Рэкс

Судьбоносная встреча.

Без начального капитала, без богатого папы, на кредиты и деньги, взятые под проценты, раскачать свой бизнес, тем более у нас в России дело трудное и почти не сбыточное. Но мы же упрямые, пока сами не убедимся, пока сами всего горя не хлебнём сполна, никого не слушаем и никому не верим. Ну вот так и я, духу хоть отбавляй, «что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной», когда моя глупость со мной. Кафе на трассе, думал будет всё в ёлочку, но не тут-то было. Дела всё хуже и хуже, долгов всё больше и больше.
Как-то заехал дальнобой, людей не было, он с ночёвкой, сели выпили, он мне про своё …я ему про своё. Сидим беседуем. Он издалека с Иркутской области, вся жизнь за баранкой. Мужик сибирский, открытый, без камня за пазухой, таких сейчас мало встретишь. Мне интересно, расспрашиваю, в Сибири то не был никогда, да и слава богу. Сижу слушаю, как там да что там, тепло сидим, с хорошим человеком бывает не наговоришься. Он собеседник интересный, мне есть что сказать, время быстро бежит. Ну и поведал он мне под утро, как можно дела свои поправить. К нам, говорит, тебе надо ехать. Мужик ты хороший, тебя тайга примет. Золотишко говорит намоешь, семью порадуешь, дела свои поправишь. Что да как, толково разъяснил, адрес на бумажку записал. Как место то сыскать и не заблудиться набросал на ту же бумажку, типа карты. Только говорит:
— Строго настрого запомни, три дня золото мой, тебе хватит за глаза. И долги раздашь и бизнес поднимешь. Три дня, запомни, не больше. Если жадность вдруг обует, если на большее потянет, если совет мой забудешь, тайга не выпустит. Хочешь верь, хочешь не верь. Вот я, фуру купил, деда послушал, три дня золотишко мыл, пёрло недуром. Жадность так и съедала за эти три дня легко пуд намыл. Жила там насыщенная с ума сведёт любого, но одумался вовремя, дедов наказ вспомнил. Ровно через три дня свернул палатку и домой. Сейчас  дом большой, достаток, фура своя и ещё на одну деньги в банке лежат. Сын вырастет, ему подарю.
Я ему удивлённо:
— Да как же так, братан. Мыл бы пока не кончилась, сейчас миллиардером был бы.
А он мне отвечает:
— Ты эти мысли выбрось, всё в меру надо брать, тайга жадных не любит, не выпускает она жадных, подлых и глупых. Даст для жизни, если ты того заслуживаешь, или же нужда большая. А кто хапать начинает да грабастать, тех не выпускает, оставляет себе для удобрения. Меня и дед, и отец так учили, а они для меня икона. Я-то сам сиротой рос без отца, в интернате, мать подгуливала, да и выпить, губа не дура. Так что меня старшики жизни учили, скажу не в обиде на них и лещи и подзатыльники, всё в прок пошло, все уроки по жизни сгодились.
Поверил я тогда дальнобою, тоже многое повидал, интернат, стройбат, тюрьма, в людях быстро разбираюсь. По глазам их вижу, у мужика глаза пьяные, но ясные, голос ровный, твёрдый, от сердца идёт.  Правду говорил, просто по-русски помочь хотел. Эх жаль, даже номер телефона не взял, хотя адрес на бумажке есть, как ни будь письмо напишу, пусть прочитает, если конечно помнит.

Авдотья.

Риск, как известно, дело благородное, чем чёрт не шутит. Своим сказал, что живот болит, в областную больницу поеду, а сам собрал всё что надо, да и попёрся за удачей. А вокруг то, середина мая, всё цветёт и пахнет, божья благодать. До Иркутска добрался, дорога дальняя, потом с попуткой, деревня Зверовой. Красотища, первый раз тайгу увидел, ели в три обхвата в самое небо упираются, деревня не большая, глухомань, богом позабытая. Крайний домик, в огороде бабушка божий одуванчик. То ли полит траву, то ли сажает чего-то, шустрая бабуля.
 — Здравствуй мать! Привет тебе из Саратова, скажи, как мне лучше к речке Шумаге побыстрее пройти, да не заблудиться. Дело то к вечеру идёт..
 —  Ты сынок гляжу не местный, не ходил бы ты в тайгу на ночь. На речку собрался, золотишко намыть удумал??? Это тебе кто-то из местных про золото рассказал? Люди то у нас в деревне не болтливые. А раз про золото сказали, значит добро кому- то из наших сделал.
 — Да какое там добро, так, накормил человека, да и то за деньги. Просто нужда у меня большая, долгов, как у вас деревьев в тайге. Вот и приехал счастья попытать.
Познакомились, бабушка Авдотья отговорила под вечер в тайгу идти:
 — На веранде тебе постелю, утром покажу тропинку прямо к реке выйдешь не заплутаешь.
Собрала на стол не хитрый ужин, картошечку, лучок сальца порезала, грибочков поставила, молочка козьего, хлеб сама пекла, пальчики оближешь. Я всё это дело уплетаю, а сам про зверей расспрашиваю, много ли их тут, не нападут ли. А она улыбается, тебе не зверей говорит бояться надо, а сестриц, хозяюшек этих мест таёжных. Они будут решать, выйдешь ты с тайги или останешься в ней навсегда. И вполне серьёзно рассказала мне такую интересную историю.
 
Легенда.

Когда -то давно, ещё до революции, жил у них в деревне молодой парень, Егор. Хорош собой и весел. За таких говорят, первый парень. Охотник был знатный, куницу, белку добывал, тем и жил. Девки по нему с ума сходили, а на против две сестрицы, погодки, обе красавицы обе умнички и на работу скорые. Одна Оксанка другая Дарья, обе любили охотника до беспамяти. А он всё выбрать не мог, ведь одна другой лучше, да и к тому же росли рядом с самого детства вместе и на речку, и за грибами.
Вот и сказал он родителям, не могу я выбрать ни ту не другую, обидеть не могу. Знаю, что обе любят, по глазам вижу. На охоту иду, там наедине у тайги совета спрошу, как мне быть. Ушёл он тогда, так больше его с тех пор никто и не видел. Искали его охотники, но ни слуху, ни духу от него, пропал парень. Многие тогда рассказывали, что встречали медведя, ружьём целишься он исчезает, как в воздухе испаряется. Разговаривать с ним начинаешь, стоит слушает, глаза умные как у человека.
 — Да брешут же поди, — начал я оспаривать.
 — Да нет сынок не брешут,- сказала печально бабка Авдотья. — Таёжный охотник, люд серьёзный, отчаянный, многое в тайге видевший. Иногда такое видят, или встречают, что даже никому не рассказывают, бояться не поверят. Мой покойный супруг Антип Дмитрич, сам всю жизнь охотником был. Так вот умирая рассказал мне эту историю, что мороз по коже, а врать ему уже и смысла то не было.
     И вот засобирались сестрёнки в тайгу суженного своего искать. Батька ихний за топор схватился, матушка в ноги кинулась, не пущу, говорит. А они на иконе поклялись, не пустите говорят, повесимся или утопимся, а без него жить не будем. Между собой так решили, кто первый найдёт, того и счастье будет. Ушли в тайгу и тоже пропали, никто их не живыми не мёртвыми больше не видел. А потом пошла молва среди людей, что одна из них волчицей обернулась, другая же тигрицей стала. Обе тайгу стеречь богом назначены. Раз в двести лет назначает природа себе хранителей и из самых честных и порядочных в ком сострадание и любовь живёт, только таких берёт себе на службу.
 — Вот такая легенда! — говорила бабка Авдотья. — Многие верят, но находятся и такие, вроде тебя.
 — А ты сама то веришь?- спросил я её улыбаясь. Она рассмеялась:
 — Не только верю, кому хочешь доказать могу, сама не раз к хозяйкам тайги обращалась. Но тебе больше рассказывать ничего не буду, потому как ты «Фома неверующий», да и спать уже пора давно.
Красивая легенда, мне понравилась. Одно только огорчало меня, сотовой связи не было вообще, никакой. И свой телефон я мог использовать только в качестве плейера.

Подарок тайги.
Лесной забег.

Утром Авдотья вывела за огород, показала тропу. Иди по ней, к вечеру придёшь, реку услышишь, она бурная, шумит и плещется далеко слыхать. Молочка с собой дала козьего, правда молоко волшебное, я такого не пробовал, может травы там другие, может ещё что, но молочко знатное. К вечеру дошлёпал, вышел на берег, река не сильно широкая, но быстрая. Течение такое, что с ног собьёт, я вверх по реке пошёл как дальнобой рассказывал. Должен быть валун из далека на богатыря похож, там то заводь, там и мыть надо, там жила золотоносная.
Пока по тайге топал, надышаться не мог, воздух лёгкий, нежный, сам дышится. Птицы так поют, переливами, щебетаниями, как будто между ними конкурс на лучшего певца. Глухаря видел, большой важный, вообще без страха. Шишки по всюду с кулак, как у нас яблоки осенью в колхозном саду. Грибы видел, прям с тропинки можно собирать. Всего не расскажешь, бумаги не хватит. Темнеть уже стало, валун из далека увидел. Правду говорил дальнобой, голова богатыря в шлеме, один в один, как у Пушкина. Палатку расставил, уже совсем темно, брёвна натаскал, благо их на берегу было мерено не мерено. Речка времени от времени выбрасывает, те которые подальше откатываются — совсем сухие. Костёр развёл, почти как пионерский. А что мелочиться, дров то уйма, тепла и света больше…
Думал посплю немного, в палатку залез и тут понял, что не до сна мне совсем. Если тайга днём глаз радует, то ночью сердце сжимает и в пятки вгоняет. Даже сквозь шум реки было слышно, что кто-то ухает, кто-то тявкает, кто-то свистит и хихикает. Кровь в жилах стынет от такой музыки. Я костёр побольше, к огню поближе, ни ружья, ни топора. Ножичек раскладной в руке трясётся, всю ночь глаз не сомкнул. Какого хрена припёрся, думал сожрут меня этой ночью вместе с костями. Такое мерещилось, не хочу рассказывать, но было дело, крестился. Когда начало светать, маленько задремал, никогда не думал, что в тайге днём рай, а ночью даже ад -детский сад, там ты хоть не один.
Даа, хорошо быть просто глупым, но, когда ты ещё и невезучий тут уж и взаправду, пришла беда открывай ворота. Два лоточка только успел промыть, как вдруг слышу через шум реки, что кто-то ревёт и плещется и вроде как повизгивает. Пошёл смотреть, что за соседи объявились. За валун зашёл и ноги стали ватные, там огромная бурая медведица и два маленьких медвежонка принимали утреннюю ванную, громко фыркая, повизгивая и рыкая от удовольствия. Их бдительная мамашка сразу же меня срисовала и оскалив огромные белые клыки, как катер торпедоносец, который я видел в каком-то фильме, разрезая воду и раскидывая её в разные стороны огромными брызгами, ринулась в мою сторону, явно не для того чтобы познакомиться.
Ощутив небывалый прилив сил и мечтая научиться летать, не давая ей не малейшего шанса выиграть этот забег, я как раненный лось, ломанулся в тайгу. Бежал на пролом как в той песне, «куда кони несли, да глядели глаза». Минут через тридцать хорошего ходу я еле держался на ногах, бежала она за мной или нет врать не буду, не знаю, а возвращаться и уточнять у неё не было не сил, ни желания. Куда примерно идти я знал. Я знал где река, бежал всегда прямо, значит деревня должна была быть правее от меня. Всё добро которое у меня было, всё осталось на берегу. Господи, думал я, лучше бы я в Африку за бананами поехал, походу целее был бы.
Возвратиться за своим шмотьём, меня бы мог заставить, лично министр обороны. И только в том случае, если б меня прикрывал полк автоматчиков, сам бы я сидел в танке, а перед этим берег реки чтобы обработала авиация. Даа, юмор был не к месту, согласился я сам с собой. После такого шустрого забега ноги мои были деревянными, и я побрёл в сторону деревни, надеясь попасть туда до темноты. Ещё одну ночь в тайге без костра и перочинного ножика, ведь спички и зажигалка остались в палатке, я точно знаю не пережил, она свела бы меня с ума. Я брёл по тайге и молил бога, чтобы никого больше не встретить на своём пути, ни ёжика, ни зайчика, ни белочку, любой звук или шорох пугали меня и мне по всюду мерещились медведи.
Весь день я брёл как мне казалось в сторону деревни, но почему-то никак не мог дойти. Хотелось есть, хотелось пить. Губы мои пересохли и полопались, но ни лая собак, ни гула машин, ни запаха дыма, вообще ничего напоминающего присутствие людей. Да, тогда, в тот момент никакого золота мне и в помине не было нужно, если было бы чем и кому я бы сам заплатил хоть целый пуд за простую коробку спичек. Предыдущий ночью, когда горел костёр я отбил все зубы от страха, эту же ночь, да ещё и без огня, я бы точно не пережил…

Избушка.

Вдруг я вышел на небольшую вырубленную опушку, где среди чёрных и гнилых пеньков, как в той сказке, стояла добротно сложенная из брёвен, избушка. Она была похожа на избушку бабы яги, не хватало только курьих ножек. Чьей бы она не оказалась, но я обрадовался ей несказанно. Если бы я вдруг увидел здесь зимний дворец, всё равно бы он не показался мне таким приветливым, как эта одинокая, местами покрытая плесенью хижина. Сначала, мне показалось, что она заброшенная, но когда я её обошёл то увидел, что от двери в тайгу уходит хорошо различимая тропа. Тропа — это хорошо, тропа — это значит, что здесь часто бывают охотники и грибники, значит она обязательно выведет к людям.
Дверь была закрыта на большой амбарный замок и ещё плотно прижата сосновым бревном, откинув бревно в сторону я увидел ключ, висящий на гвозде. Хотя я и не был таёжным охотником, но мне было понятно, что все запоры сделаны для того чтобы во внутрь не проникли дикие звери. Ну представьте себе если бы туда проник медведь, вряд ли бы он оставил что ни будь целым. А для людей висел ключ, который сразу же бросался в глаза. Замок с лёгкостью поддался, было видно, что он недавно смазанный. Без скрипа и без скрежета я открыл дверь и шагнул внутрь. Там было темно и прохладно, единственное небольшое окошко как смотровая щель в танке, почти совсем не пропускало свет, да и снаружи уже темнело.
Отступив в сторону от двери, я стал осматриваться по сторонам. Запах, вот что человека встречает, так как я был голодный и мучительно хотелось пить то все мои чувства были обострены до предела, внутри пахло табаком, жаренным хлебом, грибами, чесноком и керосином. Запах залы и мокрой шерсти я помнил всю жизнь, ведь когда-то я рос вблизи Саратова, в деревне верхний Курдюм, у бабушки Маши сестры моего деда, на русской печи.
Этот запах был моего детства который жил во мне всю жизнь, ни краска, ни лак и не пластик не перебивал и не портил эту гостеприимную хижину. Бывает так заходишь куда нибудь, а душа не лежит к месту, ты даже сразу не понимаешь в чём дело, не спокойно на душе, дискомфорт и хочется по быстрее уйти оттуда. А бывает так переступил порог и всё, сердце на месте, душа рада, и только потом ты начинаешь понимать, что это запах, запах который тебе близок, который ты не с чем не спутаешь, запах тепла, добра и уюта.
Прямо передо мной стоял стол, грубо обтёсанный топором, но поверхность была гладко обстругана, кто-то не мало потратил сил, чтобы его выровнять, умелые руки и острый рубанок колдовали над этим столом. Сразу же бросалась в глаза керосиновая лампа, стоявшая по среди стола, коробка спичек и две восковых свечи лежали рядом. Было такое ощущение, что будто бы кто-то специально это всё приготовил к моему приходу. Спички были сухие и я с первой попытки зажёг керосиновою лампу. Тёплый жёлтый свет от живого огня радостно и гостеприимно наполнил избушку. Когда-то в какой-то книге я читал рассказ о диверсантах, они устраивали схроны продуманные до мелочей, так вот хозяева этой избушки скорее всего были преподавателями этих диверсантов, потому что к большой радости я нашёл в ней всё, что было необходимо для жизни, и более того здесь было уютно и спокойно, как у Христа за пазухой.
Слева от стола была сбитая лежанка, она была довольно просторная, что даже два взрослых человека могли на ней улечься, при этом вольготно себя чувствуя. Два табурета сбитых из сосновых брёвнышек находились тут же. В углу стояла самая настоящая буржуйка, точь-в-точь как при царе Горохе, чугунная с дверцей и поддувалом. Каково труда стоило её сюда дотащить, было известно только хозяевам, сотворившим этот непомерный подвиг. Мне доводилось работать на метало приёмке и как-то раз точно такую же буржуйку обнаружив в металлоломе, мы решили поставить её к себе в вагончик. Вшестером протрезвев и проклиная изготовителя, вспотев и кряхтя, нам с большим трудом удалось это сделать. Здесь же её походу отлили на месте, а потом уже построили избу или же вертолётом МЧС её доставили сюда. Другого объяснения по этому поводу у меня просто не было.
На буржуйке стоял чайник, большой алюминиевый, наполненный водой, к которому я с жадностью присосался. Утолив жажду, я продолжал оглядываться, как не странно, ни пыли, ни сажи, ни паутины, не где не было видно. Было понятно, что люди, бывавшие здесь, уважали себя и чистоту. Добрая поленница наколенных сосновых дровишек, была сложена рядом с печкой. Умный японский дом со всеми своими технологиями нервно курил в сторонке, а здесь же бери и грейся. В другом углу стоял сколоченный из сосновых брёвнышек сундук не сундук, ящик не ящик, но он был с крышкой и закрыт на висячий замок.
Рядом как всегда висел ключик, откинув крышку я понял, что это почти что пиратский клад, с таким сундуком можно было перезимовать и не тужить. Поочерёдно доставал «драгоценности» которые были дороже всех драгоценностей на свете. Муку, сахар, соль, разную крупу, алюминиевый бидончик с подсолнечным маслом, патронташ набитый патронами шестнадцатого калибра. Там был фонарик, медицинская аптечка, капканы разных размеров, топор, гвозди, точильный камень, леска, поплавки, баночка с крючками, в общем там было всё для человека попавшему в беду.
На самом дне ящика я обнаружил целлофановый свёрток, связанный бечёвкой, в котором находилась смазанное одноствольное ружьишко в разобранном виде тридцать седьмого года выпуска изготовлено тульскими мастерами в прекрасном состоянии и готовым к бою. Да уж мать моя честная, матушка моя Россия, ну скажите мне на милость люди мои добрые, в каком Риме, в каком Париже, в каком дворце или замке, можно найти то, что нашёл я? А у нас в России, в глухой тайге, в заросшей бревенчатой избушке было всё, а чём только может мечтать заблудившийся путник вроде меня. И не каких денег, не каких банковских карточек здесь не требовалось в помине. Бери всё и пользуйся всем, в этом то по ходу и есть та суть и загадка русского народа.
Алюминиевая фляга на пятьдесят литров такая же как у наших колхозных доярок до краёв наполненная водой стояла под столом. Несколько банок говяжий тушёнки сразу же меня пленили и околдовали, вскрыв одну из них ножом, который был воткнут по середине стола, с жадностью прямо с ножа я проглатывал куски мяса. Разогревать или что-то приготавливать мне не позволял дикий голод, поэтому проглотив холодные куски мяса с застывшим жиром, я понял, что переборщил, но голод был изгнан и я продолжил экскурсию, по своему надёжному, гостеприимному жилищу.
На лежанке лежал матрац, сшитый из крапивных мешков набитый травой, я не много разбирался в травах, потому как моя бабушка делала так же, она набивала матрац мягкими травами добавляя туда, чертополох, полынь и хвою. В таком разнообразии трав нет места для таких кровососов как клопы и блохи. Сверху лежал овечий тулуп, который заменял и покрывало, и одеяло это в зависимости от того, кому как было угодно. Моё внимания привлекла солдатская шинель, висевшая тут же, она была необычного серо-голубого окраса. Пришитые, большие, отлитые бронзовые пуговицы с двух главами орлами царской армии наводили меня на размышления, шинелька то походу белогвардейская, добротная и плотная. Прям какой-то таёжный музей, а не хижина охотников.
Я снял её с гвоздя чтобы примерить, но увидел гитару висевшею под ней, не большую семиструнную, поблёкшую от времени, судя по узорно вырезанному грифу, скорее всего она была с той же эпохи, что и шинель. Аккуратно сняв её с гвоздя, я бережно провёл пальцами по струнам, проверяя строй. Она отозвалась на моё прикосновения, очень приятным, мелодичным, волшебным, завораживающим слух, спокойным, не громким звоном. Я сам никогда не расставался с гитарой, ещё в интернате, старшики показали аккорды, когда ты слушаешь это одно, когда играешь сам это совсем другое. Ты вдруг становишься волшебником и магом, который творит волшебство по крайней мере каждому исполнителю, который играет на гитаре всё это так и представляется.
В интернате у нас были советские гитары (ширпотреб) на которых мы стачивали лады, подкладывали под гриф картон. Струны были дефицит, и мы делали их из телефонного кабеля, но всё-таки добивались хорошего результата и вполне сносно играли на них, все хиты того времени, (Машина времени, Бони М, Скорпионс) и многое другое. Уже много позже отбывая срок за кражу, на зоне, один цыган, показал мне несколько аккордов на семи струнке, я опробовал их и запомнил на всю жизнь. На семи струнке, ведь играл сам Высоцкий, которого я с одиннадцати лет слушал, впитывал и чтил, поэтому я часто перестраивал свою шести струнку под семи, и проигрывал аккорды напевая песни Высоцкого, чтоб не забыть. Чуть-чуть поиграв я понял, что гитара живая, она была душой и голосом этой хижины.
Не знаю зачем, но я стал примерять шинель, что-то объёмное и тяжёлое, оттопыривало внутренний карман, в моей руке оказалась солдатская фляжка, явно наполненная до краёв. Откручивая пробку, я всей душой верил в удачу и мысленно просил бога, что бы в ней оказалось то о чём я мечтал, на этот раз фортуна, не обошла меня стороной. Запах чистого медицинского спирта ударил мне в нос и радостно подбросил меня к самому потолку. Правду говорят жизнь — игра, сотканная из неудач и неожиданного счастья. Каких-то двадцать минут назад, меня трясло от страха, голода и жажды, как тут же мир перевернулся и выдал мне всё, о чём только можно было мечтать. Плеснув в алюминиевую солдатскую кружку чуть-чуть на самое донышко, я махом заглотил и запив водой, присел на табурет.
Ружьё, патроны, запасы продуктов, всё было у меня под рукой. Улыбчивая, миловидная, всеми любимая фортуна, стояла у меня за плечами, всё наладилось, всё в ёлочку! Значит можно вернуться к реке, попробовать всё с начала, ведь с ружьём и патронами, выстрелами я мог бы отпугнуть любого хищника. Там далеко ждали долги и надо было их платить, таков закон, а значит утром вернусь к реке и буду мыть золота покуда не намою пуд, так я рассуждал. Спирт разлившись по моим жилам, наполнил меня теплотой и лаской напрочь изгнав из моей души всякие страхи и сомнения. Плеснув себе ещё не много на самое донышко, видя пьяными глазами, стройное очертание фигуры самой мисс вселенной красоты госпожи удачу, я махнул из кружки за нею родимую.
Да уж спирт он и в Африке спирт, а спирт в этой фляжке был настоян на каких- то волшебных травах, это чувствовалось по не обычному, едва различимому вкусу. Плеснув себе ещё чуть-чуть на самое донышко, я закрыл дверь на засов и сидя на табурете просто смотрел на огонёк, который жил и радостно колыхался под стеклом керосиновой лампы. Я был один на один сам с собой, не одной живой души, во круг меня не было на десятки километров, первый раз в жизни я был в такой ситуации я был доволен собой. Медведь не догнал, голод и жажда не убили, страх остался за стенами избы и я не собирался открывать ему дверь.
Ведь страх бывает разным: страх бывает перед дракой, сильным соперником, потерей любимой женщины, от финансовых проблем, бывает страх высоты. Разноликий, разнообразный страх присутствует в каждом человеке. И я скажу вам друзья мои, что очень мало людей которые могут победить, все эти разнолицые совершенно не похожие друг на друга, иногда сводящие с ума страхи. Я же был не вредим, сыт и пьян, плеснув себе ещё в кружку, я распрощался с остатками всех страхов.

Хозяйка тайги.

Развалившись во весь рост на лежанке, моё тело на конец то  расслабилось, и я почти уже засыпал, как вдруг услышал, как кто-то скулит под дверью, жалобно и протяжно и иногда вдруг плача и всхлипывая точь-в-точь как человек. Совершенно недоумевая, кто бы это мог быть, но ведь явно же это не хищник, ведь скулили и вперемешку плакали очень жалобно. Делать было не чего, я плеснул в кружку как всегда чуть-чуть едва  прикрыв донышко, не пьянки ради, а ради смелости. Взяв фонарик, собрав одностволочку, загнав туда патрон, взведя курок, я с ноги резко распахнул дверь.

 Продолжение следует...http://www.cibum.ru/book/show/9311359