Меотийское озеро

– О чем задумался? – прервал раздумья Толик Беленький, заглядывая в разложенную на столе карту, – О-о-о! Мое родное Азовское море! Ты что, тёзка, на каникулы собрался?
– Да никуда не собрался, – досадливо ответил ему, – Соберешься тут, как же.
– А в чем проблема? – совершенно неожиданно вторгся в тайные замыслы наш квартирант – студент-заочник, который, вместе с Толиком Черненьким, несколько лет подряд снимал на время институтских сессий нашу маленькую комнату.
– Да нет проблем. Было бы, куда. С детства мечтаю о море, а видел только в кино. Обидно. В младших классах за отличную учебу даже путевку в "Артек” выделили, а по ней съездил наш троечник Женька.
– Как же так?!
– Не знаю. Мне кажется, взрослые тогда сговорились, а меня просто обманули. Я бы и не узнал ничего, если б Женька сам ни проговорился.
– Ну, Толик! Да за такое морду бьют!
– Кому? Он и не понял ничего – каждый год на море. Ну, отправили в "Артек” и отправили. Плохо, что ли.
– Да-а-а, Толик. Ладно, не унывай. Побываешь еще. Какие твои годы.
– Конечно, побываю, – принялся убирать карты, освобождая ему стол.

– Сынок, ты знаешь, что тут Толик Беленький предложил? – примерно через неделю спросила мама.
– Откуда? Я его сегодня даже не видел.
– Оказывается, у него родители живут на Азовском море, в Жданове. А отец там работает в каком-то санатории. Вот бы, говорит, туда вашего Толика отправить. Отец поможет устроиться в санаторий, а до Жданова сам доедет – он у вас самостоятельный. Ну, ты как, сынок?
– Да я с радостью! Вот только, где денег взять? – обрадовался и расстроился одновременно, ведь денег у нас хронически не хватало.
"В долгах, как в шелках”, – почти всегда говорила мама к концу месяца. Работал один отец, а нас, нахлебников, у него аж четверо: мама, да мы, с братьями. Какой там санаторий!
– Тут оба Толика обещают заплатить за квартиру. Вот тебе и деньги. Только боюсь, как ты один поедешь в общем вагоне.
– Да также, как в деревню!
– Сравнил. Тут всего двести километров, а туда аж пятьсот.
– А по времени, одно и то же – восемь часов. К тому же, в деревню поезд всегда приходит ночью, и добираться полтора километра лесом.
– Значит, поедешь? – неуверенно спросила мама.
– Конечно, поеду! Если можно, – вздохнул я.
– Ладно, сынок. Готовься. Толик сказал, ехать надо в начале августа.
От радости, не знал, что ответить. Неужели ровно через месяц увижу настоящее море?! Правда, месяц – срок большой, и все может случиться. Но, впервые за много лет мечта, наконец, обрела реальные очертания.

– Тебе мама уже сказала? – спросил вечером Толик Беленький.
– Сказала, готовься. Неужели, правда?
– А ты сомневаешься? Отец сказал, встретит, устроит, проконтролирует, если надо. Так что, готовься, тезка, – обрадовал он.
– Всегда готов! – ответил ему бодрым пионерским лозунгом.
– Ой, ли? – критически оглядел он меня, – Да ты в полчаса сгоришь на нашем солнышке. Что бледный такой? Лето уже давно, а ты.
– Только-только выпускные экзамены сдал за седьмой класс.
– Поздравляю. И много экзаменов?
– Восемь.
– Ничего себе! Тут четыре и то никак. Теперь понятно, тёзка. Давай, загорай, пока есть возможность, – посоветовал Толик.

И вот, наконец, бесконечный месяц позади. Мечтать уже поздно. Давно собран маленький чемоданчик, с которым бегал на тренировки, на руках билеты и деньги, и я вполне готов к первому путешествию к морю.
Провожали всей семьей. Пришел даже Вовка Бегун. Сколько напутствий, сколько наставлений. А перрон все пуст. Поезд "Ленинград-Мариуполь” сильно запаздывал.
– А почему Мариуполь? Ты же говорил, в Жданов едешь, – удивленно спросил Вовка.
– Мариуполь – это древний греческий город. А Ждановым назвали при советской власти, – привычно объяснил другу детства, который, похоже, там, в детстве, и остался.
– Так ты в Грецию едешь?! – поразился тот, уверенный, что советская власть уже везде.
– В древнюю, – с серьезным видом ответил ему.
– Ну, Толик! Счастливчик! – восторженно посмотрел на меня Вовка, – Колизей посмотришь и этих. Гладиаторов.
Разубеждать не стал. Хорошо, хоть это еще помнит.
Подошел поезд. С моим лилипутским чемоданчиком в вагон попал одним из первых и без труда нашел свободное место у окошка. Через минуту присесть в общем вагоне было негде. Впечатление, что все устремились на юг. Впрочем, чему удивляться – начало августа.
И вот поезд тронулся. Отстали бежавшие за вагоном провожающие. Путешествие началось.
– Столько народу тебя провожало! В гости ездил? – спросила женщина, ехавшая с маленькой девочкой, сидевшей за столиком напротив меня.
– Нет, только еду.
– Далеко?
– В Мариуполь.
– Ну, слава богу! А то от Ленинграда до Харькова на этом месте уже человек пять прокатилось. Как заколдованное.
– Ничего, расколдую, – пообещал ей.
– Правда? – оживилась девочка, – Ты волшебник?
– Сказочник, – ответил ей.
– Ой, мамочка! – обрадовалась малышка, – С нами в поезде сказочник едет! Расскажи сказку. Пожалуйста, – тут же попросила она.
Уже через час мы стали добрыми друзьями. За разговорами незаметно прошел день и накатил вечер. Стемнело, а поезд неспешно двигался к цели, так и не наверстав упущенное время. Уставшая за день девочка уснула прямо за столиком.
– Любят тебя детишки. Вон моя как прилипла, – отметила попутчица, – А тебя будут встречать?
– Нет. Даже не знаю, как доберусь. Я в Жданове еще не был.
– А тебе куда надо? – спросила она. Назвал адрес санатория, – Ну, это рядом с морским портом. А нам придется такси брать. Вместе и поедем. Довезем прямо до места, – сходу решила та мою проблему.
Почти в полночь мы, наконец, вышли на перрон станции "Мариуполь”.
"Греция”, – мысленно усмехнулся, вспомнив Вовкиного "счастливчика”.
Несмотря на позднее время, довольно жарко. Ощущение духоты усиливалось скученностью людского потока и тяжестью доверенного мне груза: рюкзака, чемодана и огромной сумки. Мой чемоданчик и спящую девочку несла попутчица. К тому же, очень хотелось пить, есть и спать одновременно.
Но вот окружавшая нас толпа пассажиров поезда и встречающих рассеялась, и мы оказались в хвосте небольшой очереди на такси, но нас пропустили, и уже через полчаса замелькали-закружили улочки ночного Жданова.
– Вон ворота твоего санатория, – рукой указал таксист и остановил машину.
Моя маленькая подружка так и не проснулась. Поблагодарив ее маму, попрощался и вышел в непривычно темную ночь приморского города.

И вот уже растаяли габаритные огни умчавшейся машины, разорвав последнюю связь с долгой дорогой из дома. Я на месте, вот только, где это место. Перейдя шоссе, подошел к распахнутым ажурным воротам, гостеприимно приглашающим войти и подняться куда-то вверх по широким ступеням бесконечной лестницы. Одолев половину, огляделся – чернильная мгла в полнеба, и лишь справа, откуда приехал, раскинулось многоцветие огоньков морского порта. Вот оно, невидимое море, прямо передо мной, и я впервые на его берегу! Я чувствую твое присутствие, настоящее живое море! Ну, здравствуй!
Одолев последний лестничный марш, обнаружил тусклый огонек у входа в длинное трехэтажное здание, фасадом обращенное к морю. Стеклянные двери оказались запертыми, а за ними ничего не проглядывалось. Вывески не было, но интуитивно понял, что это и есть мой санаторий.
Покрутившись у дверей, обнаружил несколько садовых лавочек, уютно разместившихся под низкими кронами густых деревьев. Присев на одну из них, не заметил, как уснул.
Проснулся от стука и истошных криков:
– Шляются тут по ночам! Спать не дают! Распорядок нарушают! Вот напишу на вас! – сердито выговаривала пожилая женщина в белом халате, отчаянно гремевшая неподдающейся стеклянной дверью.
– Да мы случайно попали на двухсерийный сеанс. Вот только кончился, – негромко оправдывалась скромная молодая парочка, – Вы уж нас простите за беспокойство. Не пишите, пожалуйста, – уговаривали они цербера.
"Концлагерь какой-то, а не санаторий”, – подхватился я с лавочки и спешно направился к людям, пока ни исчезли за непроницаемой дверью.
– Еще один! – заметив меня, сходу переключилась сердитая тетка, – А ты из какой комнаты?
– Я не из комнаты, а с ленинградского поезда. Только что приехал.
– Давай путевку, – смягчилась дежурная.
– Я не к вам, а к Стаскевичам. Может, подскажете, как их найти?
– А ты кем им приходишься? Что встали? Идите уже! – отпустила опоздавших любопытная тетка.
– Троюродным дедом, – вызвал я взрыв смеха не успевшей уйти парочки.
– Шутки шутишь? Молодой еще со мной шутить! – обиделась привратница, – Вот не скажу, и будешь куковать на лавочке до утра.
– Да лучше на лавочке, чем в вашем концлагере, – снова рассмешил молодежь.
– Иди вон по той дорожке, не сворачивай. Прямо в них упрешься. Ишь, что придумал, концлагерь. Нечего по ночам шляться, дедушка, – под занавес рассмешила всех дежурная.
– Спасибо! Спокойной ночи! – крикнул всем разом и отправился в указанном направлении.

И снова чернильная мгла. Ощущая утоптанную дорожку ногами, медленно двинулся к цели. Десять минут ходьбы, и показался маячок – свет электрической лампочки. Еще пять минут, и оказался у жилых построек, наполовину скрытых плотной живой изгородью. Отыскав калитку, услышал грозное рычание "охранника”, уже поджидавшего меня на месте.
– Кто здесь?! – вдруг громко спросил кто-то невидимый.
– Стаскевичи здесь живут?! – уточнил я на всякий случай.
– Здесь-здесь! Заходи, Толик!
– А собака?!
– Заходи! Она не тронет!
Войдя в калитку, обомлел: дружелюбно помахивая хвостом, меня принялся обнюхивать громадный волкодав.
– Место, Серёжа! Дай людыни пройти! – скомандовал псу крупный мужчина, сидевший в одних плавках на койке, стоявшей посреди двора.
Обиженно вякнув, волкодав Серёжа неспешно удалился к своей будке.
– Ну, как доехал? – поднялся с койки отец Толика Беленького.
– Да вот, поезд часа на два опоздал. Здравствуйте, Василий Георгиевич. Простите за беспокойство.
– Здорово, сынку. Та какое там беспокойство. Йисты хочешь, чи як?
– Чи як. Спать хочу, – соврал ему, не желая беспокоить хозяев.
– Тоди ходь до хаты. Там усэ готово. Лягай до утра. А я тут люблю, на двори, з Серёжою, – улегся он на свое ложе.

Проснулся от истерических криков голосистого петуха. В комнате было светло, и я огляделся. Типичная украинская хатка, как у бабушки в деревне. Хотелось спать, но еще больше есть. Оделся и вышел на двор.
На месте койки уже стоял накрытый стол, а рядом у летней печки суетилась хозяйка – мама Толика Беленького. Глухо буркнул и поднялся у своей будки Серёжа, поглядывая то на меня, то на хозяйку.
– Свои, Серёжа! – успокоила та пса, – Доброе утро, Толик. Умойся там и давай за стол. Мабуть йисты хочешь.
– Доброе утро, Галина Матвеевна. А почему Серёжа? – кивнул в сторону волкодава.
– Та так. Серёжа и Серёжа. Ни Бобиком же звать таку гарну псину. Вумный! Як наш булгахтер Серёжа. Ну, йды, умывайся, сынку.
Появился хозяин, и всех тут же пригласили за стол, а после плотного завтрака пошли расспросы. Родителей, конечно же, интересовали дела сына, и я часа два отвечал на их вопросы обо всем на свете.
– Ладно, мать, мы пошли, – поднялся, наконец, хозяин, – Заходи к нам, Толик, не забывай стариков, – пригласил он на будущее.
Сходил в хату за чемоданчиком, и мы отправились в санаторий. Днем дорога показалась не столь необычной – чахлые деревца с пожухлой листвой, мелкий кустарник с мелкими листочками, полусухая трава в колючках, – словом, всё, как и повсюду в степных районах Украины.  Ни пальм тебе, ни зарослей бамбука. В общем, морем, в моем представлении, здесь и не пахло.
То ли мы пошли другой дорогой, то ли к другому санаторию, но вдруг вышли из парковых зарослей на открытое возвышенное место.
– А вот и море, – остановился Василий Георгиевич и широко развел руки, словно захотел обнять весь этот диковинный мир.
Я взглянул и задохнулся от восторга – передо мной, до самого горизонта расстилалось нечто, доселе невиданное.
"Безмолвное море, лазурное море, стою очарован над бездной твоей. Ты живо, ты дышишь”, – невольно всплыли в памяти строки, как нельзя кстати, подходящие моменту. Жаль, забыл и автора, и продолжение. Завороженный, я застыл, как сомнамбула, на вершине холма санаторского парка. Надо мною бездонное небо, а впереди – такая же синева, вплоть до самого горизонта, где, казалось, высокий небосвод утонул в морской пучине, а та невероятным образом вздыбилась до самых небес. Ощущение, что стою на краю "земной тверди”, плывущей неведомо куда по безбрежному "морю-окияну” на трех библейских "черепашках”.
"Чайка крыльями машет, за собой нас зовет”, – звонким мальчишеским голосом запела ошалевшая от радости душа. Вот только чаек отсюда не видать – далековато.
"Белеет парус одинокий в тумане моря голубом”. А это уже послание через века от любимого поэта Лермонтова. Увы, туман моря голубого чист аж до самого горизонта – на всей акватории ни суденышка, ни скромной лодки рыбака.
"Простор голубой, земля за кормой, гордо реет над нами флаг Отчизны родной”, – прозвучал, конечно же, мой любимый "Марш нахимовцев”. Вот он, простор голубой! Я вижу его наяву, а не годами представляю лишь мысленно! А вся Земля – это мой корабль. Я – рулевой, Великий Мореплаватель, устремивший его в бесконечные просторы Вселенной.
Свои слова пришли лишь через много лет. Но сочиняя стихи о лете, всегда видел перед собой именно эту картину, которую тогда увидел впервые:

Волны синего моря
Мне сегодня приснились.
О могучие скалы
Они с шумом дробились.

Серебристым потоком
Брызги к небу взлетали.
Отражалось в них солнце
И лазурные дали.

Те безбрежные дали,
Где незримой чертою
Небо словно сливалось
С голубою волною.

Там, за синим простором,
В море солнца и света,
Неизвестные страны –
Страны вечного лета.

– Толя! Ты шо, уснул? – вернул в реальность Василий Георгиевич, –  Чи ты моря николы нэ бачив?
– Чи ни, – только и ответил ему.
– Пойдем, Толя! Побачишь ще. Никуды воно нэ динэться, а я на работу опоздаю, – окончательно развеял волшебные чары отец Толика Беленького.
Вздохнув, огляделся. Запомнить бы это местечко, чтобы приходить сюда хоть изредка.
– Ладно, пошли, – согласился с ним, и петляющая тропинка повела нас куда-то круто вниз в густую чащобу невероятно колючего кустарника.
– Обэрэжно, Толя, нэ зачэпысь, – предупредил провожатый. Вовремя предупредил – уже черкнул рукой, хорошо хоть неглубоко.

Попетляв минут десять, вышли, наконец, к санаторному корпусу. Тот ли это корпус, куда попал ночью, или нет, так и не понял. В свете дня все выглядело иначе и не столь таинственно.
Мы прошли в кабинет администратора.
– Давайте ваш паспорт, – попросила дама в белом, как у врача, халате.
– Нет у меня паспорта, – ответил ей.
– Забыли?! Как же так? Ехали в другой город и без документов?
– У меня его вообще нет. Я еще школьник.
– Школьник?  Георгич, а як же я его оформлю? – растерялась дама-администратор.
– А ты запиши моим сыном. Его тэж Толиком зовут, – предложил отец Толика Беленького.
– Все одно, документ нужен.
– Принесу его метрику, якщо знайду.
– Та зачем она мне? Он же у тебя взрослый, у него паспорт должен быть.
– Нэма в нього паспорту. Вин же военный.
– Та знаю. Шо будем делать, Георгич?
– Тоди запиши, шо вин мий младший, и тэж Толик. Тилькы нэзаконный. Из Харкова, – неожиданно выдал Василий Георгиевич.
– Незаконный? – удивленно спросила дама-администратор.
– Ну, да. Был грешок, – твердо ответил тот, добродушно хлопнув меня по спине.
– Ладно, Георгич, шо з тобою робыты. Так и запишу, харьковский сынок нашего Дон Жуана из Мариуполя, – рассмеялась дама-администратор.
Так я стал Толиком Стаскевичем из Харькова – младшим сыном Василия Георгиевича.

– Ну, прощевай, сынку. Мэни на работу пора, – пожал он руку и вышел из кабинета.
Меня вписали в множество каких-то журналов и, наконец, повели на третий этаж, где показали чудесную комнату. Там расстался со своим чемоданчиком, и мы направились в столовую. Утомленный обильным угощением у Стаскевичей, от завтрака отказался и лишь издали познакомился со столом, где будет мое постоянное место.
– Перед обедом зайди к врачу. Не забудь, – закончила инструктаж дама-администратор.
– Зачем? Я не болен, – ответил ей.
– Так положено! Раз уж попался, Стаскевич младший, живи по нашим законам, незаконное дитя, – насмешливо хихикнула она.
Вернулся в комнату. Раздвинув шторы, обнаружил дверь на широкую лоджию. Какая красотища! Балконы были только у моих друзей, а от нашего балкончика в маленьком домике дореволюционной постройки давно остались только две балки-рельсины и заложенная кирпичом дверь.
С лоджии виднелся лишь небольшой клочок моря с множеством кранов на берегу. "Морской порт”, – догадался я. Прямо у корпуса –  асфальтированная площадка, от которой волнами поднимался горячий воздух. Вдоль площадки – садовые скамейки, приютившиеся под кронами высоченных акаций, образующих тень, но скрывающих море. Жарко.
Глянув на часы, понял, что до визита к врачу успею сходить на море. Оставив в чемоданчике лишь полотенце и плавки, с необъяснимым трепетом отправился на первое свидание с безответной любовью детства и юности.

– Ключи оставь! – остановил уже знакомый вахтенный цербер, – А-а-а, это ты, дедушка?! А говорил, к Стаскевичам, – узнала она меня.
– Я и есть Стаскевич! Его младший незаконный сын.
– Та ты шо! То дедушка, то сын. Не крути, хлопец. Я его сына знаю. Выкладывай все, как есть, – вскочила она со стула и шустро направилась ко мне. Глядишь, еще не выпустит.
– Спросите у администратора, а я пошел – некогда мне тут с вами лясы точить, – сделал ручкой тетке, изнемогавшей от праздного любопытства.
– Ишь ты какой! Я еще ночью поняла, что ты не простой хлопец. Ишь, дедушка он незаконнорожденный. Ключи не дам, пока все ни расскажешь! – услышал ее голос уже в дверном проеме.
"Точно концлагерь. На допрос чуть ни попал”, – подумал, направляясь к знакомой лестнице.

И вот я на площадке, откуда впервые поприветствовал невидимое в темноте море. Теперь вижу. Только отсюда оно не небесно-голубое, каким виделось с холма, а изумрудно-зеленое, поблескивающее на солнце мелкой рябью своих волн. Оно – хамелеон, имеющий в запасе великое множество лиц и открывающий свою неповторимую красу постепенно и не всякому-якому, а лишь обожающему его беззаветно.
"Здравствуй, море!” – мысленно орал во всю молодую глотку. А море молча искрилось в ответ, как и триста миллионов лет назад, когда еще было моим ровесником – скромным Меотийским озером.
А вот и знакомые ажурные ворота, шоссе, одноколейка железной дороги и примитивная набережная, еще хуже, чем у харьковской Лопани, где загорал, готовясь к этой поездке. Да и море отсюда какое-то серенькое, как обе наши речушки. А пляж – вообще смехотура. Полоска грязного песка, шириной метров пять, сплошь усеянная загорающими, скрытыми от посторонних взоров бетонной стеной набережной.
Но море обиженно шумело, мерно накатываясь на берег, и я простил ему береговую неустроенность. Здесь делать нечего, и я пошел вдоль набережной к каким-то синим будочкам, видневшимся вдали.
Минут через пятнадцать вошел на огороженную территорию чудесного пляжика с желтеньким песочком, кабинками для переодевания и грибками от солнца. Вот только от обилия отдыхающей публики некуда деться.
Приглядевшись, обнаружил, что преобладают женщины и дети разных возрастов. Отметив несколько ровесников, успокоился. Лишь у самой кромки прибоя нашел подходящее место, бросил чемоданчик и разделся.

Теперь только вперед! Разогнавшись, сходу нырнул в свободное от людей пространство и тут же уперся руками в дно. Вынырнув, встал. Воды – чуть выше колен, но она соленая, морская! К тому же теплая, как парное молоко. Да тут можно плавать руками по дну, как в детской колдыбане, если бы ни какие-никакие волны. Они подхватывали на мгновение и вновь опускали. Подхватывали и отпускали. А стоило окунуть лицо в воду, волна накрывала с головой. Отметив, что в волнах легче плавать, двинулся к буйкам, ограждавшим доступное простым смертным водное пространство. Лишь у буйков глубина оказалась чуть выше пояса. Немного поплавав вдоль буйков, вышел на берег.
– Это что, все море здесь такое мелкое? – разочарованно спросил у соседки с маленьким ребенком, загоравшим под зонтиком.
– Ну, да. Азовское море вообще мелкое, а здесь детский пляж, – открыла она мне Америку.
– Детский?!
– Детский. До шестнадцати лет.
– Ну, слава богу, уложился! А вам тоже до? – рассмешил ее.
– Я с ним, – показала она на малыша, – С ним пускают. А тебе лучше к порту пойти. Там глубоко. А нам туда еще рановато, – улыбнулась она.
– Да там пляж какой-то убогий, и весь забит.
– Ну, да. Места лучше с утра занимать, а то эти отдыхающие, – обреченно махнула рукой, – А ты что, к кому-то приехал? Я смотрю, загар не наш.
– Приехал из Харькова.
– Смотри, сгоришь. Рубашку одень, – посоветовала соседка.
– Не сгорю, – самонадеянно возразил ей.
Но, искупнувшись еще разок, вдруг почувствовал признаки солнечных ожогов. Вот это да! Обсохнув, оделся и, попрощавшись с соседкой, отправился на врачебный осмотр.

– Новенький? – спросила врач.
– Нет, Стаскевич, – пошутил я.
– А-а-а! Это ты родственник нашего Жоры?
– Не знаю я никакого вашего Жору.
– Ну, Георгия Васильича.
– Ему, да, – не стал пикироваться, решив, что "от перестановки мест...”
– И кем же ты ему приходишься?
– Внуком.
– Как это?! Его же Толик еще не женат.
– Ну, и что. Я незаконнорожденный.
– Как это?! Он же старше тебя всего лет на десять.
– На одиннадцать. И что такого?
– Путаешь ты что-то, хлопче! Раздевайся!
– Совсем?
– Не умничай! О! Уже сгорел! Щиплет?
– Да нет. Я уже пол-лета загорал.
– Да хоть всё! В общем, два дня без моря. Понял? Я проверю!
– Понял, – ответил врачу, зная, что уже завтра, конечно же, отправлюсь на пляж. Быть у моря без моря! Бред!
Ну, а что делать сегодня? Ведь уже по дороге в столовую солнце обожгло даже через рубашку с длинными рукавами.

В обед познакомился с однокашниками моего стола. Две молодящиеся старушки лет сорока и такой же старичок-бодрячок. Меня восприняли на "ура”, и все втроем дружно взяли надо мной шефство.
– Чем тут заниматься, если на море нельзя? – сходу спросил шефов.
– Вечером фильмы показывают. Телевизор можно посмотреть, в биллиард поиграть, – просветил шеф.
– Танцы, – смущенно опустив глазки, с придыханием добавили шефини.
– Библиотека есть, но хороших книг мало или на руках, – добавил шеф.
– Это вечером. А днем?
– После обеда "мертвый час”. А вообще, можно в город съездить, – сказала одна из шефинь.
– А мертвый час обязательно?
– Конечно. Это же санаторий. Не выпустят, пока время ни кончится.
– Концлагерь натуральный! – снова от души возмутился я.
Странные люди эти взрослые. Телевизор посмотреть, в биллиард поиграть, почитать, а для теток – непременно танцы. Тут целое море под боком, а им в город съездить.
– А морские путешествия здесь бывают? – спросил шефа.
– Не знаю, – ответил тот, – Говорили, будет экскурсия на "Азов-сталь” и в какие-то музеи Жданова, а вот о морских прогулках – ничего.
– Жаль. А сбежать с "мертвого часа” можно?
– И не пытайся, Толик. За нарушение режима могут из санатория турнуть.
"Все равно сбегу. Не заметят”, – решил я.

Но, вернувшись с обеда в комнату, неожиданно для себя, завалился спать. Даже в детстве никогда не спал днем. А тут. "Похоже, море сморило”, – подумал, засыпая.
Проснулся часа через три. Вот это поспал!
Спустился в холл. Какой-то старичок изумительно играл на пианино.
– Что это вы играете? Да еще без нот, – удивился я.
– Да так, все подряд. А ноты, молодой человек, у меня здесь, – тронул он голову, – Намечаю программу, то есть, что хочу исполнить за вечер, и играю.
"Как радио”, – отметил я, и все слушал и слушал его неотрывно, до самого ужина.
После ужина переместился в биллиардную. Скучно. Но вахту отстоял до самого отбоя. Что ж, первый день позади. Осталось семнадцать.
Прямо с утра съездил в город. Не Харьков, конечно, но жить можно – вполне приличное местечко, да и море рядом, хоть и мелкое. А поехал, потому что, складывая вещи в шкафчик, обнаружил кем-то забытую маску для подводного плавания. Не было только трубки. У местных узнал, что купить ее можно и на пляже, но втридорога. Узнал и адрес магазина туристических принадлежностей.
Вернувшись, обнаружил свалку вещей и смятую вторую койку. Похоже, кого-то подселили. Но, до обеда еще целый час, и я отправился на пляжик, что прямо у лестницы.
Не теряя времени, сбросил одежду и обомлел от нежданного "подарка”: прямо передо мной, притворяясь спящей, нагло раскинулась молодая женщина в темных очках. Похоже, лежала давно, потому что мокрые трусики, рельефно отформовавшие её прелести, высохли. А вот "муляж” был настолько привлекателен, что мгновенно ощутил, что еще секунда, и лопнут плавки. Не мешкая, бросился в воду и плыл-плыл-плыл, пока ни понял, что спасательный катер направляется не куда-нибудь, а ко мне. Развернувшись, устремился к буйкам. Когда выбрался на берег, соблазнительницы уже не было. Но, с тех пор место на пляже выбирал осмотрительней, ибо чувствовал в себе силы необъятные, бороться с которыми еще не научился.

После обеда познакомился с соседом по комнате.
Виктор прилетел сюда аж с Сахалина – родители отправили на море по профсоюзной путевке.
– Так у вас же целый океан под боком, – удивленно напомнил ему.
– Ну, не совсем под боком, да и купаться холодно. А тут бесплатная путевка на материк и самолет за полцены. Грех не воспользоваться, тем более, мы с отцом вместе работаем.
– Ты работаешь?! А я думал, школьник.
– Да ты что, Толик! Школу в прошлом году окончил. В институт два раза поступал, мимо, – удивил он. А я-то его принял за ровесника.
После мертвого часа вдвоем отправились на море, в сторону порта. Там было чуть получше, чем напротив лестницы, да и море, конечно же, глубже, чем на детском пляже. Первым делом опробовал снаряжение. Видимость в мутной воде не ахти, зато плавать в маске оказалось гораздо удобнее. Теперь на воде мог держаться часами, причем, ничуть ни напрягаясь. Несколько раз намеренно заплывал за буйки, а заметив спасательный катер, успевал вернуться. Ласты бы, но на них денег не было.
Вечером, отправив Виктора в биллиардную, снова слушал пианиста.

И полетели-помчались дни-близнецы. К жаре быстро привык, солнце уже не беспокоило, а в теплом море мог находиться часами, плавая вдоль берега в зоне буйков.
Вечера не тяготили. Прямо под окнами были танцы под хорошую музыку. Взрослые обитатели санатория меня не интересовали, как и их танцы. Но музыку слушал с удовольствием. Первое время Виктор приглашал за кампанию, но я только смеялся:
– С кем танцевать? С тетками и старушками. Да я с девочками на школьных вечерах не танцевал.
– Ну, и напрасно, Толик. Здесь такие симпатичные тетки. Ну, ты, как хочешь, я пошел, – объявлял он и уходил вниз, а я, устроившись на лоджии, наслаждался теплым вечером и наблюдал за похождениями приятеля.
Удивляло, что молодой парень тянулся к взрослым теткам и приглашал только их, игнорируя девушек своего возраста. Когда спросил, тот лишь рассмеялся:
– Чудак ты, Толик. Тетку уговаривать не надо. Раз, и в дамках!
– А зачем уговаривать? Пригласил, и танцуй, – развеселил молодого ловеласа.
– Ну, Толик!.. Танцы – это так. Самое интересное потом.
– Что потом?
– Да, всё!.. Ты что, никогда с девочками не пробовал? – насмешливо взглянул Виктор.
– Почему не пробовал. В детском садике еще, – сообразив все же, о чем это он, ловко соврал про детский садик, в котором никогда не был.
– А в яслях не пробовал? – рассмеялся он.
– Нет, – обиделся я и даже отвернулся, внезапно ощутив, как лихорадочно забилось сердце от одних только разговоров на животрепещущую, но наглухо закрытую для меня тему, – Так вы что, по-настоящему? – покраснев, все же спросил опытного в этом деле приятеля.
– Нет, как в детском садике! – окончательно развеселился тот.
– И где, интересно, вы этим занимаетесь? – спросил на всякий случай. А "случай" уже вторую неделю бессовестно ломился в душу подростка "муляжом" пляжной соблазнительницы, неотступно будоража и без того пылкое воображение.
– В кустиках тра-та-та! Где же еще тра-та-та! – как сквозь ватную пелену, расслышал бурные сентенции приятеля.
– Издевательство какое-то, – живо представил отнюдь ни "райские кущи" санатория, где, по его представлению, в перерывах между танцами блудливые парочки отдыхающих наспех предаются любовным утехам.
– Зато романтично. Сунул, плюнул и бежать! – пошло пошутил по этому поводу змей-искуситель и громко рассмеялся.
– А волосы не мешают? – невольно вырвалось, когда в памяти вдруг отчетливо "проявилась" пикантная складочка соблазнительницы с выбившейся из-под трусиков прядью золотистых колечек.
– Какие волосы? – не понял Виктор, но, сообразив, рассмеялся, – Извини, Толик, не заметил. Знаешь, когда невтерпёж, и тюрьма не помеха. А ты говоришь, танцы чепуха. Слушай! Идея! Давай, я завтра свою даму прямо сюда приведу.
– Приводи. Не жалко. А мне можно? – решился все же спросить, сообразив, что в моем положении это действительно реальный выход.
– Да ты что, Толик! Ты потанцуй, или у моря погуляй. Желательно до самого отбоя.
– Не бойся, погуляю. Я в принципе.
– А-а-а! Зацепило! Конечно, можно! Только девочки для этого не годятся. Лучше найди тетку и действуй. Только не говори, что школьник. Придумай что-нибудь. И пару годков прибавь, на всякий случай.
– А как я ее найду?
– Да она сама тебя найдет. Они для этого сюда и ездят! Как увидишь, что намекает, подходи смело.
– Да ты что?!
– Вот тебе и что. Не все, конечно. И молоденьких, как ты, любят. Особенно, кто в первый раз. Обожают учить. В прошлом году штук десять перепробовал, и всем говорил, что впервые. Так что, давай, не теряйся.
– Я не смогу. Стыдно, – разочарованно махнул рукой, хотя и давно сообразил, почему так нескромно разлеглась на пляже та дама в темных очках. Наверняка для этого приехала. Уж очень откровенно намекала, а я, дурак, не понял, сбежал. Где её теперь искать? Разве что, как Виктор, на танцах.
– Ладно, Толик. Найду тебе тетку. А завтра погуляй у моря. Договорились?
– Договорились.

На следующий день, едва начались танцы, отправился к морю. Как ни странно, любителей вечернего купания хватало. Да и у моря прохладней, чем на площадке у санатория. А какие потрясающие закаты продемонстрировала в тот вечер природа! В городе таких не увидишь.
Но я ждал зрелища необычного – хотелось хоть одним глазком взглянуть на "лунную дорожку”, о которой немало прочел еще в детстве. Но луну скрывали тучки, а потом она совсем пропала. Словом, лунная дорожка так и осталась где-то в стороне.
А в номере ждал возбужденный Виктор:
– Ну, Толик, нашел тебе тетку! Завтра познакомлю.
– Где?
– На танцах, конечно.
– Да я танцевать не умею.
– Научит. Всему научит. Знаешь, как обрадовалась, когда узнала, что ты целка.
– Я целка? – невольно рассмеялся истерическим смехом.
– А кто же еще! Думаешь, так только девочек называют? Ладно, завтра она сделает тебя мужиком, – обрадовал он.
– Она хоть симпатичная?
– Да какая тебе разница! Там у них все одинаково. Ничего. Не крокодил. Не понравится, найду другую.
– Слушай, Витя! А вдруг дети?
– Какие дети, Толик?! Откуда?!
– Ну, вы же по-настоящему. Или как?
– Как получится. Да тебе, какое дело?! Может, у нее муж неспособный. Вот и поможешь, сделаешь ей ребеночка. У тебя получится, – заржал приятель.
– Слушай, а как узнать, что можно?
– Как-как. Не маленький, сообразишь.
– Слушай, Витя, а о чем с ней говорить?
– Вот пристал. Да о чем угодно. Только не молчи. А разговоришь, хоть под юбку лезь. Это их заводит. А трусики снимешь, действуй без лишнего трёпа. Верняк. Ладно, давай спать, накувыркался сегодня, – отвернулся он к стенке и мгновенно захрапел.
Мне же не спалось. Всё случится уже завтра. Вот только странная вещь – чем детальней представлял, как это произойдет, тем стремительней надвигалось состояние, близкое к панике. А справлюсь ли?! Ведь даже в самых смелых юношеских снах так и не понял, как это делается. А тут сразу с тёткой. А если ничего не выйдет? Вот позорище.
Вспомнил "больших" девочек (скорее всего, десятилетних), которым "попался" в пятилетнем возрасте:
– Ух ты, какой! Цэ мы граемо. А ты кукла дурна. Лэжи соби тыхэнько, и не дрыгайся, а то нашлепаем, – мяли они хоботок и, прикрыв мне глазки, чтоб ничего не видел, прикладывали к чему-то мокрому. И я "не дрыгался", опасаясь не столько наказания, сколько угроз.
А примерно через год меня основательно "просветила" тринадцатилетняя дурочка Нюрка, с которой долго лежал в изоляторе инфекционной больницы:
– Смотри, откуда берутся дети, – распахнула она больничный халатик. Конечно, из любопытства посмотрел. Очень удивился, но её глупым выдумкам не поверил. Зато хоть узнал, куда пихали хоботок большие девочки. Вот только, зачем такая игра, да еще ночью, когда хочется спать? "Потому что кукла", – думал, невольно засыпая.
Вспомнил и юных первоклассниц, действовавших стайками:
– Давай, мы покажем тебе, а ты нам, – предлагали любознательные подружки. И, спрятавшись в пустом подъезде, или в тесном "убежище" между сараями, мы с интересом рассматривали друг у друга, хотя все это уже видел у Нюрки.
Вспомнил и свои тринадцать, когда мне случайно "попалась" разбитная девятилетняя Нинка, да еще "сдала" своим старшим подругам, жаждущим, как оказалось, тех же приключений.
– Ты, что там разглядываешь? Или не видела никогда? – вогнал в краску фальшивую ученицу, которую, тренировал индивидуально, как способную новенькую, даже не подозревая, что гимнастка.
– Подумаешь. Как у пьяного дядьки за чайной, – негромко, но отчетливо, "выдала" дерзкая девчонка, – И торчит уже, как у Витьки, – добавила она.
– Что торчит?! – невольно вырвалось у меня, смущенного "разоблачением" тайных желаний.
– Сам знаешь, – язвительно отметила Нинка.
– Не знаю, – по инерции соврал ей и покраснел.
– Да-а-а?! – удивленно глянула она и недоверчиво хихикнула, – А это, что? – хитро сощурившись, провела ладошкой по холмику, предательски возникшему на видном месте. Опешив от неожиданности, даже не успел увернуться и теперь сам торчал в позе футболиста, ожидающего штрафного удара, – Да, ладно, Толик, не жмись. Мы с Витькой, ну, это самое, уже давно. Мне нравится, – как ни в чем не бывало, "проговорилась" Нинка, – Только не больно! – капризным тоном добавила она и демонстративно отвернулась, застыв в ожидании "этого самого". Чего же еще?
"Ну, даёт!" – мысленно содрогнулся, оказавшись в пикантной ситуации.
Всё лето юная гимнастка "мелькала" столь соблазнительно, что одно время пытался бросить занятия. Не бросил. И вот он, "долгожданный" результат. Нате вам с кисточкой. Может, пристыдить, чтоб больше не подглядывала, когда плотно страховал сложные движения? Ха-ха-ха! Девочка ждет от меня не наставлений, а "этой самой" гимнастики, как с Витькой.
Докатился. Витька – шкет, ему ничего не будет, а я давно ощущаю себя взрослым – тренером пары дюжин таких нинок и витек. А память любезно подбрасывает жутковатый рассказ Любочки, как "попалась большому мальчику": "У него большой! И твердый, как огурец! Пока плакала, он трошки поторкал и всю попку мне описал". "Вот дурак!" – посочувствовал тогда подружке-ровеснице. А теперь у самого огурец, как у пьяного дядьки, и даже торчит, как у Витьки, и, при случае, "поторкаю" любую, которая только "попадется", – словом, такой же придурок. Не описаться бы.
"Ладно, будь, что будет, прямо сейчас и попробую", – лихорадочно затрепетало сердце.
– А ты знаешь, что от этого бывают дети? – строго спросил, когда все же смекнул, что глупо не воспользоваться удачей, но еще глупее – забыть об опасности таких игр с малолеткой, особенно, если что-то заподозрят взрослые. Примеров, хоть отбавляй.
– Мне можно. Крови еще не пришли, – "под занавес" удивляет девочка еще и "сокровенными знаниями", недоступными подростковому разуму.
"Опытная. Похоже и правда, давно упражняется. Никому не скажет, если осторожно", – успел подумать, окончательно теряя голову от внезапно подступившего желания.
– Ты зачем на меня написал?! – обиженно спросила Нинка, чудом сохранившая девственность и теперь брезгливо разглядывавшая "следы мужского насилия".
– Дурочка! Это будущие детки. Не дергалась бы, как вша на гребешке, попали, куда надо.
– Да-а-а?! – с удивлением потрогала капли таинственной жидкости, оросившей ее животик, – А давай, чтоб попали! – восторженно предложила она. Что оставалось, раз можно.
– Толик, миленький, не сердись. Девочки сказали, надо совсем запихнуть. А так не считается. Я потерплю, – как-то раз рассмешила Нинка откровенными глупостями подруг, которым, конечно же, "растрепалась".
– Считается, не считается. Откуда вы только знаете? Ты хоть пробовала с мальчиками? – спросил одну из них.
– Ты что! Это Верка напридумывала, а я так, за компанию. Посмотреть и всё, – невольно "сдала" она подруг.
– Хочу, как Нинку, – еле слышно шепнула Верочка, когда остались вдвоем.
– Зачем?!
– Интересно же. А до свадьбы ждать, опупеешь, – объяснила девочка причину своего отважного поступка.
И вот уже целых три года ничего, кроме неодолимого желания, подогреваемого обилием полуобнаженных женских тел, распластанных на горячем песочке морского пляжа, и откровениями бывалого Виктора. Ведь для любознательных девочек я давно "дяденька". Затаились до времени и повзрослевшие одноклассницы, уже осознавшие свое предназначение и опасность таких игр с ровесниками. Ну, а для блудливых тёток – я все еще глупенький мальчишка, с которым, мало ли, что. Тут уж действительно, опупеешь.
Вдруг неудержимо захотелось отыскать "испортивших" меня девочек. Зачем, трудно понять. Ведь скорее всего, даже не узнаю ни одной из них, да и что им скажу. Пожалуй, они сейчас такие, как та неведомая тетка, возжелавшая сделать меня мужчиной. И для нее я буду куклой, потому что целка.
И до самой полуночи взбудораженная душа металась, обуреваемая величайшим из людских соблазнов и страхом показаться глупым несостоятельным мальчишкой.
Всю оставшуюся ночь снились кошмары – черно-белые снимки из толстенной книги "Акушерство”, тайком позаимствованной у снимавших комнату студентов-заочников медицинского вуза. Женщины с фото внезапно оживали, ловко вытаскивали новорожденных и предлагали влезть на их место.
– Да, как я туда помещусь? – с ужасом прикидывал откровенную нелепицу.
– Девочки говорят, любой влезет, даже взрослый дядька. Там у нас растягивается, как резина, – голосом Нинки сообщила какая-то тетка, растопыренная на гинекологическом кресле, – Лезь, не бойся, а то останешься целкой, как твой Виктор.
– А он, что?!
– Испугался. Лезь скорей. Вылезешь, дам сиськи потрогать. Вон какие выросли. Я вижу, ты меня не помнишь, Толик? Или не узнал?
– Не узнал.
– Я же Верочка!
– Да ты что! Не может быть!
– Может. Девочки растут быстрее мальчиков и взрослеют быстрей. Ты вот еще мальчик, а я уже давно тетка. Лезь! – сердито захрапела она, растопыривая дырку огромными, как на картинке, щипцами. В ужасе проснулся. Рядом громко храпел соблазнитель Виктор.

К утру почувствовал себя разбитым, как никогда. Ощущения, как в канун болезни.
– Ну, что, Толик, готов потерять невинность? – насмешливым тоном спросил на редкость бодрый приятель.
– Слушай, Витя, а ты меня не разыгрываешь? Может, ты все выдумал?
– Что значит, разыгрываешь? Не понял!
– Что тут понимать. Предложу тетке, а она мне пощечину влепит за такое предложение. А ты скажешь, пошутил.
– Ну, Толик, ты и фантазер! Ладно, предупрежу. Сама предложит, – обиделся Виктор, – Давай, умывайся и пошли на завтрак.
Как же медленно тянулся день! Хорошо, немного поспал на пляже. Вот только чувствовал себя, как невеста перед брачной ночью. Ее-то можно понять – страшно. А мне, с чего переживать? Ну, попробую с теткой. Тем более, с незнакомой. К тому же, сама предложит и всему научит. Наука нехитрая, но у многих, говорят, не получается. Интересно, что? Стыдно, конечно, если не получится, но она знает, что целка. Какие ко мне претензии? У меня и паспорта нет.
– Ну, что, пошли? – поднялся, наконец, Виктор, приглашая на танцы.
– Пошли, – обреченно ответил ему.
– Не дрейфь, Толян. Вечером посмеемся, – хлопнул по плечу приятель.
На площадке Виктор куда-то исчез и вскоре вернулся с двумя тетками. Одну уже видел, правда, с лоджии третьего этажа.
– Знакомьтесь. Толик, – представил он меня.
– Фаина, – протянула руку незнакомка – статная шатенка плотного телосложения.
"Она”, – уже не сомневался я. На вторую даже не обратил внимания, и парочка почти мгновенно испарилась.
– Потанцуем, или как? – улыбнулась Фаина. "Вроде не страшненькая”, – незаметно осмотрел потенциальную партнершу.
– Или как. Танцевать не умею, а позориться не хочу, – ответил ей.
– Тогда пошли к морю, – предложила она и взяла под руку.
– Пошли, – облегченно вздохнув, согласился с ней. Слава богу, экзекуция отложена.
От радости не заметил, как перешли на "ты”. Не удивляло, когда так обращались ко мне, но с дамой подобным образом разговаривал впервые. И едва установились неформальные отношения, меня понесло. С серьезным видом излагал ей, словно девочке-ровеснице, какую-то галиматью, а она, взрослая женщина, непрерывно смеялась, как ребенок.
Не спеша, прошлись по набережной, полюбовались закатом. Что еще? "Похоже, всё”, – подумал, взглянув на часы, и, как оказалось, ошибся.
– А ты забавный мальчишка, – улыбнулась Фаина, – Девочкам такие нравятся. Неужели ни с одной не пробовал? – начала она щекотливый разговор.
– В детском садике, когда малыши показывали друг другу, – покраснев, соврал ей, как и Виктору.
Даже с ним говорить об этом было неловко, но, чтобы с теткой. Впрочем, если договариваться, то с кем же ещё. Правда, если верить приятелю, она действительно не против. Иначе, зачем бы потащилась со мной к морю и целый час слушала мои небылицы. Да и разговор начала первой. Интересно, что еще скажет, с трепетом ждал совсем уж немыслимого предложения.
– Давненько. Малыши вырасти успели. Что ж, танцевать ты не захотел. А попробовать хочешь? – вдруг решительно спросила дама.
– Кто ж не хочет. С кем пробовать? – удивленно глянул на нее, от неожиданности забыв обо всем, что говорил Виктор.
– Как это, с кем?! Вон, сколько девочек на пляже! А танцы. Одни женщины. А ты, с кем, – осуждающе улыбнулась она.
– Легко сказать. Знать бы, какая согласится. Все такие неприступные, – безнадежно махнул рукой, вспомнив недавнее пляжное приключение.
– Так уж и неприступные, противный мальчишка, – рассмеялась Фаина и внезапно обняла, крепко припечатав к своим пышным прелестям, – Хочешь, соглашусь? – шепнула на ушко и тут же любезно улыбнулась, словно предложила конфетку, а не нечто запретное, "скрытое за семью печатями". Конечно, для нее это таинство давно не открытие, а скорей повседневная рутина, заурядное действо, вроде утренней зарядки в постели. Но, согласиться сделать ЭТО с едва знакомым мальчишкой, такое не укладывалось в голове.
– А можно?! – спонтанно вылетело у меня.
– Нужно! – ослабив рукотворный капкан, со смехом ответила дама, – Иди в свой номер, дверь не закрывай, подойду следом, – уверенно проинструктировала она и мигом растворилась в толпе танцующих.
"Маленький женский каприз”, – такое объяснение мало-помалу наполнило неким смыслом внезапно опустевшую голову.
Но, время раздумий прошло. Пора действовать.

В номер влетел, как одержимый. Быстро создал видимость порядка и на минутку выскочил на лоджию, немного остыть от потрясения. Внизу гремела музыка и бодро гарцевали пары. Увидел и Виктора с подругой. Мысленно усмехнулся: "Сегодня вам придется в кустиках”.
Вернувшись, разобрал койку, и тут без стука вошла Фаина. От одного взгляда на доступную женщину, застучало, как в лихорадке, сердце, а хоботок предательски обратился в нескладный торчащий предмет, который не скрыть никакими брюками, тем более, спортивными. Невольно покраснел, но прятать не стал. Все равно через минуту предстанет обнаженным, да еще с твердыми намерениями.
– Мальчик готов, – заметив, одобрительно хохотнула дама и заперла дверь на ключ, – Скрипеть будем? – насмешливо улыбнулась, глянув на раскрытую постель.
– А как по-другому? – удивленно взглянул на нее и покраснел еще гуще, представив предстоящее таинство в сопровождении гипертрофированного скрипа пружин допотопной койки.
– Сними постель на пол – удобней, – предложила практичная подельница, и, пока перекладывал матрац, скинула платье.
"Толстушка”, – отметил, с интересом разглядывая женщину в облегающем белье телесного цвета. Впечатление, что разделась совсем, – "Ходили бы так по пляжу, а лучше голыми”, – мелькнула дурацкая мысль.
– Второй не нужен, поместимся на одном, бутербродом, – вдвое упростила она задачу.
– На татами удобней, – не согласился с ней, так и не сообразив, причем здесь бутерброд.
– Мы что, спать собрались? – хохотнула Фаина.
– Скорей наоборот – бороться, как нанайские мальчики с нанайскими девочками, до полного изнеможения.
– До полного? – захихикала дама, но тут же смолкла, тревожно поглядывая то на скромное одноместное ложе, которое вот-вот примет в свои объятия, то на мои вздувшиеся брюки, готовые выпустить на волю голодного зверя, – Уже ложиться? – теряя инициативу, неуверенно спросила она, так и не решаясь снять трусики и лифчик, – последнюю преграду на тернистом пути предстоящего грехопадения.
"Уже снимать?" – вдруг мысленно представил Верочку, смотревшую на меня с испугом, – "Я хочу! Но боюсь!" – всплыли ее слова, сказанные в подобной ситуации.
Вот тебе и опытная тётка! Даже щечки покраснели! У меня-то давно полыхают. Неужели и тётеньки трепещут в преддверии запретных утех? Похоже, не часто изменяла мужу, а то и вообще впервые. А может, и нет у нее никакого мужа, и не было никогда. Да мало ли, зачем она в этом городе у моря. В общем, полная лажа, как и то, что она Фаина.
– Как хочешь. Постоим, как на пляже, и разбежимся, как в море, корабли, – разочарованно ответил ей, уже не надеясь на продолжение, – Ладно, ложись. Не бойся, я сам боюсь, – неожиданно вылетело у меня.
– А ты юморист, – чуть ни до колик рассмеялась дама и, отчаянно взмахнув рукой, решительно опустилась на ложе. Теперь она лежала передо мной, свободно раскинув руки и часто дыша полной грудью, увенчанной уверенными дыньками. Раздвинуть бы ей ножки, и точь в точь пляжная соблазнительница. Правда, моя дама не прятала глаза под темные очки, как та на пляже, а улыбалась мне виноватой улыбкой, словно втайне стащила у жизни нечто большое и светлое, не ей назначенное великим мошенником – судьбой. Невольно застыл, созерцая фантастическую картину "Соблазн".
– Выключай свет и раздевайся! – громом разорвала тишину долгожданная команда. Не подымая головы, мигом оголился и встал в нерешительности, кожей чувствуя, куда смотрит женщина. Ощущения, как на призывной комиссии, где врачи, как правило, тётки, щупают яички кандидатов. Хорошо, там не торчал, – Дурачок. Наоборот не догадался? Ладно, уж. Похвалился своими причиндалами. Выключай! – окончательно смутила дама, и оттого в наступившей кромешной тьме неожиданно потерялся, – Иди ко мне, глупенький мальчишка, – услышал призывный шепот откуда-то слева-снизу.
"Наверняка уже совсем голая”, – заколотилось сердце, запуская механизм предстоящего таинства, – "Не подведи!” – проверил, на всякий случай, пульсирующий от напряжения "причиндал”, осторожно опустился на колени и наощупь устремился к долгожданной цели – готовой к соитию женщине.
– Стой-стой, шустрый мальчик. Не торопись, успеешь. Накинулся, как на сопливую девочку из детсада, – шумно дыша, горячо шептала партнерша, умело парируя мой напор, а я от дикого возбуждения уже ничего не соображал и тыкался, как кутёнок, куда придется, даже не пытаясь попасть, куда надо, – Что ж ты, всё мимо и мимо, – не выдержав, констатировала она очевидное.
– А как, если темно, – возмутился, мгновенно отыгравшись на дыньках, случайно попавшихся под руки.
– Ай! Ты, что! Замри на секунду! – отреагировала дама, а я вдруг почувствовал, как ее рука уверенно захватила кончик и потянула к себе. Конечно же, поддался и сразу ощутил сладкий миг касания к чему-то влажному, – Суй, – едва расслышал главную команду и одним движением легко скользнул вглубь желанного женского тела. Получилось!
Негромко ахнула невидимая в темноте Фаина:
– Хватит-хватит! Ты что, весь решил влезть? Не надо глубоко. Теперь попихайся туда-сюда. Вот так. Так. Хорошо. Молодец! Только не кончай, пока ни скажу.
Вот это, называется, отдалась! Лежит, насаженная, как бабочка на булавку, и ещё командует, как её иметь. Уж этой гимнастике обучен любознательными соплячками. Впрочем, разницы никакой – похоже, у всех там "только дырочка для хвостика, и ничего больше”, – как поделилась моя юная подружка Любочка. "Дужче-дужче”, – вдруг всплыло из бурного детства, и чуть, было, не рассмеялся, когда услышал знакомый вариант:
– Сильней-сильней! Так! Так! А-а-ах! А-а-ах! А-а-ах! – в экстазе "заахала" моя взрослая кукла, четко отслеживая частоту колебательного процесса, – Всё-всё, хватит! Я кончила, – в самый неподходящий момент остановила она, ловко соскочив с "булавки”, на мгновенье застывшей в её нежном организме.
– Что кончила? – откровенно удивился, медленно приходя в себя, но так и не ощутив никакой "приятности”, как и тогда, с большими девочками.
– Ну, получила удовольствие. Думала, не успеешь коснуться, уже всё. А ты разве нет?
– Нет, – ничего не понимая, ответил ей.
– Ладно, полежим немножко. Отойду, можем повторить.
Разочарованный прерванным актом, улегся рядышком на голый пол и попытался, было, обнять даму – уж очень захотелось потрогать ее выпуклости. Солидные, не то, что у девчонок.
– Не надо, Толик, жарко, – возразила та. Странно. Впрочем, всё правильно. Похоже, в этой, так и не освоенной науке, я до сих пор "кукла дурна". Может, потому и не испытал ничего от первой близости. Зачем кукле какие-то чувства. "Не надо глубоко. Только не кончай, пока ни скажу”, – вспомнил нехитрую инструкцию. Сказала, как отрезала! Уж лучше бы отрезала, а то эти каменные причиндалы того гляди лопнут. Нет, с кукольными мыслями ничего не выйдет. Даже посмотреть, чем тетки отличаются от сопливых девчонок, и то не позволила. Хотя, и так понятно, насмотрелся на картинках. Но, всё равно интересно.
Минут через десять полной тишины, наконец, услышал:
– Давай, мальчишка, лезь уже. Можно, – и все повторилось, как впервые, – Всё. Кончила. Включи ночничок, – попросила партнерша.
Когда вспыхнул свет, увидел, что она стоит у стола в трусиках и лифчике. Похоже, это финиш.
– Поцелуй меня, – неожиданно попросила дама.
Удалось, как ей хотелось, или нет, не знаю, но вдруг почувствовал, что напряжение стремительно перерастает в боль, как это было, когда сорвалось с Нинкой. Но даже глупая Нюрка и та по своему детдомовскому опыту знала, что в конце акта "туда надо пописать, чтоб были детки”. В юном возрасте это было невозможным. А что мешает сейчас, когда нереализованных запасов жизненных соков на троих Фаин, и живое вместилище рядом, правда, уже упакованное в красивые трусики.
– Может, еще попробуем? – робко предложил, решив, что остановлюсь, когда сам захочу.
– Нет-нет, Толик. И так голова кругом. Не ожидала, что так заберет. Да и поздно уже. Нам пора. Спокойной ночи, – чмокнула в щечку, накинула платье и стремительно выскочила за дверь. А я стоял столбиком и не мог шевельнуться от боли. Хорошо хоть знал, что делать, и минут через десять уже спал мертвецким сном.
– Ну, как? – спросил утром Виктор.
– Нормально, – ответил ему.
– Сегодня моя очередь, – тут же определился он.
Вечером на танцах Фаину не обнаружил. А утром следующего дня узнал, что она уехала.
– Как уехала? – растерянно спросил Виктора.
– Как все – путевка кончилась. Кстати, ты ей очень понравился. Теперь моя Олька возжелала с тобой попробовать, – сообщил он.
– Да пошла она! – вполне конкретно ответил ему.
Больше на танцы не ходил, решив, что с меня хватит и одного эксперимента.

А однажды в порт пришел греческий корабль. Мы так и не узнали, с какой целью, но вечером на танцах вдруг появились греческие моряки. И на несколько дней танцы стали главным развлечением отдыхающих.
"Вот теперь я действительно в Греции”, – размышлял, пытаясь уловить смысл восторженных фраз на незнакомом языке, – "Они вернулись в свой Мариуполь, хоть ненадолго, и теперь рады без памяти. Вон как воркуют. Знать бы еще, о чем?” А в порту стоял ярко освещенный "грек” – их огромный плавучий дом.
Но как-то утром корабль исчез, будто и не было его никогда. Порт надолго опустел, так больше ничем и не порадовав.
Ну, а в пляжной зоне, кроме спасательных катеров, тоже ничего не заметил, даже гребных лодок. Что уж говорить о парусниках. "Их нет у меня”, – как в какой-то цыганской песне.
Через день после ухода "грека” проснулся от необычного шума за окном. Оказалось, на город обрушился ливень с сильным ветром и градом. Глянув на море, увидел, что оно в белых "барашках”. Неужели шторм?
Сразу после завтрака отправились с Виктором посмотреть. И вправду шторм. Похолодало. Порывистого ветра уже не было, да и дождь прекратился, а огромные волны накатывали и накатывали на пляжный песок, разбиваясь о двухметровую каменную стену набережной. Это было нечто! В туче соленых брызг светилась радуга. А побелевшее от пены море рокотало, сокрушая сушу. Жаль, не разрешали купаться. Специальные патрули и спасатели были начеку и быстро отлавливали потенциальных нарушителей. А сколько всякой дряни выбросило тогда море. Похоже, не только дряни – энтузиасты, жаждущие сокровищ, долго еще ковыряли палками береговой мусор.
Дня через три погода наладилась, и время вновь полетело. К Стаскевичам так и не попал. Дважды подходил к их дому, но поговорить удалось только с волкодавом Серёжей. Узнал он меня, или нет, но не лаял, а внимательно слушал мои речи из-за калитки. Похоже, хозяева были на работе.

Незаметно подошел последний день у моря. Завтра утром поезд. Еще вчера попрощался с Виктором – его самолет летает на Сахалин раз в неделю.
Прямо с утра, еще до завтрака, в последний раз пообщался с необщительным Серёжей, а потом попытался отыскать дорожку, по которой шли тогда с Василием Георгиевичем.
И – о, чудо! – неожиданно вышел на памятный холм. И снова был очарован волшебной картиной морских просторов. Кажется, совсем недавно мы стояли здесь с отцом Толика Беленького, открывшим мне этот мир, и как, вроде бы, давно это было. А теперь только и остается широко развести руки, как он, и попрощаться:

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.

Это уже наверняка Пушкин, кто же еще! Вряд ли наши великие поэты были в Мариуполе, но Лермонтов, возможно, навещал Тамань и видел это море, только с другого берега. Во всяком случае, его герои бродили по тем местам. И море тогда было точно таким, каким вижу его я.
Жаль, не пишу стихов, а лишь под настроение вспоминаю через пень-колоду чужие. Но я еще школьник и только учусь. Да и море это увидел впервые. Нет, оно меня не разочаровало. Я люблю его, как и прежде, но не фантастическое, созданное воображением, а реальное, земное.
Что ж, до свидания, море! Я запомню тебя таким.

Вечером, слушая "прощальный концерт” пианиста, невольно впал в состояние меланхолии. Когда еще вернусь сюда, в Мариуполь, и вернусь ли когда-нибудь.
На минутку вышел на танцплощадку и вдруг прямо перед собой увидел Ольгу, сидевшую в гордом одиночестве. Наши взгляды встретились. Я кивнул, а она вдруг призывно махнула рукой. Подошел:
– Здравствуйте, Оля.
– Здравствуй, Толя. А почему на "вы”? Мы же друзья.
– Согласен. Почему одна?
– Не одна – с тобой.
– Да я не по этой части.
– А мы можем и не по этой, – улыбнувшись, вдруг косвенно подтвердила она слова Виктора.
– Ты это серьезно? А как же Виктор?
– А что Виктор. Бросил нас обоих. Что нам остается? Не будем же мы терять последний вечер. Согласен?
– С чем? – сделал вид, что не понял вопроса. А сердце уже забилось, разгоняя молодую кровь.
– А Фаинка говорила, понятливый. Не забыл Фаинку?
– Как забудешь. Первая женщина.
– А ведь первой могла быть я, Толик.
– Как это?
– Просто, Фаинка выиграла. Но я согласна и второй.
– Да ладно тебе.
– А что, Толик. У меня такая же. Хочешь проверить?
– Хочу, – не стал спорить с теткой. Будь, что будет. Если шутит, пусть шутит. А нет – еще одно приключение на закуску.
– Тогда не закрывайся. Перед отбоем приду, – пообещала дама.
Вот это сюрприз! Хоть и сомневался, что придет, но к визиту подготовился, да и дверь оставил открытой, на всякий случай.
Минут за пятнадцать до отбоя она скрипнула, и на пороге возникла Ольга, в голубеньком халатике и домашних тапочках. Но, какая! Если бы не знал, что она минимум вдвое старше, воспринял, как ровесницу – так молодо выглядела моя дама в своем домашнем наряде. Невысокого росточка, стройная подвижная брюнетка с живыми карими глазками и ямочками на щечках, тронутых легким румянцем, заметным даже в полумраке номера.
Нет, эта тетка мне откровенно нравилась. Но куклой для нее не стану. Не выпущу, пока сам этого ни захочу. Я – мужчина.
– Это что, у нас сегодня половая жизнь? – рассмеялась Ольга, глянув на приготовленное на полу ложе.
– Так прохладней, – покраснев от слишком уж откровенного словосочетания "половая жизнь", кивнул в сторону вентилятора.
– А ты изобретатель, – похвалила подруга.
– Да уж. Шампанского бы, да денег нет. Все ушли на амуницию для подводного плавания, – благородно соврал ей.
– Кто ж знал, что это случится в последний вечер, – согласилась моя дама, – Ну, раз нет шампанского, приступим к сладкому, – сбросила она халатик.
Боже мой! Какая она красивая! Я смотрел, и не мог оторваться от картины "Ольга в неглиже".
– Не смущай меня, Толик, – еще больше покраснела подруга, а я-то думал, тетки не краснеют.
– Олечка, не боишься, а вдруг дети? – задал ей глупейший в такой ситуации вопрос.
– Да я рада буду! Назову его Толиком. А то скоро тридцатник, а я ни разу не рожала. Ладно, Толик, хватит о грустном. Лучше не теряй время, выключай иллюминацию, – кивнула она на ночничок.
Вот еще! Даже девочек рассматривал на солнечных полянках, а эти тетки, оказывается, любят темноту.
"В темноте зачинаются дети”, –  вспомнил где-то прочитанную глупость. Похоже, не зря снились младенцы из акушерской книги студентов-медиков – наверняка родит нашего сына. Тогда пусть будет темно, решил я, и номер погрузился в непроницаемый мрак. Возвращаясь к партнерше, едва ни наступил на нее – та уже заняла свое место на любовном татами.
– Ого! – услышал знакомый возглас девочек, впервые трогающих мое достоинство. Но, чтобы тетка. Неужели, у Виктора меньше? Или это "ого” простая женская уловка, чтобы стимулировать партнера? Вот, чего не надо, того не надо – я был готов еще на танцплощадке, когда только намекнула.
Что ж, держись, Олечка! Я и здесь постараюсь тебя удивить.
Пресловутое "ого” оказалось не шуткой – углубиться в сопротивляющееся женское лоно удалось не сразу. А говорила, как у Фаинки. Никакого сравнения. Несколько толчков, и оказался в Раю. А вот и знакомые признаки извергающейся лавы. Всё.
Но партнерша молчит, и, одолевая естественное желание остановиться, продолжаю "штовхать и штовхать”, пытаясь утонуть, как можно глубже. Еще минута-другая, и почувствовал второе за сеанс приближение к Раю. И тишина.
– Ну, Толик! – раздался, наконец, мой приговор, – Права Фаинка. Я уже три раза кончила, а с твоим Виктором, да и с моим дураком-мужем, ни разу. Боже мой! Ну, почему так неудачно выпал жребий. Все ночи были бы нашими, Толик. Как же мне не везет, ни с мужьями, ни с любовниками, – возбужденно запричитала она, и даже, мне показалось, всхлипнула.
– Ладно, Олечка, у нас вся ночь впереди, – обнял ее, чтобы успокоить.
– Всего одна, Толик, – доверчиво прижалась своими тверденькими, как у девочек, прелестями.
– Одна, но какая! – попробовал вдохновить нежданную подружку, скрасившую мою последнюю ночь в городе Жданове.
– Толик, а ты мог бы меня полюбить? – вместе с убийственным вопросом обрушила она целый водопад искренних слез.
– Конечно, Олечка. Я и так тебя люблю. Хочешь, еще разик докажу?
– Хочу! – сквозь слезы рассмеялась пылкая любовница.
Мы очнулись, когда в номере стало светло, даже при закрытых шторах.
– Ну, мне пора, любимый, – растолкала уже одетая Олечка, – Прощай, Толик, я не забуду тебя никогда.
– Я тебя тоже, Олечка, – ответил ей, как когда-то Верочке, ясно осознавая, что повторения не будет. Неумолимое время давно развело нас навсегда. Когда родился, она была старше, чем я теперь.
Когда Олечка ушла, мне приснилось море, каким увидел его с холма в первый день нашей с ним встречи.

А часа через три – ураганный штурм общего вагона, где едва ни расстался со своим чемоданчиком, выбирая, он или безнадежно прижатая к чему-то твердому рука. К счастью, спасти удалось и то, и другое.
– Мариамполь-Мариамполь! Не забуду я море твое, – весь день стонал под гитару молодой человек, развлекая двух симпатичных попутчиц, а заодно и полвагона пассажиров.
– Почему Мариамполь? – спросил, когда тот на время затих.
– Это древнегреческое название Жданова, – пояснил он.
– А я думал, Мариуполь, – высказал ему свое мнение.
– Индюк тоже думал, – с ехидцей сострил "знаток”, поглядывая на подружек.
– И придумал Мариамполь, – добавил я под дружный смех всего купе.
А потом пошли анекдоты, и о городе, подарившем мне море, больше никто не вспоминал.

Проходящий поезд "Мариуполь-Ленинград” прибыл в Харьков, как водится, с двухчасовой задержкой, так что дома объявился в точности под бой кремлевских курантов.
– Ур-р-ра!!! – повисли на мне братья, – Толик вернулся!
– Что так поздно? Мы уже все глаза проглядели, – радостно обняла мама.
– Что-то ты совсем не загорел, сынок, – улыбаясь, отметил папа.
И до часа ночи я взахлеб рассказывал о первом путешествии к морю и о самостоятельной жизни во взрослом санатории.
– Какой красивый загар, – отметила мама, когда, наконец, добрался до постели, – У отца он какой-то грубый, как у негра. А тут чистое золото.
– Азовский, – с гордостью ответил ей, – Это от йода. Потому и кажется, что не загорел. Просто, весь харьковский перешел в азовский.
– Завтра весь свой азовский в бане смоешь, сынок, – обиделся за негра отец, – Он непрочный. Максимум на неделю.
Спорить не стал, хотя и слышал эти байки о нестойкости морских загаров.
А во сне опять оказался в Мариуполе в своем номере. Рядом лежала счастливо улыбающаяся Олечка:
– Как я рада, Толик, что ты вернулся. А у меня новость. Ты стал папой маленького Толика.
– Когда это ты успела? – удивленно спросил подружку, – У меня еще загар не сошел, а у тебя целый ребенок.
– Ерунда. Загар завтра в бане отмоешь. А пока давай с тобой родим девочку, – предложила она.
– Да я с удовольствием, Олечка. Но у меня паспорта нет.
– Как нет?
– Я еще школьник, – густо покраснев, признался ей. Теперь точно не даст. А так хочется!
– Ну, Толик, ты и обманщик! Ладно, сделаем тебе фальшивый на имя моего дурака-мужа, и поедем в Магадан.
– В Магадан?! Зачем, Олечка? Я же еще учусь. А через неделю первое сентября.
– Какая школа, Толик! Ты отец двоих детей! Будем с тобой золото мыть. Там у меня палатка есть. Заживем, как у кота за пазухой. Ладно, лезь без паспорта, – откинула она краешек одеяла.
Проснулся с торчащим колышком и ощущением, что еще минута, и придется сушить простыню.
А потом долго не мог уснуть. "Нет, Олечка, ты моя первая женщина, а не Фаинка. С ней ощущал себя куклой бессловесной, а с тобой – мужчиной. Как жаль, что мы никогда больше не встретимся. И я ничего не узнаю о маленьком Толике. Даже, есть он, или нет. Какая несправедливость! Так жить нельзя. И зачем только согласился пойти с Виктором на те дурацкие танцульки. Нет, взрослым быть плохо”, – окончательно решил я и уснул сном младенца Толика, а под утро приснилось море, каким увидел его с холма в первый день нашей с ним встречи.

Прямо с утра отправились с Сашкой в полупустую в это время баню.
– Какой красивый загар! – окружила нас стайка взрослых мужиков спортивного телосложения, – Ты где так загорел, паря? – восхищенно спросил кто-то из них. Ответить не успел.
– Да ерунда это, Колян. На Азовском море. Там химию сливают. Вот его и покрасили. Какой там загар. Сейчас вымоется, беленьким станет. Спорим на пиво! – предложил "говорун”.
– Проспоришь, Мыкола. Загар, как загар. Не смоется, – возразил "умник” Колян.
– Струсил? Ну, что, спорнём? – заржал говорун Мыкола.
– Спорнём! – согласился умник, – Давай, паря, мойся быстрей. Мы на тебя поспорили, – обрадовал он.
– Вы поспорили, а я мойся. Ждите. Я не спешу, – возразил умнику.
– Зато мы спешим. Уважишь, кружку нальем, – предложил он.
– Мне и брату, – показал на Сашку.
– Идет, – согласился говорун.
– О чем спорите? – спросил проходивший в поисках клиентов банщик, – Да я любой загар отмою. А этот химический – тремя шайками, – похвалился он.
– Отмывай! – приказал говорун.
– Как отмывай! У меня денег на него нет, – возмутился, кивнув на банщика.
– Не бздо, паря. Платит проигравший. И банщику, и за пиво, – определил говорун.
– Согласен! – протянул руку умник, – Давай, мой! – приказал он банщику, и меня впервые вымыли, как маленького, да еще в окружении толпы зевак.
Таким же макаром вывели в предбанник.
– Сиди, пока ни остынешь, – приказал банщик, – А то ты красный после бани. Не разберешь.
Под надзором толпы просидел почти полчаса.
– Похоже, загар настоящий, – вынес, наконец, свой вердикт банщик.
– Ур-р-ра! – заорал умник в предвкушении халявного угощения.
– А говорил с трех шаек. Мой еще раз! – не унимался проигравший говорун, перекрыв пути отхода банщику.
– Я могу и пять раз вымыть. Тем более, клиентов нет. Толку-то. Ничего не изменится, – возразил банщик.
– Вот и мой пять раз! – приказал Мыкола.
– Мне домой пора, – возмутился я.
– А твое дело телячье, пацан, – не согласился тот, – Надо будет, шкуру снимем и сдадим на анализы, – зло посмотрел он на меня, как на причину своего проигрыша.
– Я тебя самого на анализы сдам! – возмутился я, – Не очень-то фраерись, залетный, – с понтом ошарашил его на фене.
– Хорош, спорщики! А то милицию вызову! Так, голыми в воронке и поедете! Ты проспорил! – показал он на говоруна, к великой радости такого же не местного Коляна.
А через пятнадцать минут мы уже всей толпой пили заслуженное пиво. "Вот тебе, батя, и загар”, – заливал в себя уже третью кружку, пожалованную многочисленными болельщиками, делавших ставки на этот спор.

Конец августа не порадовал теплом, и мой потрясающий загар окончательно скрылся под одеждой. А так хотелось удивить одноклассников, удовлетворив их любопытство небрежно брошенной фразой:
– Как, где загорал. Конечно, на море. Где же еще можно так загореть.
А потом добить сообщением, что ездил самостоятельно, без родителей, и делал, что хотел, и даже – немыслимая вольность – пропадал на танцах аж до утра.
– Ну, и с кем ты там танцевал? Неужели и девочки были до утра?
– Зачем девочки? Там такие симпатичные тетки.
– Тетки? Ну, и какой интерес?
– Чудак ты, Юрка. Тетку уговаривать не надо. Или сразу даст, или от ворот поворот, – объяснял прописные истины очередному любопытствующему приятелю.
– Так вы что, по-настоящему?! – удивленно спрашивал тот.
– Нет, как в детском садике! – остроумно отвечал ему, а он краснел, как рак, под дружный смех прислушивавшихся к разговору одноклассников.
– И что, всем дают? – интересовались некоторые.
– Всем, ни всем – нам с Витькой давали. Они для этого и на юг ездят!
– Да ты что?!
– Вот тебе и что. Не все, конечно. Но, некоторые точно! И молоденьких, как мы, любят. Особенно, кто в первый раз. Обожают учить. Я штук десять перепробовал, и всем говорил, что впервые. Ладно, я пошел, – оставлял в невероятном возбуждении очередную группку одноклассников.
Слухи о моих подвигах, конечно же, быстро стали всеобщим достоянием. Очень скоро отметил, что на меня как-то по-особенному стали поглядывать одноклассницы. Интересно, кто это протрепался? А как-то раз на переменке подошла Таня Тихонова – самая красивая девочка класса – и, откровенно толкнув грудью, уже заметной даже под школьным фартуком, негромко спросила:
– Толик, может, и нам все расскажешь?
– Что все?
– Ну, что мальчикам рассказывал. Только отдельно, без них.
– Зачем это вам? – невольно покраснел я.
– Интересно. Мы же будущие тетки, как ты говоришь, – еще раз проехалась она своей пышностью и оставила в гордом одиночестве.
"Кандидатка”, – отметил про себя.

Но, что-то я слишком размечтался. Ничего этого не будет –  ни расспросов о моем морском путешествии, ни о подвигах на танцплощадке, –  и вообще ни о чем, потому что нет больше нашего славного седьмого "А”. И завтра, Первого сентября, я, словно заурядный первоклассник, войду в совершенно незнакомый восьмой "А”.