Семья
Чуешь – слышишь
Откель – откуда
Дивчина – девушка
Парубок – юноша, парень
Хлопец – парень
Кажу – говорю
Гроши – деньги
Наймиты - общее название разорившихся
крестьян и посадских, беглых холопов и прочее, нанимавшихся на работы и
находившихся в личной зависимости от нанимателя
Бричка – телега
Вечорныци – вечорки.
Вечера, когда молодежь собиралась
Тын
– забор
Пригорнуть
– обнять, крепко прижать к себе
Красуня
– красавица
Надысь
– недавно
Весилля
– свадьба
Нема
– нет
Батько
– отец
Ставок
– пруд
Хиба
– разве
Мавки
– русалки
Чоловик
– мужчина (муж)
***
- Ой, сынку, ехал бы ты отседова!
- Чего так, дедушка? – я усмехнулся. Деревенский южный говор
был непривычным и почему-то меня веселил.
- Место дурное, гиблое, - затряс головой старик. Что-то его
определенно пугало, но только я в суеверную чушь никогда не верил.
- Не знаю, мне здесь нравится. Красиво.
Я улыбнулся и с наслаждением потянулся до хруста в суставах.
- Сынку, ты чуешь, нет? Ехай, говорю, отседова, дурья башка!
Тут пропасть можно за здорово живешь.
- Как пропасть? – опешил я.
- Тьфу ты! Ну, слухай. Мне про то еще мой дед сказывал, а уж
откель он проведал – не знаю.
***
Жизнь всегда «подкидывает» подсказки, другое дело, что очень
редко люди на это обращают внимание. Птица, залетевшая в дом, упавшая на голову
сосулька, дурной сон. Одни называет их
приметами, другие – знаками, но подавляющее большинство попросту игнорирует.
***
Деревня Добронравовка ничем не выделялась на фоне других.
Покосившиеся избы соседствовали с добротными домами, тощие бездомные кошки
дрались с раскормленными хозяйскими котами, девчонки лепили куличики из грязи,
пацанята играли в лапту и салки. Жизнь шла своим чередом. Люди женились,
ругались, ссорились и умирали. Одно поколение сменяло другое. Все, как водится.
И песни пели, и слезы лили.
Вот и Ксанка, тоненькая, что твоя тростинка, слезами сейчас
умывалась.
- Да что же ты, душа моя, воду льешь? - приговаривал Гришка
и крепко прижимал дивчину к себе.
- Гришенька, голубь мой, не оставляй! Кажу тебе, сон дурной
привиделся, - причитала Ксанка.
- Да где мы грошей добудем, как от работы откажусь? – в сердцах
вскричал парубок. – Не, должон я пойти к панычу в наймиты. Зато, как уж
вернусь, свадьбу справим, хозяйством обзаведемся. Пущай скромно, а заживем не
хуже других. А на сон ты наплюй! Чуешь?
Ксанка вздрогнула, хотела возразить, да передумала. Так и
отпустила Гриця с тяжелым сердцем. Всей душой беду предчувствовала, но кому о
том сказывать? Только бы милый живым
вернулся. Уж сколько люди про злобных панов сказывали. Нешто и их хаты беда
коснется?
Тяжело батрачил Гришка. Эх, тогда всем не просто
приходилось. Да и было ему ради кого стараться. Бывало, какой человече
посмеется, глядя, как парубок к сердцу ленту алую прижимает. Другие на
насмешника «цыкнут»: знают, пуще жизни Гриць Ксанку свою любит, вот и бережет
ее ленту, словно зеницу ока. Исхудал парень, но слово сдержал, живым воротился.
Не привезли на бричке тело бездыханное. Повезло.
Лето сменило весну, а за ним – осень пожаловала, когда
закончился срок Гришкиного контракта. Идет парень к родной хате, солнцу
радуется. Кроме дивчины ждать его некому: сироты они с Ксанкой. Вот и
прислонились друг к дружке, как травинка к дереву. Вон и тетка Матрона по воду
с коромыслом идет.
- Доброго здоровьечка, теть Матрона!
Чего это с ней? Словно молодуха, назад к дому побежала. Даже коромысло с
ведрами бросила. Чудная баба, ей богу! Ей же ей, добро на белом свете жить! И
затянул хлопец песню про Гриця, которому
на вечорныци ходить не советовали (речь идет о песне «Ой
не ходи Грицю»). Вот и тын виднеется, а возле него Ксанка. Стоит,
улыбается. Ух, еще краше его ненаглядная стала.
- Что, краса моя, чай заждалась? – издали прокричал
Гришка.
- Заждалась, Грицю! – спокойно ответила дивчина.
Даже шаг в сторону своего голубя сизокрылого не сделала.
- Ну, так вот он я, че ж не встречаешь? – хлопец
даже обиделся немного. Не на такой прием он надеялся. Да ничего, главное,
воротился, а Ксанка… Ксанка «оттает».
Подошел ближе, сам к сердцу пригорнул.
- А что же ты холодная такая, серденько мое?
- Так согревать, Гришенька, некому было.
- Теперь уж позади то.
- Да уж, все позади, - усмехнулась Ксанка.
Так и зажили парубок с дивчиной, словно бы и не
уходил он. Днем занимался Гриць нехитрым хозяйством. А что там у него? Кур да
корову купил, огород небольшой имеется
(пока хозяин не вернулся, за ним Ксанка присматривала). Только вот
красуня его сильно изменилась: до
утренней зорьки борщ, кашу сготовит да и пропадет на целый день, вечером только
прибегает. Соседи тоже, словно обиделись на что. Раньше общались постоянно,
сейчас же нехотя здороваются, в очи не глядят. А молодежь куда подевалась,
вовсе не понятно. Почитай каждый день в хатах вой стоит. Не старые еще люди
мрут, хлеще курчат хилых. Что делать, тяжело бедным селянам живется. Всем миром
раньше в Добронравовке весилля справляли и усопших поминали, а теперь Гриця из
горе-хат выталкивали, на порог не пускали. Да кто осудит, если горе у человека?
Ну, да ничего, перемелется все – мука будет. Надысь с «голубкой» своей про весилля заговорил, она только посмеялась. Нешто
боится, что бесприданницей берет? Так уж сто раз говорено: не нужен Грицю скарб
Ксанкин.
- Не люб я тебе, серденько мое? – Гриша спрашивает.
- Был бы не люб, меня бы тут не было, - Ксанка
отвечает.
Вот и разбери, что у этих баб на уме. Правду
говорят: волос долог, да ум короток.
Похолодало. Последние осенние денечки скоротечны. Не
успел моргнуть, а уже солнце зашло. Все чаще хмурилась Ксанка, грустила. Как-то
подошла к Грицю, когда уж луна на небо взошла.
- Любишь?
- Люблю!
- И жить без меня не можешь?
- Не могу!
- Ну, что же, коли так, пойдешь ли ты со мной,
Грицю?
- Хоть на край света!
- На край не надо. Тут близенько. Если не
испужаешься, с семьей своей познакомлю.
- Ксаночка, ты чего? Нема же никого у тебя. Батько на панщини помер, а мама с хатыною вашей сгинула, как пожар был. Только ты
выбежать и успела. Запамятовала? – удивился хлопец.
- Нет, не запамятовала! – дивчина недовольно поджала
губы. – Не хочешь, не ходи!
- Да разве ж я могу тебе, в чем отказать? – Гришка
подхватил Ксанку на руки.
- Пусти! - скомандовала возлюбленная. – Ну, пойдешь,
али как?
- Веди, - решительно заявил парубок.
Ксанка шла не оглядываясь, молча. Несколько раз
пытался Гриць «завязать» разговор, но потом «плюнул». Они прошли мимо соседской
избы. На скамье сидели деревенские бабы, лузгали семечки.
- Ой, лишенько! Гляди-тко, своего повела, не
пожалела, - запричитали тетки. И трижды сплюнули через плечо: «Чур, меня!».
А хлопец с дивчиной продолжали путь. Через некоторое
время, Гришка догадался, что идут они на ставок. «Какая уж тут семья? Хиба шо мавки!» -
усмехнулся парубок, но перечить красуне не решился.
Гриць не ошибся, пришли к ставку. Только любимая не
остановилась на бережку, а прямо в одежде вошла в воду и его за собой поманила.
Нешто искупаться при луне решила? Не гоже чоловику медлить, коли уж родная кличет. Разделся
Гришка, оставил лишь исподнее, за Ксанкой пошел. Не успел в воду войти, со всех
сторон мавки обступили. Полупрозрачные бледные девицы, малые дети, некрещеными
утопшие, молодые хлопцы и старики седые
руки к нему тянут, обнять пытаются. Испугался парубок не за себя, за
любимую.
- Уходи, Ксанка! – кричит.
- Куда же мне, Гришенька, от семьи своей уходить? –
дивчина отвечает и улыбается грустно. – Ты не бойся! Они просто голодные. Я их
попросила, не убьют тебя, покушают только маленько. Они же как? Радость
человеческую пьют, теплом душ наших закусывают. Так и живут. Своего тепла-то
нет. Ежели совсем жизнь выпьют, помрешь. А коли только тепло возьмут,
останешься душой неприкаянной – ни живой и ни мертвый. Как я. Бродишь себе,
бродишь, землю топчешь. От одного немножко молодости заберешь, от другого –
счастья. Вот и не старею. Хороша ли я, Гришенька?
- Хороша, - прохрипел хлопец, на шее у которого уже
сомкнулись русалочьи руки. Он не боролся. Ради кого теперь жить, раз уж любимая
в чудище превратилась? Лучше сгинуть разом.
- Хватит! – прикрикнула на своих «родственников»
Ксанка, да опоздала она… жив Гриць остался, но постарел, дряхлым старцем из
воды на бережок вышел.
С тех пор, наблюдал Гришка со стороны, как русалочья
семья, словно упырь, из молодых жизнь высасывает. Сам не участвовал, а других
остановить не мог.
***
- А Ксанка что? Чего же она к русалкам подалась? - я сам не заметил, как увлекся сельской побасенкой.
- Ксанка? - дед вздохнул.
Тяжело пришлось Ксанке одной. Очень уж за Гриця боялась. Гнала от себя мысли лихие. Скудные сбережения подходили к концу. Имелись бы куры или другая какая живность, полегче жилось. Огород маленький, да и чтоб что-то собрать, надо сперва посадить. А где грошей взять на семена и рассаду? Лободу срывала и ела. От голода голова кружилась. Как-то не вытерпела, пришла к соседке.
- Теть Матрона, дайте яиц в долг или молочка, пожалуйста. Гриць воротится, гроши отдамо.
- В долг не дам, мне своих кормить надо, - «отрезала» баба. – Хиба шо на карты раскинешь. Ты же умеешь?
- Умею, - насупилась Ксанка, - но не люблю.
- Ну, не любишь, до хаты иди.
А куда «до хаты», ежели живот от голода подводит? Вот и решилась дивчина. Неудачный расклад вышел. Плохой.
- Теть Матрона, смерть в доме выпала, - нерешительно протянула Ксанка.
- Тю, дурная! Какая еще смерть? Держи яйца и иди уже, глупости кажешь.
Ушла «гадалка», но на душе не спокойно, тревожит ее туз пиковый. Не хорошо это. Ночь настала такая темная, что кончика собственного носа не видно. Слышно, как собаки «брешут». Соседский пес завыл. Под окнами кто-то Ксанку кличет. Опять, небось, Степан пришел, сын тетки Матроны. Уж сколько раз говорено, чтоб не ходил к ней, не понимает. Накинула на плечи платок дивчина, во двор вышла. Точно, Степка стоит, дожидается.
- Доброго здоровьечка, серденько мое, - радостно улыбнулся хлопец.
- Доброго! Почто пожаловал? Сказано, не ходи ко мне!
- Да как же не ходить, когда ноги сами несут?
- Степка! Пущай ноги несут тебя в другую сторону. Я мужняя жена, - резко ответила Ксанка.
- Где же твой муж? Не видать его. Небось, уже другую кралю себе нашел, а ты сохнешь, света белого не видишь, исстрадалась.
- Не твоя печаль!
- Ксаночка, душа моя, выходь за меня, все для тебя сделаю.
- Нет! Мне, окромя Гриця, никто не нужен.
- Ах, так? Тогда и жить незачем! – «взвыл» Степан, развернулся и убежал. Только сердце у Ксанки заныло, беду предчувствуя.
Всю ночь пыталась уснуть бедная, проворочалась, только кровать измялась. Утром соседка всех спрашивала, не видал ли кто сына. Дивчина скрыла ночной визит. Степку искали всей Добронравовкой. Вечером Ксанка услыхала крик Матроны:
- Утоп! Сыночка! За что? Люди добрые, что же это?
Тетка билась в истерике, подруги успокаивали, как могли. Ксанка тоже решила подойти, поддержать в горе. Но стоило Матроне увидать молодую соседку, запричитала пуще прежнего:
- Ведьма! Это все ты! Она… Она наворожила, сама сказала, «смерть». Это она виновата. Убийцааааа, - «визжала» безутешная мать. Страхом ведовства удалось ей других заразить. Все недобро поглядывали на «ведьму». – Соседушки, она же и ваших деток со свету сживет. Нельзя такой жизнь оставлять!
Дивчина ринулась к хате, хотела спрятаться от обезумевшей толпы. Не успела. Мужики за косы схватили, к ставку поволокли, бабы царапали, били, рвали одежду.
- Ой, божечки, не надо! Пожалуйста, не надо! – рыдала перепуганная Ксанка. Она падала, сбивала в кровь колени, но «добрых» соседей девичьи мольбы не останавливали. – Мамочка, больно… Не убивайте! Я же ничего… я же не хотела, не ведьма. Теть Матрона, он же саааам. За чтоооо?
Притащили ее к ставку, ударами, пинками, стали в воду загонять, расправу учинили.
- Пожалуйста! Холоднооооо, - а у самой «зубы стучат», сердце от страха заходится. Вода в ставке ледяной кажется. Никак согреться не может. Гриць бы ее защитил, да где он? Нешто не встретятся? Так холодно. И тут руки чужие обняли, согреть пытаются, успокоить, утешение даруют. Мавки? Точно. Они самые.
Как убийцы русалок заметили, убежали в страхе, уверенные, что чарами их Ксанка призвала. А утром саму «ведьму» увидали. Похорошела, стоит, улыбается. Только от улыбки девичьей мороз по коже.
- Вишь, сынку, про шо люди кажуть! – закончил свое
повествование дед.
- Вижу, дедушка. Только я в байки не верю.
- И то верно! – раздался звонкий девичий голос.
Я обернулся и увидел барышню со смоляными кудрями,
большими карими глазами, пухлыми губками. Эх, хороша!
- Дедушка, что же вы не сказали, что тут такие красавицы
живут? Не знаешь, чудное явление, кто тут комнату сдает? Больно хочется от
городской суеты отдохнуть. А дедушка все прогнать норовит.
- Отчего же? Знаю. Пойдем. Старика не слушай, -
рассмеялась девица и поманила за собой…
КОНЕЦ
Единственно строго ли вы уверены, что знали батраки слово контракт? Может кабала?
Твой коллега по проекту,
Артём.
Про атмосферу и все сопутствующее повторяться не буду — уже до меня сказали — все есть, все на высоте.
Но, один вопросик имеется. Даже два.
1. Почему селяне, начали вершить суд по голословному обвинению Матроны, без доказательств, а когда Ксанка вернулась, доказывая тем самым свое вынужденное ведьмовство — они ее не тронули? Ночью надо было спалить и все недолга.
2. Когда Гришка вернулся в село, почему ни одна падла не предупредила его, что его баба, уже баба не нормальная, как у всех, а с особенной «изюминкой»? Как сплетни разносить, так хлебом не корми, а что по делу сказать — глаза прячут. Боялись Гришку-то? (так, это уже третий вопрос, ответа не требуется).
Словом — пиши ишчо, дорогой товарищ
P.S. Моего участкового там не хватает)
1. Если уж после расправы выжила, поостереглись вновь трогать. Тем более, смерти начались. Русалок палить смысла нет))).
2. Своя рубашка ближе к телу. Побоялись предупредить, чтоб на них еще больше не обозлилась девица.
Да уж, мне здесь самой жути не хватает))).
Но в рассказе зацепили несколько моментов:
Во-первых, зачем Ксанка повела Гришку к русалкам? Зачем вообще ей кормить эту нечисть? Пусть она водила к воде жителей деревни, чтобы отомстить им, но Гришка-то что ей сделал?
Во-вторых, почему русалки не убили Ксанку или не сделали ее старухой, а просто аккуратно забрали «тепло души». Тем более она при этом еще и похорошела. Конечно, нужно учитывать, что она действительно была ведьмой (раз уж умела предсказывать будущее), но как это могло повлиять на произошедшее?
И в-третьих, почему жители деревни боялись и сторонились ведьмы, но продолжали жить рядом с ней? Они ведь утопили ее только за подозрение в колдовстве, а тут-то сомнений у них и вовсе не могло оставаться. Почему не сожгли ее вместе с домом Вы уже объяснили выше. Но почему люди не ушли в страхе с обжитого места? Лучше уж бежать куда угодно, чем жить рядом с нечистой силой.
А в целом рассказ замечательный. Очень понравился. Действительно написан в лучших гоголевских традициях.
Вот только если будет написан второй том – ни в коем случае не сжигайте))
Так больше практически местных молодых не осталось. К тому же, Ксанка хотела, чтоб Гришка к ней ближе стал и тоже бессмертие обрел. Вместе бы “кушали”. К тому же, крохи привязанности остались, поэтому она не сразу парня повела к “семье”, а затягивала с этим.
Русалки Ксанку пожалели и своей сделали.
Так питаются мои русалки только молодыми. Часть использовали, частично — ушли （поэтому молодых и не осталось）. Да и куда простым беднякам уходить？
Между этими репликами пропущена смысловая связка. Читатель не понимает, что происходит. Девка про сон, а мужик про деньги. А если бы так было:
— Гришенька, голубь мой! Не ходи к пану батрачить! Не Оставляй меня, сирую! Кажу тебе, сон друной свиделся! — и далее по тексту, все было бы ясно. Да?
Конракт — чуждое слово для этого текста. Договор, уряд. — да.
И тут оформлена речь неверно. Ибо читается, что вся фраза предназначатеся дедушке, а это не так.
По поводу украинских слов. Меня они не коробили, кроме ставка. Всегда я слышу ставку(Гитлера). И другой так услышит. Советую заменить, может «садочком». Я был на Украине, и там пруды называют садочками.
Удачи!
Что касается критики — серьёзных замечаний у меня нет. Единственное, я бы, быть может, поменял местами несколько абзацев в финале. Историю Ксанки рассказал бы словами деда-Гриця (мол, хлопец спрашивает после первой истории — «а как же Ксанка стала ведьмой-русалкой?» и дед начинает второй рассказ), а появление «барышни со смоляными кудрями» оставил бы для концовки. Так, мне кажется, текст выглядел бы ещё более последовательным и логичным. Но даже без этой небольшой правки рассказ вполне хорош, полноценен и доставляет удовольствие при чтении. Спасибо!
На стене, под самым потолком, висел репродуктор. Вилли сам оформил его, как голову волколака из Волковыска. Красные глаза светились в такт звукам. В темноте несведущего визитера мог запросто хватить апоплексический удар.
Почему из Волковыска? Ну, так ему сказал Хантер, а он-то лучше разбирается в разных там бестиариях. Как практику, ему равных нет. Если бы только не эта несносная Шейла, с ним бы можно было дружить. Иногда.
Репродуктор надрывался новостями. Совет решил уничтожить три малых планеты в системе Орла и создать из обломков одну большую. Испытания новой воскресительной машины прошли успешно…
Неожиданно проблымкали какие-то жизнерадостные позывные. «Начинаем передачу «Прозаическая тетрадь…» Что?! Без него, величайшего в галактике литературного критика?
— Эй ты, железяка недосмазанная! – Вилли указал на ближайший автомат. Тот воздел к потолку тонкие усики-антенны и вытаращил блестящие линзы видеокамер.
— Добавь громкости! Ручку на пятую позицию!
Автомат мгновенно выполнил приказ. Помещение заполнил немного заунывный голос Кларенса Хантера:
— Шейла, давай сегодня разыграем сценку!
— Чего?
Вилли всегда удивлялся тому, что у грозной десантницы очень приятный голос – гладкий и певучий. Впрочем, сейчас в ее речи сквозило искреннее изумление.
— Ну ты будешь читать за Ксанку, а я – за Гришку.
— Я те дам Ксанку! – в голосе Шейлы послышался металл.
— Не тупи, — Хантер, наверное, схватился за лицо. – Это героиня рассказа Галины Петайкиной «Свинья»… простите, «Семья».
— А, ну тогда ладно. Так, Ксанка тоненькая, как тростинка… ее бы ко мне во взвод. Я бы из нее сделала бойца.
— Не сомневаюсь. Ты куда-то перескочила. Что там до тростинки? А, деревня Добронравовка… не оригинально, Злонравовка, на мой взгляд, интереснее. Деревня обычная. Девчонки лепят куличики из грязного грунта планеты, пацаны в бейсбол рубятся. Лучше бы в банки, вот честно.
— А еще они лили воду в решето – вот тебе и здрасте, — хихикнула Шейла. – И пели песенку слоны…
— Нееет! – заорал Хантер. – Кто угодно, только не эти жуткие монстры! Итак, я читаю за Гришку: че ты воду-то льешь? Запасы ограничены. В деревне регенераторов нет.
Шейла заголосила фальцетом:
— Гришенька, не оставляй, плз! Меня ночами кошмары мучают! А тебя что мучает?
— Уж точно не эротические сны… В общем, работать-то надо. Придется мне пойти в наймиты мирового империализма.
— Э… Ты ни с чем не перепутал? Ты что там читаешь под подушкой ночами? Дай-ка сюда! Таа-ак! Александр Казанцев. «Пылающий остров». Вот откуда ты нахватался!
— Книга-то интересная, — возразил Хантер.
— Но совсем не из той эпохи. А если ты не согласен с эпохой – плати денежки! За смотр деньги платят!
Вилли вытащил планшет и записал название книги. Надо почитать на досуге…
— Вот я и говорю – деньги-то нужны, — Хантер продолжил играть за Гришку. – Как вернусь, свадьбу справим и все такое. Ясно тебе? В общем, батрачил я, похудел кило на десять. Контракт закончился…
— Что закончилось? – возмутилась Шейла новому слову на букву «к».
— Контракт. Тут так написано.
— К черту! Дальше!
— В общем, иду, радуюсь, монетами в тактической сумке побрякиваю. Матрона топает навстречу и тут же выполняет боевой разворот на сто восемьдесят градусов. Я песню пою – ой, не ходиии Грыыыыцуууу, — фальшиво заголосил Хантер.
— По-моему, тебе лучше не петь. У четырехухих мутантов сейчас кровь из ушей польется. Ручьями. А ты это на всю Галактику…
— Ладно тебе. Я снова за Гришку: че, краса моя? Чаю хочешь? Заждалась?
— Заждалась, Григорий! Только я не пью чай. Сладкого кофейку с лимоном – это можно, — пропищала Шейла.
Вилли с вожделением посмотрел на регенератор. Махнул рукой и через минуту наслаждался вкусом великолепного кофе. Правда, со сливками.
— Ксанка… то есть, Шейла, ну зачем ты это произнесла? Забыла песенку – «если скажешь «лимон», сразу станет кисло, кисло, кисло!» У меня теперь во рту сплошная кислятина! Ладно, я опять за Гришку: я на побывку явился, а ты… ты… ой, что ты ледяная такая?
— Так согревать-то некому. Система жизнеобеспечения отказала еще неделю назад!
— Надо было вызвать робота-механика! Э, откуда это? В общем, тут у нас полный постап! Все дохнут, всем плохо! Что, разлюбила уже?
Шейла откашлялась:
— Ты че, совсем сдурел? Если б не любила, то свалила бы давно! Что там по сценарию? Ага, похолодало, а система жизнеобеспечения что, так и не работает? Ну и че, ты меня любишь? Пойдем уж куда-нибудь! Нечего здесь торчать!
— Куда угодно! Только не на планету формалиновых слоников!
— Да это рядом совсем. С родней познакомлю!
— Ты же вроде как из интерната? – Хантер постучал по микрофону.
— Да ладно, идем, не тушуйся!
— Так, пришли. Ой, кто это? Ух ты, сколько девчонок! И так здорово…
— Я те дам заглядываться на других, — возмутилась Шейла. – Ща, они немножко тебя покусают – и все. Это не больно, у них в слюне анестетик. Так, дай-ка сценарий… ага, вот. Ксанку что, в пруду утопили? Ну-ка, повернись!
Что-то громко зашипело. Хантер заорал так, что глаза репродуктора-волколака вспыхнули, словно два пятна от лучей гелий-неоновых лазеров. Вот это уровень сигнала!
— Ты что?! Э! Шейла, ты совсем ку-ку? Зачем ты мне на спину разрядила углекислотный огнетушитель?
— Тут же написано: от улыбки девичьей мороз по коже…
— Ну не так же… наглядно это демонстрировать! Мы же не в криогенной лаборатории! Хорошо хоть у бронекуртки суперская теплоизоляция.
— Не переживай, Хантер. Я тебя еще согрею сегодня. Это Гришке уже ничего не поможет. Так, выводы?
— Да что здесь выводить? Мы уже все разобрали, что могли. А… вот еще, девица там со смоляными кудрями. Бедные женщины Средневековья. Чего не сделаешь ради красоты.
— Ладно, — сказала Шейла. – Время вышло. Наша передача окончена. До свидания, дорогие радиослушатели. Теперь можете отправляться в постель. И пламенный привет Вилли Пату!
Снова заиграли позывные. Вилли, точно средневековый мыслитель, поднял указательный палец и пробурчал себе под нос: «А это идея!». Вытащил два углекислотных огнетушителя и вручил их автомату. Пригодятся в аварийном комплекте. Работы по сборке транссветовой исследовательской машины Вилли Пата «Трина» шли полным ходом.
Из замечаний, пожалуй, соглашусь, что в реальности до Григория кто нибудь сплетни бы донес, ведьму бы сожгли, изгнали или батюшку, на крайний случай, вызвали. Не понятно в конце, дедушка это сам Гришка или его потомок?
И смутил диалог Степана с Ксанкой: после её слов, что она «замужняя жена». По идеи Степан должен был бы ответить :«Да какая замужняя? Не венчаны живете». Все ж время и нравы тогда были другие).
В целом же успехов автору. Хотелось бы увидеть новый рассказ под Новый Год, только с более обнадеживающей концовкой)))