Лифт

Меня могут убить, – это дело случая. Но то, что я остаюсь в живых, – это опять-таки дело случая.

Эрих Мария Ремарк.

Наша жизнь не приемлет в себе постоянства. Когда-нибудь наступает день, и спокойному размеренному бытию приходит конец. Случай. Нашу жизнь изменяет случай, и никто от него не застрахован. Он, словно таинственный полустёртый иероглиф на перекрёстке времён в любой момент подстерегает каждого на привычном, казалось, устаканившемся пути. Случайно нищий выигрывает миллион в лотерею, кирпич на голову выходящего из подъезда гражданина падает тоже случайно. А при зачатье ребёнка кто в утробе зародится? Мальчик или девочка? Этим вопросом также занимается его величество случай. Возможно ли его предсказать? Невозможно. На то он и случай. И всё же. Нострадамус, Эдгар Кейси, Ванга. Они видели картины будущего. Как круто изменится наш мир. И он, по воле случая, изменяется. Но они ведь знали. Быть может, многим покажется отвратительным моё покаяние. Однако жизнь диктует свои правила.

Всё, не троллю, теперь по существу.

Я открыл глаза. Замутнённое багровой пеленой пространство постепенно приобретало очертания убогой обстановки. Начинался рассвет. Череп привычно сдавило тисками пульсирующей боли. Мелкая трясучка проворно завладела телом, руки-ноги покрылись пупырышками, словно в них воткнулись тысячи жалящих колючек, а на лбу выступил липкий пот. Где-то в глубине мозга застучал метроном, возвещая о наступлении абстинентного синдрома. Наспех побрившись, я накинул куртку и обречённо поплёлся на работу. Говорят, понедельник – день тяжёлый. А мне каково? Голова трещит, мысли путаются, руки дрожат. Даже язык, и тот, гадёныш, подёргивается. Ну и как я буду трудиться на благо общества?

В конторе меня ожидали наряды. Много. Рядом с недопитой чашкой кофе, на глади которого дрейфовала дохлая муха, покоилась свежеотпечатанная простынь накопившихся заявок. Бегло пробежав их взглядом, я скривился и уныло уставился в окно. Во дворе густо моросил мелкий ноябрьский дождик, размазывая серой хлябью очертания голых веток. Из чрева мусорного бака вылетела ворона, и пронзительно каркнув, взмыла куда-то под крышу. Шум падающих капель слился в назойливый шёпот психиатра: не жри, не жри, подохнешь. После обильных возлияний в голове звенел колокол, а на душе скребли черти. К горлу тугими волнами подкатывала тошнота. Подсаженный с пятницы на алкоголь организм срочно требовал опохмелки.

Глядя в окно, я вспомнил сегодняшний сон. Я видел знакомый каждому с детства культовый комедийный фильм, в котором толстый дебошир, привлечённый за хулиганство в общественном транспорте к принудительным работам, смешно и неуклюже гоняется по стройке за очкариком-студентом, приставленным к нему для перевоспитания. Как бегают они по этажам недостроенной высотки, спускаются-поднимаются по площадке крана-подъёмника. Банальщина? Но нет, в какой-то момент сценарий меняется. На подъёмнике почему-то оказываюсь я. Площадка стремительно движется на самую верхотуру, трос обрывается, а я лечу вниз головой прямо на застывший острыми буграми бетон. Теперь не до смеха. В душу вселяется страх. Животный страх смерти. На этом всё. Дальше тяжёлое пробуждение.

Я где-то читал, что сны мы не помним. Они забываются ещё до того, как проснёшься. Такова физиология нашего мозга. Тем не менее, случаются исключения. Бывает, видишь во сне совершенно невероятные, порой фантастические картины. И куда всё девается? Растворилось, рассыпалось, улетучилось безвозвратно. Бывает, наоборот. Всё помнишь почти в деталях. И всё-таки странно. По определению психиатров и наркологов, сны не снятся, ежели насинячишься в драбадан. Больше похоже на бред. Видать, до белой горячки допился.

Мой образ жизни, с некоторых пор, стал примитивен и нелеп. Он был лишён всякого смысла. Друзей не было. Невесты, само собой, тоже. Были собутыльники. Начиная с пятницы, сразу же после работы я принимался бухать, и пил горькую, точно воду, все выходные напролёт. Когда я покидал стены конторы, меня уже поджидали на лавочке два неизменных кореша – красномордый Толян и вечно запухший Саня. Наш разговор начинался примерно так: сколько бабла мне удалось отжать на шабашках, и на сколько бутылок сивухи хватит, если сложиться. Я начинал пить с ними прямо за углом ремонтной мастерской, откупорив пузырь зубами. Гадкая жидкость плюхалась в желудок, и уже через полчаса безмятежность окутывала душу. Мир начинал блистать всеми цветами радуги, время останавливалось.

По понедельникам я опохмелялся. Во вторник едва приходил в трезвый вид. Среда-четверг держался, а в пятницу снова бросался в объятия зелёного змия. Когда выпадали календарные праздники, запой, соответственно, удлинялся. Я понимал, что рано или поздно сопьюсь окончательно, но останавливаться не желал. Казалось, смотреть на мир сквозь призму бутылки было намного проще и веселее, чем по трезвянке. И никаких житейских проблем, семьи, детей. Алкоголь давал ощущение полной свободы и независимости от социальной ответственности, на время отгораживал от окружающей действительности. Вот только понедельники переносились с каждым разом всё тяжелее. Поэтому, я полюбил опохмеляться. Алкоголь прояснял мысли, унимал противную дрожь во всём теле, успокаивал, умиротворял, делал уверенным, и на какое-то время возвращал работоспособность. Я отдавал себе отчёт, что опустился почти на самое дно, однако жить привык одним днём, и что будет назавтра, меня не очень-то интересовало. Настанет пятница, очередной загул в хмельном угаре. А дальше – трава не расти.

Теперь вот снова понедельник.

Просмотрев наряды, я осознал абсолютную неподъёмность свалившейся на мою шею ноши. Казалось, жильцы сговорились, решив вдруг единым махом сломать всю сантехнику в своих квартирах. Я стоял и чесал затылок, размышляя о том, а не бросить ли всё к дьяволу в преисподнюю, забыть, наплевать и забить, занять до получки у охранника Семёныча пятихатку, и преспокойно отправиться восвояси за пивом. Яростно скомкав бумажку с длинным списком, я зашвырнул её в мусорную корзину, и гордо подняв голову, направился к выходу. А не пошли бы все…

Крамольные мысли пресёк нарисовавшийся в проёме дверей начальник. Упитанная, начисто выбритая и наодеколоненная физиономия источала презрение, а свинячьи глазки буравили жёлчным взглядом:

- Круглов!

- А.

- Ты куда это собрался?

- Н-ну, за инструментом.

- Дыхни, сволочь.

- Х-х-х.

- Да не в себя.

- Хы.

- Ты видел, сколько поломок на твоём участке?

- Не слепой пока что.

- Слепой не слепой, а руки в ноги и вперёд за орденами. Сегодня придётся самому управляться. Михайлов на больничном, а с другого участка снять кого-нибудь тебе в помощь у меня возможности нет. Так что выкручивайся сам. И не вздумай лакать. В конце рабочего дня унюхаю, пеняй на себя.

- А зарплату за Михайлова мне тоже начислят?

- Чё-ё? Ты чё сказал? Круглов, ты совсем страх потерял, да? За то, что ты еле шевелишься, работать не хочешь, отлыниваешь, перегаром воняешь, тебя уволить бы надо без выходного пособия, к чёртовой матери, по статье. За систематическое нарушение трудовой дисциплины.

- Это что я такое нарушал.

- А перегар за версту каждый божий понедельник – не нарушение? У тебя новый год каждые выходные, да? А потом весь день, как сонная муха. Кто на работе спит с бодуна мордой в стол? Кто в прошлый понедельник пиво жрал? А в позапрошлый с бланшем на половину хари заявился. Так что не зли меня с утра. Быстро достал из корзины распечатку и вперёд. Иди работай. И учти, ещё раз поступит ко мне сигнал, что ты поборами с населения занимаешься, выгоню точно и гарантированно. Пшёл вон.

Что ни говори, а стезя российского слесаря-водопроводчика тяжела и терниста, несмотря на царство демократии, торжество капиталистического рая, и тотальное повышение размера заработной платы. Теперь эпоха свободы и гласности. Сколь хочешь гавкай, возмущайся, вноси предложения, доказывай, а только кормушку хитропродуманные начальнички пододвинули к себе, тебя же посадили на короткий поводок. Всё у них в отчётах хорошо да складно. С бодрым энтузиазмом рапортуют они наверх о том, что в их владениях тишь да гладь, да божья благодать. А то, что в домах трубы с совдеповских времён не менялись и сгнили давно, так виноват сантехник. И я давно догадывался, что кто-то постоянно стучит на меня шефу. Это же очевидно. Секретутка Наташка? Напарник Михайлов? Честно говоря, вполне нормальная реакция со стороны сослуживцев. Кому приятно трудиться бок о бок с алкашом? Ушлый начальник за такими работничками как я, устанавливал тотальную слежку, разве что жучки на спецовки не навешивал. Но увольнять не торопился, имея с этого прямую выгоду. За малейшее нарушение, пьянство и ляпы, он бил рублём, вплоть до снятия всех стимулирующих выплат. Разумеется, себе на карман. Для запутанных комбинаций в распределении финансовых средств у шефа в подручных имелся опытный пройдоха-бухгалтер, у которого если надо, то дважды два - это три, а когда потребуется, то и все пять.

В весьма удручающем расположении духа я отправился туда, куда послал меня начальник, то есть, за орденами. Первой по списку значилась девятиэтажка. В наряде указывался прорыв горячей воды в квартире на верхнем этаже, и хлестало так, что соседей снизу залило. Видать, у хозяев руки из одного места повырастали. Ну совсем ничего не умеют, и не хотят уметь, даже думать разучились. Привыкли на всём готовом сидеть. Стирает машинка, готовит микроволновка, пешком ходить мы не хотим, личное авто подавай. Им только удовольствий да развлечений, да денег побольше на халяву, а в собственном кране прокладку поменять, так нет, мы бояре, белоручки. Тем не менее, устранять прорыв придётся. Шеф зол и настроен решительно. Пивка бы для рывка, да где-ж его в это время взять. В карманах, как обычно, пусто. Ну ничего, сейчас всё будет. Слесарям и докторам подают во все времена. Даже бабушки-пенсионерки. Сменил я давеча сальник на вентиле батареи отопления у одной бабули, так она мне уже в прихожей суёт за пазуху чекушку. Благодарит так сказать, сразу натур-продуктом. И я поправился прямо на лестничной клетке этажом ниже.

Войдя в мрачный подъезд, домофон был отключён, видать за неуплату, я подошёл к обшарпанной двери лифта, и нажал на кнопку вызова. Надсадным скрежетом древний механизм оповестил о том, что он пришёл в движение. В глубинах шахты раздалось буханье, и вскоре двери с противным стоном разъехались. Я шагнул в тесную, резко пахнущую мочой кабинку с разрисованными похабщиной стенами. На потолке красовался намалёванный красным фломастером мужской причиндал с прилепленной у основания жевательной резинкой. Вот она, объективная реальность нашего времени. Не в хвастливых отчётах. Не в теленовостях про то, что у нас всё капитально. А в повседневной жизни. То, о чём старательно пытаются не говорить, умолчать, замазать, а если и вылазит наружу, то сообщают как-то вскользь, не преминув упомянуть, что эти единичные недостатки с энтузиазмом уже устраняются.

Оказавшись в убитом лифте, я нажал на пришмаленную зажигалкой верхнюю кнопку. Двери захлопнулись, кабинка несколько раз судорожно дёрнулась, и нехотя двинулась наверх. Треск, лязганье и скрежет. Еле ползёт, а плафон над головой так и мигает. Казалось, бесконечно длился этот подъём. Естественно, можно было воспользоваться лестницей, но тащиться на последний этаж пешком с тяжёлой сумкой? Ну уж, дудки.

Внезапно сверху послышался звук лопающейся бас-струны… Кабинка замерла на месте, покосившись набок. Что за чёрт. Этого ещё не хватало. От неожиданности я выронил саквояж с инструментами и инстинктивно упёрся руками в стены. Мне зачастую в своей работе приходилось подниматься в лифтах. Я ехал даже на второй этаж. Но до сегодняшнего дня всё было безмятежно в этом плане. Иногда в голове мелькали тревожные мысли, когда я всякий раз входил в кабинку. А вдруг? Но ведь технически и теоретически обрыв невозможен. Или возможен? Даже если он произойдёт, кабинка удержится на страховочном тросе до прибытия аварийной бригады. Все пользуются лифтами. Кроме жителей пятиэтажных хрущоб, где их в помине нет. И ни с кем ничего не случается. Тем не менее, каким-то непостижимым образом произошла авария. Да, трос страховочный. А он вообще-то существует? Он предусмотрен? Он разве не может лопнуть? Наверное, никак не сможет. На чём вообще держится кабина? Ведь на чём бы она не была подвешена, оно ведь испытывает нагрузки. Порой немалые. Ещё в этой конструкции присутствует трение. Значит, трущиеся компоненты со временем изнашиваются. Отсюда вывод, что износ когда-нибудь достигнет критического значения. В любом устройстве есть слабые места. Скажем, в водопроводном кране слабое место, это та же прокладка. Чаще всего её приходится менять. Иначе прорвёт, и будет потоп. В принципе, можно отремонтировать любой кран. Даже дешёвый одноразовый китайский смеситель при желании можно, хоть ненадолго починить. Только делать это надо вовремя, а не когда всё превратится в сопли и решето на честном слове. В лифтах, в отличие от сантехники, я не очень-то разбирался. Лебёдка, трос, электродвигатель. Как-то так. И это, по идее, своевременно должно обслуживаться. Текущий ремонт, плановая замена деталей и узлов. Между прочим, приличные деньги. Те самые, что прилипают к рукам лукавых плутоватых чиновников. Говорят они красиво. Только по сытым, холёным физиономиям, дорогущим костюмам, швейцарским часам, лимузинам последней модели, никак не скажешь, что живут они на зарплату. А в их отчётах? Так ведь бумага не краснеет. К примеру, взять мою контору. Там напортачили, там резьбу сорвали, на клей посадили, там сэкономили, вместо технологичного изделия из дорогостоящего сплава дешёвую пластиковую штамповку прикрутили. И отчитались. Сделано! Это я всё про нашу реальность, а не как в руководствах прописано.

В наступившей тишине было слышно, как где-то капает вода. Плафон в последний раз мигнул и погас. Страх закрался в душу, а я в панике давил на тревожную кнопку. Ни ответа, ни привета. Так возможно или невозможно? Где-то в подсознании гуляло ощущение смертельной опасности. Где же ремонтники? Где дежурные? Они что, там повымерли? А может, здесь их не предусмотрено? Да уж, вот они, прелести шанхайских трущоб нищих районов мегаполиса. В богатых кварталах наверняка свои сантехники в штате прислуги имеются.

- Эй, есть кто? Я застрял, чёрт, помогите, - мой сдавленный голос в этой, почти картонной коробке, был безнадёжно слаб.

В кабинке воцарилась зловещая тишина. Глаза понемногу привыкли к темноте, и в щелях под дверями стали проступать полоски тусклого света. Отовсюду слышались едва различимые звуки. В квартирах ругались, смеялись, стучали, но до меня никому не было дела. Прошло минут пятнадцать, вернее целая вечность, и снизу раздались хлопки.

- Эй, там кто-то застрял?

Наконец-то. Хотя закономерно. Кому-то понадобился лифт.

- Да, застрял, – крикнул я, прижимаясь к щели, – вызовите ремонтника. По-моему, здесь что-то оборвалось.

- Ждите, звоним уже.

Но дальше ждать мне было не судьба. Сверху послышался треск, и кабина, набирая скорость, двинулась в свободное падение. Секунда, вторая, третья. Словно в замедленном кино, лифт неотвратимо проваливался в бездну шахты. Он падал, походу, с самого девятого этажа. Тело стало невесомым, душа же отправилась в оторвавшиеся от пола пятки. Затем грохот, искры в глазах, и темнота.

Говорят, когда человек умирает, то видит перед собой светящийся водоворот, трубу, тоннель, коридор, ведущий прямиком в сказочный загробный мир. Этакий библейский рай. Сквозь это образование усопший попадает туда, и как ни в чём не бывало, продолжает жить дальше. Однако статистика показывает, что людей, побывавших за чертой по-настоящему, на самом деле единицы. Возможно, кто-то что-то видел. И не факт, что именно так, как расписывают. Вокруг кем-то надуманной иллюзии вертится слишком много падких до сенсаций ушлых журналюг, сектантов, шаманов, магов, астрологов. Тех, кто хочет погреть руки на выдумках и сказках. Вешать лапшу на уши обывателям, естественно, не за бесплатно. Выходит, склеишь ласты, а получается, не насовсем. Лично я ничего похожего не увидел. Чернота, пустота, небытие, ничто. Никаких фантастических тоннелей. Приходит смерть, и мы превращаемся в разлагающуюся, смердящую биомассу, которую желательно поскорее закопать, или лучше, сжечь. Поэтому, живите подольше и берите от жизни всё, что в ваших силах. Второй жизни не будет, как и загробной тоже. Не будет – и всё тут. Теперь это моё твёрдое убеждение.

Сколько я пребывал без сознания? Для меня этого времени не существовало. Вот она, кабинка лифта, удар, чернота, и больничная койка. Нестерпимая боль во всём теле. Руки в гипсе, на ногах тяжёлые металлические конструкции. Врачи потом сказали, что я пережил клиническую смерть, именно смерть с полной остановкой дыхания и сердечной деятельности на несколько минут. Это то самое состояние, при наступлении которого успешная реанимация составляет всего доли процента. А в следующие несколько суток половина из этой доли всё равно умирает от постреанимационной болезни. Лошадиных доз адреналина, повреждения миокарда от электрической дефибрилляции. Полиорганной недостаточности. Я около месяца пролежал в глубокой коме на аппарате искусственного дыхания между жизнью и смертью. Мне удалили селезёнку, пришили на место оторванные лёгкие и сшили лопнувшую при ударе печень. Шесть тяжёлых полостных операций.

Полгода я провёл на больничных койках. Выписался на костылях, но эскулапы заверили, восстановление наступит, а насколько скоро, теперь зависит от меня. Всё через боль. Ходьба, гимнастика, массаж. Мне говорили, что я везунчик, что шансов остаться в живых при таких обширных повреждениях практически не было. Везунчик?

Когда я вернулся в свою однушку, меня шокировало количество пустых бутылок. Гора немытой посуды в раковине, повсюду одноразовые пластиковые стаканчики. Засаленные, местами прожжённые сигаретами шторы. Посреди стола пепельница с горой окурков, и ни одного чистого полотенца. Странно, но раньше я не обращал внимания на этот бардак. Теперь же, отвыкший от грязи, алкоголя и табака просветлевший разум воспринимал этот быт с отвращением. Превозмогая боль в неокрепших и едва послушных конечностях, я принялся наводить порядок. Я начинал новую жизнь.

Настало время, я закрыл больничный, и в последний раз вошёл в свою контору. Коридор, по которому я ходил сотни раз, подсобка, мастерская, в дальнем закутке уютный кабинет шефа.

- Можно, Иван Петрович?

- А, Круглов. Вылечился наконец-то. Как здоровье? Рад за тебя. Молодец, выкарабкался. Тут работы непочатый край. Давай, включайся. У нас полный аврал. Слышал, ты с водкой завязал. Втройне молодец. Такие кадры нам нужны.

- Вот заявление об уходе.

- Что?

- Я увольняюсь.

- Почему? Объясни.

- Потому, что лифты падают.

- Круглов, ну это же нелепая случайность, невероятное стечение обстоятельств. Главное, что ты жив и с виду, вполне здоров. Отлично выглядишь. А что с тобой произошло – ведь такое один раз на миллион случается, а может, и на десять миллионов.

Я молчал.

- Понимаю, – шеф вздохнул и подписал заявление, - надумаешь вернуться, приходи. Зачислю в штат и зарплатой не обижу. Отдохни, съезди в санаторий, сходи к психологу. Только на стакан снова не садись. Всегда вот так, у кого золотые руки, ну обязательно глотка лужённая.

Я так же молча вышел из кабинета. Сантехником я больше не работаю. Не потому, что это как-то непрестижно. Если бы это не было связано с лифтами. Всю смену по этажам не очень-то побегаешь. Я работаю водителем в тандере, развожу товары по точкам. Интересно, а попасть в аварию где-нибудь на трассе, наверное, намного вероятнее, чем свалиться с высоты в кабине лифта? Это точно. Бывший начальник прав, один случай на миллион. Но за рулём я сижу спокойно и веду тяжёлый грузовик уверенно, тогда как каждый раз при виде дверей лифта меня охватывает паника. Без колебаний я сворачиваю на лестницу, и поднимаюсь пешком. Даже если взбираться придётся на десятый, пятидесятый, сотый этаж. Психолог говорил, что лифта бояться нечего. Его коллега вещал то же самое. Что главный мой противник – это страх. Этакий, сформировавшийся в мозгах посттравматический комплекс. Преобладающая над разумом защитная животная реакция. Они обещали избавить меня от страха перед лифтами. Они втыкали в меня какие-то тонкие иглы, гипнотизировали, погружали в транс. У них ничего не вышло. Интересно, а как бы они запели, если бы сами, как я, полетали? А что же сон, который приснился мне накануне падения в лифте. Что это было? Предупреждение чего-то, которому я не внял? Или банальное совпадение? На этот вопрос, пожалуй, не ответит никто. В нашем мире существует нечто эфирное, эфемерное, этакое поле, недоступное для нашего понимания. Не в призрачном загробном, а в реальном. Оно есть, да только мозг не в состоянии его как нужно воспринять и проанализировать. Он воспроизводит во снах лишь искажённые картины, пытается найти аналогии. Ведь когда мы даже очень глубоко спим – наш мозг, по-прежнему, работает.

И ещё. Я больше не пью и не курю. Как бы там ни было, но за время мытарств по больничным койкам, я навсегда избавился от этих пагубных привычек. ( Хоть бы не сглазить). Женюсь вот скоро. В наше время непьющие мужики нарасхват на втором месте после богатых.

ARHIMED