Жизнь Смерти

Глава 1. Поздно... для всего.

***

Ноги неподвижно лежат на ножках инвалидной коляски, абсолютно немые, как и три и десять лет назад. В комнатах тихо, все родные разъехались,  соседка, согласившаяся присматривать за изувеченным телом, тихо дремлет на стареньком потертом кресле. Она уже совсем не молода, веки с прожилками морщин мелко подрагивают, словно там, в мире грез, происходит что-то столь интересное, что оторвать от этого взгляда просто нет сил, и ,уставшие от наблюдения за миром настоящим, глаза без устали смотрят на мир, придуманный самовольным мозгом. Вот тень едва заметной улыбки касается губ этой женщины. Отдыхай, хотя бы там, но отдыхай, от меня, от гудящих ног и скрипящих коленей, от тупой боли в спине и пьющего мужа, горячего на слова и руку. Отдыхай.

Я осторожно, чтобы не потревожить ее, снимаю коляску со ступора, механизм старый, но благодаря смазке не скрипит и двигается все еще свободно. Это особенно важно для моих почти бессильных рук. Осторожно подъезжаю к  широкому окну, выходящему на сонный, застывший во времени парк. Старый. Глаза видят только медленно, лениво колышущееся под порывами ветра зеленое море. Людей, видимых отсюда мелкими пятнами серости или яркого цвета, почти не заметно. Поздно уже. Поздно… для всего.

Сердце бьется сильнее обычного, В ушах постепенно нарастает этот ритмичный гул, Тук-Тук. Хотя это сложно назвать ритмом, уставшее от постоянной работы сердце, с надрывом перегоняет кровь по дряблым сосудам. Тук…-тук………тук………………Гул стихает. Размытая картинка вдруг стремительно меркнет. Последнее громогласное «Тук»… и немота рывком перекидывается с ног на все тело. Остановилось.
***

Лидия Викторовна открыла глаза, сон, наполненный чем-то приятным, грел душу. Ах как бы ей хотелось вернуться туда, снова увидеть… что-то… легкий дымок сновидения уже почти выветрился из головы и вспомнить подробности уже нельзя, как ни печально.

Она осторожно встала с поскрипывающего кресла и только тут заметила, что подопечного нет рядом. Это не вызвало почти ни какого волнения, ведь так было уже не раз. Старый, брошенный всеми человек, как будто сам стремился уйти от людей. Хотя бы в гостиную комнату с ее широким окном. И всегда, когда Лидия подходила к нему, замечала измученное выражение лица,  поблекшие глаза, задумчиво вглядывающиеся в ,казалось, бесконечность. Ей было невероятно жалко этого человека, и от этого чувства подопечному становилось только хуже. Она это видела. Но ничего не могла поделать.

В этот раз старик сидел спиной ко входу, согнув ее сильнее обычного. Руки неподвижно покоились на подлокотниках.

- И на что же мы смотрим сегодня?- в ее голосе не было показной радости, которую он так не любил, только слабо любопытство, ведь каждый раз он отвечал на этот вопрос по-разному.

Но сейчас… ответа не было.

«Заснул»,-подумала сиделка и осторожно потрепала старческое плечо.

…

Тело безвольной куклой завалилось вперед.

Глава 2. Уходит рота солдат.

Еще каких-то пару мгновений я чувствовал свое тело, налитое свинцовой тяжестью и, казалось, тянущее меня за собой в глубокую и непроглядную пропасть. Но затем это прекратилось и я почувствовал неподдельное облегчение.

Я никогда не мог назвать себя верующим человеком, но и отпятым атеистом не был и теперь с изрядной долей любопытства ждал, что же будет дальше, что грядет после смерти.

Некоторое время вокруг оставалась непроглядная мгла, но вот в ней загорелась первая, вторая, десятая …. Миллионы и миллионы маленьких звездочек сверкали отовсюду! Я смотрел на них со смесью детского восторга и восхищения: «Ради подобной картины стоило умирать!»- резкий контраст между угрюмой жизнью и красочной смертью выбивал из колеи. Чувства просто бушевали внутри меня, как бы я сейчас не выглядел.

Через несколько … часов? лет?... я стал замечать, что не меньше половины звезд постоянно мерцает, а то и исчезает с мгновенной вспышкой, но на пустом месте тут же загорается новая, более стабильная.

Они были настолько красивыми, настолько загадочными, что я просто не утерпел и, выбрав одну из ближайших мерцающих, полетел к ней. Постепенно звезда приближалась, заслоняя собой все остальные пятнышки света, а затем, меня затянуло внутрь сияния!

***

Я осознал себя стоящим посреди небольшого лесного лагеря. Пара палаток военной расцветки, маскировочная сетка, подвешенная над основной частью стоянки  и группа людей в военной форме. Четверо лежали на земле …в лужах крови, один из них все еще пытался встать и вытащить из кобуры пистолет. За ним с насмешками наблюдали трое других, нагло поигрывая своими автоматами.

Увиденное ошеломило меня, страх колючим кольцом свернулся в груди, ведь я стоял прямо между раненым и бородатыми нападавшими! Но они меня не видели! Опустив глаза вниз, я разглядел только размытую тень былого человека, тело я все еще не чувствовал.

- Не долгх..ааа, вам осталось, суугххи!- Сдавленный голос молодого солдата позволил мне выйти из ступора. Он наконец-то смог расстегнуть кобуру и потянул оружие.

*Выстрел*- один из бородачей прострелил ему руку. Мне показалось, что из небольшой раны вырывается серебристый туман, постепенно ослабляя тело бедного мальчика.

- Какой же ты нэумеха, осторожнее нада с оружием, вот видишь, поранился!- гортанный бас наждачкой прошелся по слуху.  Оставшиеся двое встретили глупую издевку дружным смехом. – Хотя знаешь, я тэбе помогу!- бородач перекинул автомат за плечо и спокойной подошел к постанывающему мальчику.

-Значит, бэрешь в руку!- он схватил солдатика за рану, от чего тот болезненно вскрикнул, и вложил в ладонь рукоять пистолета.

- Наводишь на врага!- выворачивая раненную руку, он вставил дуло пистолета в рот несчастного.

Здесь уже я просто не смог устоять и ринулся на врага с кулаками… чтобы просто пролететь насквозь.

- И нажимаэшь на курок!- рука мальчика стискивает пистолет.

-Давай пацан, будь мужиком! Оружием нада пользоваться!- бородач злобно уставился прямо в глаза юнца, словно впитывая разлитую в них безысходность.

- Слезы! Ты баба, а нэ мужик. Значит за тебя оружием попользуюс я!- Он медленно, выставляя напоказ свое превосходство поводил стволом во рту раненного … и нажал на спусковой крючок.

*Выстрел*

Из затылка мальчика вырываются брызги крови, окропляя землю позади. Израненое тело безвольной куклой падает на землю. Лицо... замершее в ничего не выражающей гримассе, почти не пострадало в отличии от развороченного затылка. Но я почему-то все еще чувствую, что мальчик жив, медленно склоняюсь над его телом и провожу рукой по шероховатой щеке. Меня захлестывает поток его чувств эмоций, раздерганных воспоминаний, позволяя уже мне прочувствовать ВСЕ, что с ним произошло здесь. Горечь разрывает сердце … или что у меня теперь от него осталось. Такой молодой! Не прожил и трети моей жизни… и ушел так жестоко… Это неправильно, так просто не должно быть!

Картинка гаснет, я снова вишу в ничто, вот только прекрасный вид меня уже не восхищает, сегодня я словно похоронил сына.

Глава 3. Рассветы и закаты.

Черное тягучее солнце в груди не исчезало очень долго, вспоминал, прочувствовал, оплакивал и так раз за разом. Горечь… ее вкус я постоянно ощущал во рту.

Но со временем любые чувства ослабевают. Это событие навсегда останется одной из самых черных страниц моего существования, но я ее не забуду, просто не смогу забыть, ради того самого мальчика, ведь только я был рядом, чтобы понять его.

Просто висеть в наполненной светом звезд пустоте было глупо, я уже понял, насколько на самом деле ужасна ее красота. И я полетел к звезде, которая совсем не мигала, надеясь на лучшее, но помня худшее.

***

В этот раз я оказался в ярко освещенной каменной зале, из дверного проема доносился детский плач.

- Госпожа! У вас девочка, такая хорошенькая!- пожилая полноватая дама перерезала пуповину соединяющую мать и младенца и передала кричащий комочек новой жизни роженице.

-Марта! Хочу назвать ее Мартой! Передайте мужу!- с небольшими паузами, чтобы отдышаться, произнес усталый женский голос.

Повитуха поклонилась и вынесла ребенка, завернутого в пеленку, из комнаты. Меня, словно прикованного к нему цепью, потянуло следом. Кажется, я знаю, за кем буду наблюдать теперь. И слава Богу(при этих мыслях на меня повеяло потусторонним холодком), что ей ничего не грозит.

Отец, крепко сложенный мужчина лет сорока, принял весть с улыбкой и ,осторожно придерживая головку свертка, вышел к людям, собравшимся в просторной зале за стеной.

-Моя дочь!- Наполненный радостью баритон привлек внимание гостей. Они хлопали, улыбались, но особой радости я не замечал, было видно, что они ожидали другого.

- Марта! Хорошее имя!- произнес новоявленный отец, склонившись над маленьким тельцем.

–Знакомься, это твоя новая жизнь! (в основе веры того мира лежит идея перерождения людей в людей)- Мне показалось, что эта фраза была сказана еще и мне. На душе стало теплее.

А после пира началось то, что я уже видел со своими родными детьми. Девочку пеленали, кормили, учили ходить, укладывали спать. Я видел абсолютно все, будучи неотрывным спутником ее жизни. Мне не нужен сон – и я смотрел, как спит она, мило посапывая маленьким носиком. Как мама перед сном читает ей чудесные сказки, в которых есть место и волшебству и доблести, а затем нежно целует маленький лобик.

К двум годам Марта уже могла говорить: Патя (вместо папа), Мама, Дя (дай), Паси (пойдем) и еще несколько простых слов. Я радовался каждому из них.

-«Королевство»… скажи «Ко-ро-лев-ство»- отец, смешно двигая челюстью, проговаривал слова для дочки. Она смеялась, ее тоже смешил этот оттопыренный подбородок. Я чувствовал ее радость, как свою с каждым годом все лучше.

А в три года, она смогла увидеть меня! Долго смотрела, сморщив  носик, потом протянула игрушку и, когда я не смог ее взять разочарованно фыркнула.

В пять лет ее стали учить этикету, письму и чтению на разных языках. Наставники были довольно приятными людьми и не слишком сильно тиранили девочку, хотя она этого и не понимала. В таком возрасте вообще мало кто понимает, что самое время учиться и нельзя терять ни минуты. Сверстников у нее было мало, да и те, как я понял, ниже Марты по положению. Они вечно ходили за ней малолетней свитой, изрядно надоедая девочке. Лишь пара ребят вела себя обыкновенно и сними то девочка и подружилась.

Я видел все их игры и шалости.

Покрашенный в розовый цвет прямо перед парадом доспех сварливого гвардейца (7 лет). Отец так громко смеялся, что у девочки даже заложило уши, но мать, возмущенная уроном престижу двора, оставила ее без сладкого.

Какая-то еле живая зубастая рыба, подложенная в постель к надменному иностранному послу (8 лет). На попе бедолаги остался весьма серьезный шрам, а Марта со товарищи была хорошенько отшлепана папой.

После этого их проделки стали более скрытыми и изощренными. Они облазили весь замок и нашли пару потайных ходов, где часто бродили в свободное время.

Потом случилось первое в жизни малышки несчастье … мама заболела и умерла. Я так хотел прижать этот плачущий комочек к груди, утешить, наговорить кучу глупостей, отвлечь от произошедшего, но я не мог даже прикоснуться к ней. Сам себе напоминание беспомощности.

Отец после этого замкнулся в себе, где-то за полгода он сильно охладел к малышке, стал больше пить. Потом приближенные наконец смогли хоть немного скрасить его печаль, но время уже было потеряно - когда малышке было нужно утешение, поддержка родного человека, она его не получила. И все это в 11 лет.

Период замкнутости, первая любовь, обман и разочарование, помолвка с иностранцем, первый ребенок и прочее, и прочее, и прочее… события слились в единый поток, окрашенный то светлыми, то темными цветами. А я смотрел и чувствовал, больше мне ничего не оставалось.

Как в природе есть переход от расцвета к закату, так и в жизни есть свои «весна» и «зима». Упругие, розовые щечки прекрасной светской львицы покрыла сеть морщинок, грациозные, порхающие ножки стали чаще отдыхать под маленьким пледом, чем красоваться на балах.

Передо мной сидела уже не девочка, а настоящая матрона, имеющая своих внуков. Я смотрел на нее и видел детское лицо под слоем огрубевшей кожи моей ровесницы.

И я же был рядом … в тот миг, когда вся эта жизнь, гигантская лента … свернулась в маленький клубок и исчезла. На застеленной шелком кровати лежала Марта, окруженная детьми и врачами. Прерывистое, хриплое дыхание  с трудом вырывалось из чуть приоткрытого рта.

- Какие вы у меня … красивые!- тихие, пропитанные любовью слова вызывают влагу на глазах присутствующих. Робкая слезинка медленно, словно не веря, что ее все же пустили, скатывается по изломанной морщинами щеке. Грудь рвано вздымается … чтобы опасть уже навсегда.

Я стою перед кроватью, не способный плакать, но горячо об этом жалеющий. Медленно подхожу к изголовью и целую такую маленькую, но такую старую девочку в лоб. Снова поток чувств и воспоминаний… прощальный подарок от такого родного мне человека. Одна из картинок привлекает внимание: на ней маленькая трехлетняя Марта видит тень меня и тянет к ней свою маленькую ручку с игрушкой.

Да, Марта, я на веки рядом с тобой!

Глава 4. Тонкая серебряная нить.

И вновь пустота полная света… и наполненная ужасом. Казалось бы, все закончилось не так  страшно, как в прошлый раз, лучше … но почему же тогда черное леденящее солнце в груди стало только больше?! Что я такого натворил в своей жизни, что теперь обречен видеть страдания и смерть своих, СВОИХ!!! близких, ведь каждый стал частичкой меня!

Что это за место?! Рай или Ад?  Или что там между ними … Чистилище? Место где души бродят, ожидая суда, а может, осуждая самих себя?! Сколько еще пройдет времени, прежде чем я сойду с ума от бесконечной череды смертей?

Успокоиться, успокоиться…Звезды…

Бесчувственное мерцание звезд … точь-в-точь как на Земле. Им нет дела ни до кого, они далеки и безответны … Может этим вызвано то заставляющее тоскливо поскуливать чувство одиночества, что окутывало кусочки былого человека, застрявшие в мертвом теле, пока я их не выпущу?

Навечно одиноки в мертвом теле … участь сходная с моей, но ее хотя бы можно отменить. Точнее я могу отменить. Избавить хоть кого-то от страданий, принять на себя то, чего никогда не пожелаю другим. Да, пожалуй, это единственное, что можно сделать.

Решение принято.

По тому, что теперь заменяет мне тело, проходит озноб, как при мысли о Боге. Да, решение принято… но сейчас у меня просто нет сил, чтобы его выполнить, скорбь все еще разъедает кислотой душу.

***

Не знаю, сколько времени прошло, пока я наблюдал … за Мартой - звездное небо выглядит одинаково всегда, но думаю, что больше, чем в первый раз. Страшно подумать, сколько пятнышек света успело схлопнуться и уйти навеки в полный одиночества замкнутый мирок! Чтобы хоть как-то уменьшить количество несчастных, я решил посещать самые мигающие звезды… ведь их век уже подходит к концу.

Да… решение принято. Как можно скорее лечу к ближайшему «пациенту». Скорее, пока не передумал, пока не испугался.

***

Яркий свет бьет в глаза, заполняя собой все окружающее пространство. Мир без теней и звуков. Постепенно эффект проходит. Там, где раньше был монотонный, безликий белый цвет, проступают очертания просторного медицинского кабинета.

Картинка становится все четче, уже видны синеватые халаты медсестер и омывающий руки в дезинфицирующем растворе …хирург. Только теперь понимаю, что никак не исчезающее пятно света это операционный стол с мужчиной лет сорока на нем.

Его взгляд напряженно мечется по лицам окружающих, маска с усыпляющей смесью уже надета, но ее действие почти не заметно. Невероятно отчетливо слышу частое биение сердца. Все еще сильный, не подпорченный ни возрастом, ни вредными привычками, орган, явно выдает какой-то сбой.

Спектр ощущений расширяется, вот  уже у меня в груди расцветает пульсирующий комок боли. Каждый вздох как попытка поднять тяжелую гирю… раз, два, это не так сложно, здоровый и сильный человек может делать это довольно долго, но что, если гиря лежит на твоих легких, а дыхание не слушает глупые просьбы загнанного в угол мозга: «Остановись! Больше нет сил! Хватит!». И грудь снова и снова вздымается, принося неотвратимую боль.

Вдох – выдох, еще пара секунд существования.

Вдох-выдох, отчаянная попытка удержать жизнь, не сдаться, ради себя, ради родных.

Вдох-выдох…

Выныриваю из этого омута чувств. Несуществующее тело все еще посылает мне сигналы болезни, но я понимаю, что они не мои … мужчина на операционном столе.

От осознания невольного героизма этого несчастного человека пробирает дрожь. Я видел лишь пару мгновений такого существования, а он «живет» так уже не первый день и даже не первую неделю… цепляется за жизнь, даже потеряв надежду.

Сердце утихает, как и боль, наркоз наконец-то позволяет уставшему от медленной, истощающей силы, агонии разуму уйти на отдых, из которого можно и не вернуться.

Молодой хирург, искоса посматривая на своего более опытного коллегу, начинает операцию. Аккуратное вскрытие грудной клетки, открывшийся вид заставляет врача ненадолго замереть. Глаза, видевшие похожий процесс только со стороны, дергано  перескакивают с одного сосудика на другой, но это замешательство длится совсем недолго, оно почти не заметно.

Мерзкая на вид опухоль расползлась по верхнему отделу легкого и захлестнула даже легочную артерию.  Легкое нужно удалять.

Молодые руки медленно, но верно фиксируют мелкие сосуды, освобождают доступ к наиболее опасному участку всей операции – артерии. Хирург уже начал прижигать и прошивать сосуды, когда сердце пациента забилось чаще, давление стало расти. Короткая реплика медсестре от курирующего врача и мужчине уже вводят нужный препарат. Сердце вновь спокойно бьется. Легкое приготовлено к ампутации, осталось обработать главную кровеносную магистраль. Скальпель медленно, едва заметно подрагивая, рассекает плоть, зажим установлен, вентиляция легких работает, напряжение, сковывавшее врачей, постепенно спадает. Старший хирург облегченно похлопывает коллегу по плечу и, сказав какую-то фразу (я не могу ее разобрать, так как полностью сосредоточен на состоянии больного) выходит из кабинета.

Пара секунд и операция продолжается, нужно извлечь почти освобожденное легкое из грудной клетки, но действо прерывает противный писк приборов. Сердце остановилось, такое бывает при использовании наркоза, а здесь, видимо, сработала смесь препаратов.

От резкого перехода из расслабленного состояния в стрессовое, руки хирурга снова дрожат. Медсестры уже подводят к операционному столу дефибрилятор, краткий миг разогрева установки и мощный удар тока, должный вернуть телу жизнь.

За реанимационными процедурами врачи не замечают, как слишком мягко установленный зажим спадает с артерии, кровь медленно вытекает в грудную полость.

Еще один разряд.

Я уже почти не вижу медицинских халатов, я снова там, внутри…

Сердце сбросило свое мертвое оцепенение: «Тук»- чуть неуверенные мощный удар… еще один, еще, и вот уже эта природная машина работает на износ, не способная понять, что сама приближает свою гибель, а каждое биение – гвоздь в крышку будущего гроба.

Разум пациента вырывается из паволоки анастезии, боль, почти забытая в навеянном мире грез, ударяет с новой, не виданной ранее силой. Хочется раскрыть рот и зайтись в зверином, не оставляющем ничего человеческого, крике, но тело не слушает, вытекло слишком много жизненных сил, грань почти пройдена… за ним вот-вот закроется дверь, оставив напоследок маленький осколок чьей-то жизни… .Становится легче, словно часть боли взял на себя кто-то другой.

Последний шаг за черту… «Тук»… и по экрану приборов ползет ровная полоса, а в операционной звучит протяжный писк.

Прохожу мимо ошарашенного хирурга, в глазах его плещется отчаяние напополам с неверием, он еще не успел до конца осознать, что только что не смог сохранить тонкую серебристую ниточку человеческой жизни, такую прочную и такую хрупкую. Он еще борется, пытается найти в кровавом месеве смертельную пробоину, но тщетно.

На столе лежит раскуроченный труп с медленно мерцающей искоркой в груди. Веет отчаянием и одиночеством, как и от мальчика, как и от Марты…

- Не бойся малыш, теперь все будет хорошо, боль ушла,- глупые слова, произнесенные скорее для себя, чем для умершего, заставляют комочек света засиять ярче.

-Ты дал мне ключик к своей душе, став частью меня… я буду достоин,- фраза почти сама срывается с бестелесных губ, а невесомая рука уже поглаживает пушистый шар света.

Жизнь, не лучше и не хуже других, долгая дорога, наполненная радостью и горем, смехом и слезами, промелькнула перед глазами, вызывая грустную улыбку - столько событий и чувств уместилось в такой краткий миг. Память о последних мгновениях наполнена красками, и, что самое для меня важное, в ней было место и для меня. Это я уменьшил страдания, это я… был рядом.