Потомок Орфея

ОЛЕГ КОСТЕНКО

Потомок Орфея.

Рассказ

Петербург встретил меня проливным дождём. И здесь не везёт, - подумал я, выбираясь на стоянку такси. Свободных машин, разумеется, не было. В любое другое время стоянка оказалась бы переполненной ими, но только не теперь, когда машина по настоящему нужна. Проклятый закон подлости. Некстати вспомнились детские стишки: «Есть невезения закон, его не обойдёшь, коли не выучил урок, то с двойкою придёшь». Ладно, бог с ней с двойкою, не до того сейчас.

          Я пробираюсь к проезжей части сквозь толпу, мимо зонтиков и плащей по которым стекает вода.

          - Извините, сударь, извините.

          Сам я тоже промок с ног до головы.

          Подъехала зелёная машина. Я рванулся к ней, едва не отшвырнув пожилую женщину.

          - К «Октябрьскому» концертному залу, плачу за скорость.

           Прежде чем дверца захлопнулась, до меня донеслась отборная ругань и традиционное:

          - Нахал, проклятый.

                   Простите, бабушка, сам терпеть не могу всё это хамьё, лезут повсюду, как боги, в трамваях семечки лузгают прямо на пассажиров, а уж что бы старушке место уступить – да скорей конец света. Так бы и придушил, но у меня действительно вопрос жизни и смерти.

          Дворники смахивали с переднего стекла капли воды. Я смотрел на город сквозь дождь. Все пешеходы были какие-то нахохленные и почти одинаковые, наверное, оттого, что прятались под дождевиками и куполами зонтов. Погода подстать настроению.

         Дождь усиливался. А может уже началось? Я встряхнул рукой, обнажая часы, да нет – ещё пятнадцать минут. Только бы успеть! И дай мне боже сил убедить Серёжку не играть его новую музыку. В отчаянии я перебирал аргументы в своём уме.

          Серёжку Крамерова я знал ещё со школы. Наверное, он был единственным композитором в мире с дипломом психолога, и не просто с дипломом, он ещё умудрился и диссертацию защитить.

          В школьном ансамбле он додумался сочинять музыку в ритмах мозга. Так родился новый вид искусства, прозванный в последствии головотяпом.

          В зал ломились, ученики дёргались, как заведённые, в ритме, задаваемом местным кумиром. В помещении, где проходили концерты пару раз били стёкла, от восторга конечно, а учителя находились в состоянии тихого ужаса.

          Попытки запретить концерты вызвали бунт, в свете которого подбрасывание в учительскую дохлых крыс смотрелось весьма невинно. А в «Комсомольской правде» появилась статья о том, как губят таланты. Учителя сдались, находясь теперь на грани тихого помешательства.

          И внезапно всё кончилось.  Сергею просто надоело.

          - Понимаешь, Толян, - рассказывал он по дороге из школы, - не то всё это. Вначале оно, конечно, здорово было: ты на сцене орёшь, а зал под твою музыку беснуется. Чувствуешь себя кумиром, вождём. Прикажи я тогда школу по кирпичику разнести, учителей линчевать – линчевали бы, и разнесли, под соответствующую музыку, конечно. Но вот однажды увидел я всё это со стороны. Это же жуть! Обезьяны под гипнозом. Бужу примитивные инстинкты, а мне хочется другого.

          Он вдруг остановился, зайцем отпрыгнув за угол.

          - Бежим, - сказал он мне громким шёпотом, - поклонники на горизонте, опять будут плакать в три ручья и умолять сочинить что-нибудь этакое.

          Так мы с ним тогда и не договорили, а блистательный головотяп развивался с тех пор без него.

          После школы я уехал из города на два года и повстречал Сергея лишь на вечере выпускников. Он подошёл ко мне, словно не было этой, величиной в два года паузы.

          - Привет, Толян, слышал, слышал про твои подвиги, - говорил он, протягивая мне руку, - два года на Камчатке, это здорово.

          - Да вот занесла нелёгкая. А ты как?

          Вместо ответа Сергей вынул из кармана протёртую на сгибах афишу. Прочитав, я присвистнул:

          - Так это ты?! Я думал однофамилец.

          - Я, я, собственной персоной.

          И не сходя с места, кинул мне контрамарку. Симфония называлась «Дождь».

          Дробно постукивал барабан, негромко подпевали трубы, печально играла скрипка. А на улице, подстать музыке, шёл тёплый солнечный дождь. Странно, что ещё тогда никто ничего не заподозрил, в том числе и сам психолог с дипломом.

          Потом я уехал в командировку в Москву, а Сергей, в надежде, что я успею, вручил мне контрамарку, на новую премьеру.

         - Это будет нечто потрясающее, - вещал он, - вот увидишь.

          Машина свернула возле «Гостиного» и встала перед светофором. Пешеходы переходили улицу под разноцветными куполами зонтов, странно, что их так много несмотря на дождь. Красный свет, наконец, сменился жёлтым, и людской поток прервался, лишь несколько запоздалых пешеходов торопливо перебегали улицу перед напряжённо ждущими машинами. Вспыхнул зелёный, мы тронулись. Должны успеть.

          Аничков мост, мокрые кони под дождём. Будет жаль, если весь город провалится в тартарары.

          Уже в Москве, в какой-то передаче, я увидел интервью с  Сержем.

          - Как вы сочиняете музыку?

          - Ни за что не догадаетесь, - Серж прямо светился от простодушного детского восторга. – Гуляю под дождём, обвешавшись датчиками биотоков, а потом перевожу их показания в музыку, вот вам и симфония «Дождь». Конечно, это грубая схема, в жизни всё сложней, а с недавнего времени я вообще обхожусь без приборных записей, хотя по-прежнему пишу в ритмах мозга.

          Но я больше не слушал, потому что теперь мне стало по настоящему жутко.

          Музыка в ритмах мозга. Люди слушают её в концертных залах, их сознание пульсирует в её ритмах. Много людей, много ощущений, и вот на город наползает туман, гудят ветра, гремит гром. Где вы, парапсихологи? Ау!

          Я позвонил Сержу домой:

          - Как называется твой новый опус?

          Маэстро нисколько не удивился.

          - «Стихия». Часть первая – «Буря», часть вторая – «Землетрясение».

          Я покрылся холодным потом.

          - Извини, тороплюсь, - продолжал Серж как ни в чём не бывало – Уеду на денёк, на концерте встретимся. Будет прямая трансляция.

          И он бросил трубку в своей обычной манере.

          Мы выскочили на площадь Восстания. Дождь стоял сплошной

стеной. Ветер усилился, казалось, наступил всемирный потоп.

          Да нет, ещё рано. Я взглянул на часы, Боже, они стояли. Тысячи людей прильнули сейчас к экранам телевизоров, тысячи

людей слушали музыку, тысячи людей представляли бурю.

         - Всё, извини, но дальше не поеду, ни зги ни видно. Стой, Деньги!

         Но я уже выскочил из машины, растворившись в дожде.

 Только бы не начали вторую часть…