Спустившись, я увидел, что Женя и Максим во всю складируют бутылки с алкоголем в холодильник.
– Блин, – взъелся Макс, – что вы там делаете? Влад, иди сюда – нарежь овощи.
– Что, прям все? – удивился.
– А ты хочешь нарезать половину сейчас, когда все спокойно, и потом, когда все нажрутся в хлам?
Я промолчал, только помотал головой.
– Не бойся, Владос, – отозвался Женя, – я тоже пить не буду. Вернее, но всего по малу.
Дверь в дом открылась.
– Во всю готовитесь, смотрю, – сказал Никифоров как всегда в своей спортивной куртке.
– Да-да, – кивал Макс, – а теперь не сиди на жопе ровно и займись углями. Пришло время жарить мясцо.
Не прошло и половины часа как в снятый дом приехали остальные. Многие стояли или сидели, дожидались, когда остальные перенесут еду в беседку на улице. Самсонов раскуривал кальян, дымя на всех, кто стоял рядом с ним. Белый дым пронизывал одежду, царапал нос своим непонятным запахом. Пока другие желанно вдыхали дым или пробовали курить сами, я откашливался и отходил подальше, словно бежал от удушливого пожара в лесу.
Никифоров стоял около мангала и жарил мясо. Иногда, как и полагалось, он двигал раскалённые угли, избегая появления языков пламени. Кисло-сладкий запах жаренного мяса ласкал ноздри, перебивая дым. Парень, увлеченный своим заданием, начинал все чаще поглядывать, когда Степанов начинал исполнять композиции одна за другой. Ритмичные и аккуратные удары по струнам гитары разносили звуки на всю округу, а сиплый голос одногруппника пел песни, от которых я возвращался на год назад, в период депрессии после выпускного, который… Который сразу начался с неблагоприятного события. Но я не хотел об этом вспоминать. В голову лезли упущенные надежды и ушедшая любовь. Теперь до нее не дотянуться рукой, и только ушами я мог почувствовать, что она где-то близко, нужно только поискать немного.
Степанов пел, выжимая из себя все силы:
Медлячок, чтобы ты заплакала.
И пусть звучат они все одинаково.
И пусть банально, и не талантливо;
Но как сумел – на гитаре сыграл и спел.
Неприятное сдавливающее чувство возникло в области сердца. Эта боль глушила радостные крики и смех одногруппников, заставляла опустить глаза и смотреть в угли, по краям которых мигали оранжевые линии стихии. Я не мог смотреть, как они веселятся, хотел, чтобы невидимая сила ткнула меня головой в огонь. Глядя на угли, мне казалось, что все это – воспоминания, разгоревшиеся новой силой и манящие окунуться в них.
– Эй, – сказал Никифоров, видя, что я туманным взглядом тянусь к огню, – спать хочешь, что ли?
– Э, – я выпрямился до хруста в спине. Глядя на Никифорова, я решил, что мне не повредит выговориться ему: – Просто песни, довольно-таки, депрессивные. Эта была у меня на выпускном вечере. – Я перевел дух и продолжил: – Хотел потанцевать с одной девушкой, но, блин, не судьба.
Никифоров хмыкнул.
– Ну, в жизни не без поражений и промахов. Успеется еще потанцевать – целый вечер впереди.
– И целая ночь для того, чтобы кто-то кого-то отымел.
Сказав это, я понял, что чувствую некую легкость, но это медовое ощущение растворялось от постыдных мыслей насчет пьянки.
Я поднял глаза на Никифорова, хотел увидеть, изменилось ли выражение на его вытянутом лице. Нет, бледно-розовая линия стала только шире и концами поднялась до уровня носа.
– Да, тоже так думаю, – сказал он. – Но эти ожидания не оправдаются, Влад.
Я кивнул, скрыв губы в рот.
Угли раскалялись, ломались от ударов кочерги.
Лошадиный смех Льва заставил посмотреть в сторону беседки. Лева покраснел. Он смеялся так долго, как никогда. Это было во второй раз, когда его так прорвало. Еще немного и из его рта вылетит все содержимое организма. Прям как у Макса, из-за которого беседка наполнилась звуками смеха и отвращения.
Молочного цвета рвота залила пол. Макс сидел, как контуженый после взрыва. Его непонимающие глаза, почти сонные, смотрели куда-то в даль, в сторону города.
– Ебанный стыд! – сдерживая смех сказал Самсонов.
– Как ты надрался?! – спрашивал Степанов. – Он же, черт, пил столько же, сколько мы.
– Да я еще самогон ебанул до того, как приехал, – промямлил Максим, ощущая приближение новой порции рвоты.
– Блин, он ведь еще кальяна накурился, – подытожил Степанов. – Ладно, сейчас отведем тебя в дом. Эй, пидарок, бери с одной стороны, а я с другой. – Самсонов взял Максима за руку, когда Степанов схватился за другую. – Готов?.. Подняли.
Это выглядело, словно два грузчика несут в дом мебель для квартиры.
– Зачем так нажираться? – спросил риторически.
– Чтобы расслабиться, – ответил Никифоров. – Правда надраться до рвоты за такой малый промежуток времени – здесь постараться надо. Прям всего, да по многу нужно залить в себя.
Степанов вышел из дома и направился к нам. Вид у него был обеспокоенным.
– Ребят, – обратился он к нам, – давай-ка сегодня без смеха насчет Макса. Его опять вывернуло в комнате. – Небольшая искорка облегчения насчет комнаты мелькнула в глаза парня. Видать, теперь все комнаты заняты.
– А кто смеется? – растерялся Никифоров. – С каждым же могло такое произойти.
– Именно, – подметил Степанов. – Поэтому, не смеемся над нашим другом. Мясо, кстати, готово?
– Да. Неси тарелки. Пора поужинать перед настоящей пьянкой.
Я не был голоден. Даже не возникало чувства, что желудок начинает пустеть. Вместо того чтобы налететь на сочные куски мяса, я смотрел на одногруппников, которые макали пожаренные до черноты стороны в соусы и ели.
Самсонов вернулся и сказал, что Макс лежит в комнате, рядом с ним парень оставил воду и тазик. Степанов же уселся на прежнее место – рядом с Машей. Было холодно и кудрявая рыжеволосая девочка укуталась в пальто. Она облокотилась на плечо Степанова, который, размяв пальцы, приступил играть снова.
А-а-а
От луны до Марса, до Марса
Хочется смеяться
А-а-а
От луны до Марса, до Марса
Можно потеряться
Начался дождь, ливень, который загнал всех, кроме Никифорова, под крышу беседки.
Одногруппники если мясо, пили, кто знал слова песен, тот подпевал. В основном пели только Степанов и Валя. Все остальные наслаждались бренчанием струн, смешанных с плачем неба.
– Ты что такой хмурый сегодня? – спросил Лева. Я посмотрел на его прыщавое доброе лицо. Еще пара стаканов, и его глаза не будут такими ясными, как сейчас.
– С чего ты взял, что я хмурый? – ответил вопросом на вопрос. – У меня же эта мина – базовое выражение лица.
– Ну, хорош сидеть, как изгой, Давай, иди к нам, мясо поешь хотя бы.
– Я, пожалуй, откажусь, Лева. Поем чуть погодя. – Я повернулся в сторону волейбольного поля, с которого убегали дети.
Бриллиантовые зерна падали с неба. Прохладный ветер нес слезы в сторону Андрея, которого защищала крыша длиной в руку. Это, конечно, не могло спасти его. Он понуро навис над мясом и продолжал свое дело.
К парню подошел Женя с двумя стаканами питья. Они чокнулись и выпили залпом содержимое. Горькое выражение лица Андрея и Жени заставило слегка улыбнуться.
«Надерутся к вечеру, – думал я, а затем посмотрел на остальных одногруппников. – Все сегодня надерутся».
Дождь, переросший в ливень, не собирался утихать. Он барабанил по крыше, образовывал пузыри на грунтовой тропе к дому. За последние годы июнь нес с собой одни дожди и холод, словно он поменялся местами с сентябрем, который был в десятки раз теплее, чем стоило бы.
– Давай еще по одной! – воскликнул Самсонов.
– До дна! – поддержал Лева.
Парни выпили залпом 200 грамм водки, а девушкам разлили вино. Сладковатый вкус напитка нежно ласкал губы одногруппниц.
Склизкое чувство, что я превращаюсь в тень, одурманивало подобно алкоголь разум.
Спустя полчаса, дождь прекратился, оставив после себя бледную радугу.
– Ребят, – позвал Степанов, вешая гитару за спину. – Давайте-ка соберем все тут и перенесем в дом. Становится холодно, да и сидеть под дождем во второй раз неохота.
Самсонов сразу схватился за кальян. Сделав затяжку, он пошел в дом с кальяном в обнимку. Девочки сложили тарелки, измазанные соусами и жиром, и выкинули в пакет.
– Все остальное в дом? – спросил я, беря коробку сока и почти пустую бутылку вина, источавшую горько-сладкий запах.
– Похоже на то, – скромно ответила Ульяна.
– А наш шашлычник так и останется здесь? – поинтересовалась Галя, глядя на Никифорова, который добавлял угли из пакета.
– Как видишь. Он единственный, кто настроен жарить шашлык.
– Он у нас молодец, конечно. – В темных глазах Гали сверкнула симпатия. – Влад, возьми вино и все остальное, и неси в дом. Похоже, дождь снова надвигается.
Я молча повиновался старосте своей подгруппы. Пока все квасили и жадно цеплялись зубами за шашлык, я невольно обращал внимание на эту брюнетку. Она смеялась, когда все смеялись, аккуратно пила вино, словно, если она поторопится, то обожжется кровавым нектаром. Ее окружали Алена и Лева, который исполнял роль персонального фотографа.
Собрав все необходимое, я спросил:
– Мы так и оставим его здесь? – Я указал на Никифорова.
– Да нормально, – отозвался Степанов, положив тяжелую ладонь на мое плечо. – Если надо будет, то найдем замену. Давай, Владос, идти в дом. Надо опустошить все это до дна.
– И я должен в этом помочь?
– Ха, кто знает… стоило бы, разумеется, тебя напоить, но это твое дело. Не хочешь – не пей.
Чувство облегчения заполнило грудь.
Легко шагнув в дом, жаркий, пропитанный алкоголем и потом, воздух ударил в ноздри.
– Найди-ка нормальную волну, – попросил Самсонов Женю, который стоял около магнитофона, – а то всякий шлак в уши лезет.
Женя пробубнил что-то под нос и начал настраивать волну. Глухие голоса доносились из колонки, но ничего разборчивого.
Как оказалось, первый этаж был очень тесным для всех нас. Я устроился на винтовой лестнице и начал смотреть на вечеринку, попутно поедая сочный кусок свинины.
Если честно, меня не тянуло танцевать. Вернее, я рассчитывал, что смогу разогнать кровь по жилам через танцы. Но… во имя Семерых, что за люди поют в колонках, что меня тянет пробить перепонки!
Степанов и Маша танцевали в обнимку. Они были счастливы, находясь в крепких объятиях друг друга. Теплые глаза парня смотрели на поцелованную огнем. Кончики носов обоих танцоров нежно целовались и подводили губы все ближе.
– Эй, чмо ебаное, – позвал Степанова Самсонов, – иди ко мне!
В глаза, направленных на Машу, говорилось: «Подожди немного». Маша чмокнула парня в щеку и ослабила объятия.
Парень набросился на своего друга и упал в его мускулистые руки.
– Кружи меня, – кричал Степанов, – кружи, пока не упадешь!
Самсонов ржал, как конь. Не выдержав тяжести Степанова, он опустил его на землю и сказал:
– Айда еще по одной! Все, идите сюда! Владос, ты не исключение.
Все наполнили стаканы и собрались вокруг стола. Степанов встал между Машей и Самсоновым. Обняв свою девушку, он начал говорить:
– Я не буду долго говорить, поэтому скажу самое важно для меня… Я рад, что все мы закрыли сессию, прошли через практику и теперь можем отдыхать до наступления осени. В самом начале я думал, что попал в коллектив немых. Да, вы были очень тихими, пока я и Самсон не пришли к вам из армии. Но теперь я вижу, что вы хорошие люди, и что вы для меня – вторая семья. Я люблю вас, ребята, и хочу верить, что мы все дойдем до четвертого курса, а там, получив дипломы, разойдемся, но будем мысленно вместе. За нас!
– За нас! – повторили все.
Прохладная кола остудила голову. Я разом опустошил стакан, но на этом все не кончалось.
– Давай еще по одной, – сказал Женя. Из его рта пахло спиртом.
– На брудершафт, Женек! – согласился. Я взял стакан, наполненный газировкой. – За наше здоровье и учебу!
– Взаимно, друг.
Я сделал всего глоток, а рот обожгло ядом. Собрав все силы, чтобы не выплюнуть все наружу, я проглотил газировку, смешанную с водкой.
Женя засмеялся.
– Все, Владос, теперь ты прошел обряд посвящения.
Горькое чувство, протекающее к желудку, вызвало желание вцепиться зубами в лицо одногруппника. Его самодовольное лицо сияло от того, что он подлил алкоголь.
– Ну, что скажешь? – спросил он.
Я ощущал, что голова начинает вскипать, покрываться краской. Голова слегка закружилась, и я уселся на диван.
– Давай-ка закуси. – Женя поднес тарелку с шашлыком. Я взял небольшой кусок. Макнув в соус, я начал жадно жевать мясо. – Ешь, ешь, а то тошнить будет так, как Макса. А все почему?.. Потому что он не закусывал. Поэтому ешь.
В этот момент меня интересовало лишь одно.
– Зачем? – спросил я, скривив губы. – Ты ж, блин, знал, что я не хотел пить. Я вообще не хотел пить за всю жизнь! Твою мать, почему мне так плохо?
Женя сел рядом.
– Возьми еще мясо. И не злись так. Через это каждый пацан должен пройти. Поэтому не думай, что я подлил тебе водки, всего донышко, из-за скуки.
Я держал большой кусок мяса в руке, но чувствовал, что не мог есть. Плотная желтоватая капля жира стекала по пальцу в ладонь. Облизнув жир, я вскочил с дивана и пошел на улицу.
– Эх, Владос, – промолвил Женя.
Холодный ветер пробирал до костей. Надо было надеть жилет до того, как выйти. Солнце скрылось за лесной чащей, которая находилась за Волгой. На противоположном берегу горел свет детского лагеря.
Я все еще ощущал горький привкус водки, смешанный с газировкой. Болезненное чувство возникло в животе. Я решил посидеть на террасе, остудить голову, чтобы вернуться в дом.
– Эй, – позвал Женя. – Ты как там?
– Я впервые попробовал алкоголь, хоть и не собирался пробовать его всю жизнь. Угадай, как себя может чувствовать человек, когда пренебрег своими соображениями?
– Владос, я тебя спас.
Мне показалось, что у меня притупился слух, но я не ошибся – Женя действительно это сказал.
– Если бы не я, – продолжал Женя, поправив очки, – тебя бы напоили, да так, что ты бы лежал рядом с Максом на верху.
– Я бы не позволил никому так поступать со мной, – оскалился. – Но от тебя я этого не ожидал. Ты подставил меня, я думал, считал тебя…
До этого момента я считал, что Женя мог стать другом. Настоящим другом.
– Владос, я оказал тебе услугу. Запомни это. И я надеюсь, что ты поможешь мне, если ты посчитаешь нужным.
– Ох не знаю, будет ли у меня вообще желание помогать тебе после этого.
– Ну не будь последней сволотой. Я хотел сделать как лучше. Тем более, ты опьянел до дикаря? Я довел тебя до того, чтоб ты вырывал?.. Нет, Влад. Я тебе дал всего ничего – каплю того, как ты считаешь, яда, который доводит человека беспамятства. Твои соображения, Досс, перечёркнуты… но теперь, к тебе не пристанут и не будут подливать еще бухла в питье.
Я молчал. Хотел побыть один.
– Хм-м, – промычал Женя. Он похлопал меня по плечу и сказал: – Посиди здесь, раз уж считаешь это нужным.
Тишина. Она скрывалась где-то за углом, пока Женя не зашел в дом. И вот она вернулась. Но где она стояла, я не видел. Только замечал, что она цеплялась за ветки кустарников, водила своей ледяной рукой по травинкам, убирая микроскопический капельки воды.
– Ты чего здесь сидишь, Влад?
Я повернул голову на девичий голос. Это была Валя.
– Да так, – ответил. – В доме душно.
– Ну, я бы так не сказала. По крайней мере, сейчас там не так тесно.
Я удивился.
– А где все? На втором этаже?
– Максим очнулся, и ему очень плохо.
– Интоксикация?
– Да. Парни уже начали очищать организм.
– Как? У кого-то есть трубка для очистки желудка?
– Нет, они просто заливают в Максима воду, а дальше – он сам справляется.
– Не стоило так нажираться.
– Может быть, но это не наше дело. – Прежде чем уйти, она спросила: – Ты будешь сидеть здесь?
Боль в животе, остывшая голова, а также злоба, которую я держал и не скрывал во время разговора, исчезли.
– Нет, – ответил. – Пойду, проведаю нашего шашлычника.
Валя кивнула и зашла в дом.
Дым поднимался в небо. Маленькие частички пепла оседали на куртке Никифорова, который разгонял дым.
Глаза Никифорова – туманные из-за алкоголя и уставшие следить за огнем – лениво посмотрели на меня. Но вместе со всем этим, они были добрые и веселые.
– А ты что не в доме? – спросил он.
– Решил подышать, – ответил я, думая повременить с истиной причиной. – Дома душно, да и фиг где уединишься.
– Хм, наверное, это было бы неплохо.
С минуту мы молчали. Никифоров смотрел на то, как жарится очередная порция мяса. Куски индейки были настолько огромны, что вряд ли смогут уместиться в тарелки.
– Влад, – разорвал тишину Никифоров, – я хороший человек?
Я слегка смутился. Что за странный вопрос?
– Э, да, как по мне, – ответил. В глазах Никифорова сверкнуло нечто добродушное, тепло, которое несравнимо с тем, что источал огонь в мангале. Я спросил: – Зачем ты это спрашиваешь? Ты ж, наверное, сам знал ответ.
– Не знаю, почему, но я хотел знать именно твое мнение. Вернее, я знаю… ты же – поэт, то есть писатель…
– Ни тот, ни другой, – поправил я. Даже в узком кругу родни я не прикреплял себе подобные ярлыки. Было, разумеется, приятно, что одногруппник считал меня таким, но до этого мне было далеко. Очень далеко, думаю. – Продолжай.
– Но ты же пишешь, поэтому, почему бы и не подбодрить тебя, называя творцом.
– А здесь ты преувеличиваешь. Но сейчас речь не обо мне. Так, почему ты решил, что мое мнение чего-то значит?
– Ты – мой друг. – Это прозвучало так просто, что я не сразу понял: говорил ли это сам Никифоров или же его разум, поглощенный водкой.
– Значит, хреново ты подобрал себе друга. Я ж ничего из себя не представляю в группе, я даже помочь не могу ничем. А вот ты – весь год нас выручал на фармакологии и тогда, на кануне перед экзаменами. И ты думаешь, что ты плохой человек после всего, что для нас сделал? Ты что?..
– Ну, теперь я убежден, что я хороший.
Я промолчал. Хотел сказать, чтобы, для большей уверенности, он спросил об этом кого-нибудь еще, но промолчал.
Подошла Ульяна.
– Тата нумай мяса осталось? – спросила Ульяна на чувашском у Никифорова.
– Питĕ нумай, – ответил Никифоров.
Кое-как до меня дошло, о чем спросила Ульяна. Далее они болтали исключительно на чувашском.
В самый разгар разговора Никифоров спросил у меня:
– Не понимаешь, о чем мы говорим?
– Понял, что вы говорите о Канаше, – ответил я, чувствуя, что и здесь становлюсь лишним. У каждого своя тусовка, и я – мечусь из одной в другую.
– Да, – одобрила Ульяна. – Скорей бы домой вернуться.
– Вот только потом из дома фиг выйдешь, – насторожился Никифоров.
– Почему? – спросил я. – Я туда хотел поступить после того, как провалил психологическое тестирование здесь. У вас довольно приветливый город, плакаты над главными дорогами с надписями, что вы любите свой город. У нас такого нет.
– Зато люди у вас более приветливые. У нас, если выйдешь из дома, и десяти минут не пройдет, а до тебя докопаются местные отбросы. Встретишь таких один раз – из дома не захочешь выходить вовсе.
– Допустим, что я вам верю.
Ульяна спросила снова по-чувашски Никифорова. В контексте всплывали слова «такси» и «общежитие».
– Вы что домой собираетесь ехать? – спросил.
– Думаем, что да, – ответила Ульяна. – Все уже заснули, а мест для сна фактически нет.
– М-да… Дом, конечно, небольшой арендовали. – Меня волновало, где я буду спать, да и смогу ли вообще заснуть. Я не чувствовал усталости, как таковой. Я спросил: – И скоро вы покинете нас?
– Сейчас последние куски мяса дожарю, – ответил Никифоров. – Ульян, можешь пока вызывать такси.
Девушка кивнула и пошла в сторону беседки.
Никифоров потянулся к ножу. Взяв его, он начал протыкать мясо – проверять, готово ли оно. Меня накрыло предвкушение домашнего тепла, когда он едва членораздельно произнес:
– Это последнее. Мясо полностью готово.
– Значит, теперь отправишься в общежитие, – понял я.
– Да. Надеюсь, Ульяна вызвала такси.
Такси стояло за территорией базы отдыха. Я не стал провожать Ульяну, Никифорова и Лену, она тоже решила уехать, до машины. Только закрыл дверь за ними.
В доме было тихо. Несколько человек было наверху. На первом этаже спала Алена. Ей было плохо, и Женя старался помочь ей. После того, как Женя помог… промыть желудок, девушка легла спать. Сам Женя лежал рядом и медленно уходил в сон.
– Они уехали? – сонно спросил Женя, когда я наливал себе колу.
– Да, – ответил. Из колы вышел весь газ, теперь это сладкая субстанция, окрашивающая зубы в желтый. – Как она? – кивнул я в сторону спящей Алены.
– Кажется, норм. Это, конечно, не как на практике, но тоже помогло.
– Ха, да… Алена вряд ли бы стала проглатывать трубку в рот, а потом позволять заливать воду. Не проще ли по старинке – напиться воды и сунуть пальцы в рот?!
– Да, Владос. – По лицу Жени было видно, что он устал, что еще пара минут, и его отрубит.
Я не стал ничего говорить. Стоило бы самому лечь спать. А спать пришлось бы рядом с Женей и Аленой на диване. Хотел устроиться на винтовой лестнице, но я, скорее, скачусь кубарем, чем усну.
– Не против, если я допью колу? – спросил, но ответа не дождался – Женя засопел, облокотившись головой о плечо Алены.
Опустошив бутылку, я попробовал устроиться на диване, но сон никак не заявлял о себе. Я просто не мог уснуть без теплого одеяла и мягкой подушки.
Время текло медленно, поднималось вместе с лиловыми лучами солнца за окном.
Нет, не заснуть. Или я пойду наверх и попробую устроиться в одной из комнат, либо буду единственным, кто не спал, а под утро, когда приеду домой, откинусь.
Ступени лестницы скрипели. Чувство, будто их слышат все, кто спят, и те, кто может пройти мимо с дома. Ну и грязь же мы развели на полу. Всюду засохшая земля, четкие следы от подошв, которые расходились по комнатам или шли к небольшому дивану.
На кушетке рядом с диваном храпел Максим. На самом диване разлегся кабан Самсонов, который нежно обхватил живот Вали своей мускулистой рукой. В какой-то момент я начал сомневаться, стоит ли заходить в какую-нибудь комнату. В одной спали Степанов с Машей, в другой, как подсказывала интуиция, Лева и Галя. Не знаю, почему, но общество Льва и Гали меня устраивала более. Очень хотелось спать, и в какой-то момент мне стало все равно, хотел ли одногруппники быть одни или нет. Я не засну на диване. Может, я просто подремлю, но до сна, который перенесет меня в утро, не будет.
Я повертел позолоченную ручку на двери и зашел.
Жаль, что при аренде дома, не дают никаких табличек вроде «не беспокоить» или «не открывай дверь, здесь твои одногруппники целуются под эффектом алкоголя».
Окно было открыто настежь, но запах Галиных духов заполонил комнату. Я стоял, как вкопанный, пока уши резали «чмок-чмок-чмок».
– Ну, твою же мать, – прорычал Лева. В темноте я разглядел, как он поднимается с кровати, и идет ко мне. Лицо его я не мог увидеть, но ощущал весь гнев от прерванного дела.
– Извини, Лева, я… – Я хотел оправдаться, сказать, что виноват, но это, похоже, не нужно было Льву.
Он затащил меня дальше в комнату и прислонил к стене. Я ощущал запах перегара из его рта. Он был горьким из-за табака, который он курил до отхода ко «сну».
– Тебя стучаться не учили? – спросил он, держа меня за воротник рубашки.
– Я думал, вы спали, – выпалил, не показывая, что мне страшно. Лева не ударит меня, это точно. И вся эта показуха ради той, кто сейчас сидит на кровати, и скрывает свое лицо в темноте. – Отпусти меня.
– Какого хрена ты вообще зашел сюда?
– Мне не спалось внизу на диване. Решил, может, здесь потеснятся, но, как вижу, нет. Отпусти же меня, Лева! Я никому не скажу, что тут происходит.
Зря я сказал это, думал, когда Лева открыл дверь и вышвырнул меня за шиворот из комнаты. Он вышел следом и закрыл дверь. Я не находил в себе силы встать, теперь я не скрывал, что мной овладевает страх. Боже, я ведь сам выделываюсь перед Галей! Я не мог показать, что мне страшно, перед девушкой. Это стыдно и глупо, но я завидовал Льву в тот момент. Стоя на пороге и слыша сладкие звуки соприкосновения губ, я почувствовал, как меня пробивает холод, как сердце перестает колотиться с прежней скоростью и начинает каменеть. Чувства к Гале были, но не настолько сильные, какие я испытывал, когда влюбился по-настоящему. Мне ничего не светит с девушкой, которая старше меня на несколько лет, но и про Леву я мог сказать то же самое.
Лева вцепился длинными пальцами в плечо и потянул вверх.
– Тихо, – прошипел он, закрывая рот ладонью.
Мы пошли на первый этаж, а оттуда на улицу.
Его липкая ладонь сжимала челюсть, и я выпустил слюни. Лева с отвращением посмотрел на меня и толкнул на траву. Его ладонь, склизкая слюной, прошлась по рубашке.
– Встань, – сказал он, и не дожидаясь, пока я поднимусь, поднял меня и ударил в живот. Дыхание перехватило, и я упал снова. Лев сказал: – Я не хочу, чтобы ты об этом рассказывал, Влад. Извини, что я ебанул тебя в живот, но и ты мог не слюнявить мою ладонь.
Я скулил, не мог сказать что-нибудь в свою защиту.
Лев наклонился ко мне и оттащил к веранде. Дыхание медленно возвращалось.
– А ты мог не закрывать мне рот, – ответил я. – Ты не знаешь, но я всегда выпускаю слюну, когда чья-та ладонь затыкает мне рот.
– Мог бы для меня сделать исключение, – хмыкнул Лева, словно того, что произошло несколько секунд назад, не произошло, и мы просто спустились подышать воздухом.
С минуту помолчав, я просил:
– Как?
– Что? – не понял Лев.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю.
– Ну… само собой. – Я посмотрел на довольное лицо одногруппника. Он сидел рядом, опираясь спиной о бревенчатую стену. Он продолжил: – Да и не всерьёз это, Влад, понимаешь? Просто по пьяни, по дружбе, если тебе будет угодно.
Последнее звучало для меня, как нечто мифическое. Ты слышишь об этом от многих людей, но не видел наяву.
– Похоже, я только зря пришел сюда, – прервал тишину.
Лева удивленно посмотрел на меня.
– С чего ты так решил? Мясо поел, в компании друзей посидел, впервые попробовал алкоголь, пусть и взболтанный в газировке. Думаю, ты не зря приехал сюда. А где Ульяна и…
– Уехали, – перебил. – И забрали почти все мясо, которое начали жарить с вашим уходом в сон.
– Срам бля, я ж хотел поесть утром.
– Завтракать будешь водкой, которая осталась в доме.
– С нами разделишь ее, – толкнул локтем Лева.
– Обойдусь. Алкоголь – вредная хуета, которую, я думаю, только зря придумали. Только деньги высасывает и печень сажает.
– Ой-ой, фельдшер нашелся тут. Влад, запомни, что пусть мы и учимся в медицинском, это не отличает нас от других. Мы тоже можем нажираться, не выжимать из жизни все соки, которые даны, чтобы их выжимали, ебаться с кем ни попадя. Думаешь, надел белый халат и все – ты олицетворение благодетели и чистоты в этом мире?.. Нет, Владос. В этом мире, ты либо оставляешь все остальным, либо берешь все себе.
– Как ты Галю?
– А при чем тут это? – В глазах Левы мелькнула мысль. – Ты завидуешь что ль?
Я кивнул, не издав ни звука.
Лева цокнул.
– Ай-ай, Влад, романтик хренов. Забей на эту любовь, только нервы и средства израсходуешь.
– А если нет? Я – не ты и не Женек. Что если у меня получится найти кого-нибудь, кого не захочется бросать, и она сама меня не бросит? Что тогда скажешь?
– Скажу тебе, что ты счастливый пес, если нашел девушку, которая испытывает те же самые чувства, что и ты к ней.
– Аминь.
Вновь настало молчание.
Солнце уже выступало маленьким пятном из-за леса на противоположном берегу Волги.
– Ладно, – сказал Лев, поднимаясь на ноги, – извини, что я так среагировал на твое появление, но, запомни, никому ни слова.
И только к утру все узнают об этом. Я не стал говорить, но у Левы выступил засос на полшеи. Поэтому, он сам себя раскрыл.
– Да, конечно, – кивал, как болванчик.
Лева зашел в дом.
И что теперь, подумал я, оказавшись один. Ветер бродил вокруг дома, охлаждал лицо, кипевшее кровью. Колющая боль прошлась по туловищу и продолжала щемить в сердце. Надо было остудиться, но я решил не возвращаться в дом еще, как минимум, несколько часов. Сейчас только 23. 24. Думаю, вернусь ближе к четырем утра. Вряд ли меня хватятся посреди ночи.
Я проверил количество зарядки на телефоне. Больше половины.
– О. М., – сказал я в диктофон, – напомни мне, что через пару часов я должен вернуться на базу отдыха, так как не могу заснуть сейчас и вряд ли засну потом. Я пройдусь и подумаю над чем-нибудь занудным и скучным. Может, тогда я смогу поспать.
Не помню, с какого момента я начал вообще вести запись на диктофон, но мне это помогало пережить разлуку с давним другом, любовь к которой не угасает уже больше года, и не идет в сравнении ни с чем, что я испытываю по ходу дня. Это чувство, как необходимость видеть или есть, или дышать. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о том дне, и часу не проходит, как я представляю ее перед собой. Она в синем платье, с блестками на кудрявых завитках, добрые глаза, которые помнят и вряд ли до конца простят…
Я не любил ходить без музыки в ушах. Вся городская суета, которая рычит, кричит и ревет на улицах города, оглушала, вызывала желание бежать куда-нибудь далеко, где тихо и не было следов человека.
Меня несло по склону, и рано или поздно я выйду на берег реки. В колледже я часто ходил в наушниках, рассчитывал чувствовать себя в своей среде обитания, телом быть в помещении, а душой и сознанием где-то в своем мирке. И тот мир казался куда реалистичнее, чем тот который окружает меня и не несет в себе ничего, кроме поражений и побед, превратившие мир в то, что я видел. И только ночь укрывала все это, но это пока. В своем же мире я видел лишь один недостаток – он только мой, и его не перенесешь в настоящее, он будет в голове, останется в ней и умрет вместе со мной, когда придет время. Нет мира идеальней, чем тот, который ты вообразил. И мой давно превратился в утопию, которую проецируешь у себя перед глазами, и понимаешь, что не будет такого. Никогда. И тот мир и этот, который подводит меня к берегу покрытый галькой, отличается лишь одним – там я не один.
Господи, думал я, падая на колени, зачем человеку дано мыслить так долго. Подумал об одном – и мучайся с этим, пока не уснешь.
Как же мне не хватало ее – голоса, лица, волос, глаз, того, чего я добивался от нее и этим сглупил… Мне не хватало любви, которую я у нее выпрашивал, пока не накалил терпение до красна и не сломал его.
– И долго ты будешь себя унижать? – звучит ее голос.
Я поднимаюсь и вижу ее стоящую по колено в ледяной воде. Поло платья тянется по течению, волосы распущены и блестят, а глаза… сколько же в них холода, который продирает кожу и роется в сокровенных уголках души.
Крик – единственное, чем я одарил Олю.
И все растворилось во тьме под аккомпанемент волн, бьющихся о берег и возвращавшиеся обратно в течение.