Сыграть в Землю

С высоты город давно уже напоминал ежа. Тысячи острых игл-высоток устремлялись к медовому яблоку-солнцу. Город был опасен, остр, неприятен. Слишком много в нем людей – слишком мало покоя. Я пробиваюсь сквозь толпу,  как скорпион сквозь песок Сахары, и направляюсь к своему дому.

- Новый спа-салон! Возьмите рекламку! Рекламку! Спа-салон «Мечта Афродиты»!  Спа-салон!

Мальчик лет 15-ти орал ломающимся голосом вызубренные фразы. Я улыбнулся. То ли с названия этого салона, то ли с рвения мальчишки, который пытался впихнуть равнодушным горожанам лоснящиеся желтые листовки с полуголой женщиной на них.

- Возьмите рекламку!

А когда  я подошел совсем близко, мальчишка с отчаянием, присущим всем подросткам-максималистам, произнес:

- Пожалуйста, возьмите чертову рекламку!

Я взял чертову рекламку и положил в карман.

Липкая жара сплывала с неба в медовых лучах солнца. Кажется, наша планета теперь к нему гораздо ближе, иначе этот бетонный еж не стал бы прогреваться до 45-ти градусов. И все же. Вхожу в дом, поднимаюсь лестницей – лифт на ремонте уже год – и улавливаю призрачные запахи жизни. Кто-то жарит рыбу, кто-то – пек пироги. На третьем этаже пахнет стиральный порошком. На четвертом – почему-то мочой и сигаретами. Пятый пахнет цветами – расцвели две фиалки на подоконнике. Мой же этаж пахнет лишь пылью. Квартира моя – пивом. Мне кажется я таки слышу просьбы об уборке с каждого угла, но…

  Снимаю липкую футболку и сажусь на расшатанный стул. Он прохладен, и мой зад благодарно к нему липнет. Открываю бутылку холодного пива, и вздыхаю с наслаждением – как хорошо здесь, в условной прохладе, в одиночестве…

В одиночестве.

Я никогда не был женат и даже не думал об этом. Два года у меня жила персидская кошка Анна, но потом умерла от какой-то кошачьей болезни. Еще год у меня жил попугай, но тоже умер. Интересно, что там, после смерти?.. Может, они гуляют в своем птичье-кошачьем раю? Сомневаюсь. Хотя, кто заслуживает на этой планете рая, или хотя бы подобия рая, так это животные. Бедные существа, рабы человека. Чертового человека, который считает важным раздать чертовы рекламки, чтобы другой их взял, занес домой, и отправил в мусорное ведро.

   Да, именно оттуда смотрели на меня два черных глаза неестественно выгнутой «Афродиты», вернее, ее подобия, которое возникло в извращенной фантазии дизайнера. Где же моя Афродита? Я бы согласился на любую… На любую, но при этом, чтобы хорошая. Чтобы глаза синие. Улыбка милая. Готовить чтоб умела. И ноги длинные… И смеялась чтобы приятно, а то есть всякие девушки, у которых смех – как гул мотора…

Я буду в одиночестве вечно.

Ну и что? Есть же полно мест, в которых хотел бы побывать, и без девушки можно прожить яркую жизнь.  Отведаю Барселону, Ниццу, Дели, искупаюсь в Тихом океане. Поймаю чертову тихоокеанскую рыбу. Съем на ужин тихоокеанского краба. Огромного краба. Хорошо проживу.

Как-нибудь проживу.

Мысли сгущаются во мне, я им подневолен. Я простой человек и склонен мечтать.

Но сегодня должен ехать. К матери, в деревню. Она упряма – ненавидит город, но обожает огород. Это человек прошлой эпохи с безумной жаждой жизни – как жаль, что мне не передалось ни частички этой жажды. У меня внутри лишь болезненная сухость, и никакого желания ее утолять. Более того, я с ней смирился…

Много хмельного нельзя - вечером в дорогу. Поэтому я ложусь на прогнутый диван, и настраиваюсь на просмотр передачи… Известные комики отстегивают искрометные шутки – да, это определенно стоит посмотреть. Даже не знаю, как бы жил без шуток о политике. Политика нужная вещь, как воздух, как одежда. Я так люблю политику и политический юмор, что спустя несколько минут крепко засыпаю. Я простой человек, - говорю себе перед этим. Простой, и живу просто, и мечты у меня – проще некуда. Но в моей простой голове возникает одна примитивно простая мысль – что же после того, как меня, простого человека, не станет? Я не политик, естественно, жизнью не рискую. Да и вообще грань опасности для меня это передозировка пива. Но все же, как говорил Булгаков, человек внезапно смертен.  Что если меня, внезапно смертного простого человека вдруг не станет? Что тогда? Мозг выдал свою версию событий, и проснувшись, я дрожал и был обильно полит потом.

   Мне приснилось, что я в гробу. Я живой, но зарыт глубоко под землю. И гребанный мозг так правдоподобно подобрал ощущения, что сам же и поверил в реальность происходящего. Я чувствовал холод, какой бывает в подвале. Влажный, проникающий в каждую косточку, холод. И я скребусь о доски, пытаюсь кричать, но ничего не получается – ни звука, ни нужного по силе толчка. Но потом – как марево в пустыне – я вижу шлейф розовых волос. Но они далеко, будто за черным экраном. Я замер, глядя на эту волну. Гроб сжал меня со всех сторон, я не мог больше шевелиться. Не знаю, сколько я так мучился, пока наконец-то не проснулся.

Долго не мог прийти в себя, но оправдание безумию нашел – холод мне не показался, в комнате действительно стало холодно. За какой-то час на улице объявилась огромная грозовая туча и сопутствующий ей ветер. И не стоит, буду теперь знать, думать о собственной кончине перед сном. Вдруг какое-то божество примет это за желание, и решит выполнить…

- Ураган, - сказал сам себе, умылся, и решил немедленно собираться в дорогу. Если начнется ливень, я уже не выеду сегодня с города.

Через 15 минут я уже направлялся к своему Фиату 2012 года, когда услышал звонкий голос:

- Подождите! Подождите!

Моя соседка с этажа выше, я слышал вчера, как она пела… Как прекрасно пела… Совсем молодая девушка, моложе меня лет на 10. Или 15.

- Вы случайно не будете проезжать мимо оперного? У меня собеседование, но я уже ужасно опаздываю! К тому же дождь собирается….

- Конечно, - улыбнулся я. «Кажется, дождик собирается». Она улыбнулась в ответ, растянув напомаженные губы. Значит, не так уж и молода, если ищет работу. Но я никогда не предпринимал попыток познакомиться с ней, это слишком сложно для меня. Но вот, судьба сама подкидывает мне потрясающий шанс, так чего же я жду?

-Как вас зовут, прекрасная леди?

- Думала, знаете! Нина.

- Я Григорий.

-Знаю, - и рассмеялась, да так заразительно, что я и сам разразился хохотом.

Я открыл для нее дверь, и она так ловко забралась на пассажирское сидение, словно там ей и место. Ее наскоро застегнутая блузка ослабилась на двух верхних пуговицах, и я увидел то, что мне увидеть не полагалось. Наверняка, я должен бы почувствовать себя неловко, но не ощутил ничего, кроме толики возбуждения. Слишком уж давно не наблюдал настоящей женской груди.

К моей чести стоит добавить, что мне вовсе не нужно было к оперному театру. Я даже намотаю весьма неплохой круг. Но я не мог отказать ей, она была так хороша, и так улыбалась, и так отчаянно, умоляюще на меня смотрела. И ее блузку распирала молодая грудь… Сердце мужчины так жалостливо, я не удержался. И… И поехал к этому чертовому, чтоб он провалился, театру.

Солнце пропало, словно и не было полтора часа назад этих липких лучей, от которых я обливался потом как забытый на плите чайник кипятком. Вместо солнца – иссиня-черные клочки туч, сбившихся в громадное адское нечто. Нечто собиралось греметь, извергать молнии и тонны воды. Предчувствие грозы заставило волноваться куда больше чем крохотные упругие шары под белой атласной блузой.

Я давлю на газ, чтобы успеть на зеленый. Почему-то тошнит.

- И что, интересная работа намечается?

Спрашиваю красавицу Нину, она взглянула на меня подкрашенными серыми глазами… Но я не узнал ответа на свой вопрос.

Я не знаю, откуда взялся грузовик. Я вообще больше ничего не знаю. Я только попытался вывернуть руль, но сделал еще хуже – задел еще кого-то, и все равно… Ничего уже не могло помочь. Потому, что начался дождь. Потому, что была плохая видимость. Потому что я засмотрелся на ее глаза и почему-то нервно сжатые, вмятые в зеленую юбку-карандаш, руки.

 Что случилось… Случился скрежет метала, крик – мужской, не мой. Ни я, ни Нина больше не кричали. Я почувствовал удар – сначала выпрыгнула подушка, но что от нее, когда тебя подминает под себя многотонный железный зверь? Разумеется, я умер. Разумеется, умерла она.

Я судорожно пытался вдохнуть, не осознавая собственной кончины. Ведь где же смерть, если я думаю? Жива мысль, значит, жив я. Cogito ergo sum. Или это опять трюк мозга, как сегодняшний сон? Но вот, я же помню сон, помню…

Но память моя начала растворяться, как сахар в горячем чае. Мне было холодно, потом – никак. Я чувствовал лишь легкость, тошнотворную легкость полета. Еще слышал голоса. А потом все исчезло, будто бы кто-то отключил свет. Щелкнул выключателем. Осталось только ощущение веревки в затылке, которая меня держит. Я был привязан к чему-то.

- Шакс¹ ему, и четыре сайхо². Этот быстро в себя приходит, - речь понятна, но густа. Густа, как вязкое варенье, или что-то подобное. Так я не мертв? Я ощущаю свои конечности, ощущаю рот, в котором ощущаю очень знакомый слащавый вкус. От него пощипывает сначала на языке, потом эта волна проносится всем телом, я вздрагиваю, как от электрошока. Мне что-то льют в глаза, и любой туман пропадает. Немного пощипывает, но все становится ясным.

Нет, я не в больничной палате. Из моих рук не торчат капельницы, как я видел во многих фильмах. Я вообще не болен и чувствую себя просто отлично. Я сижу в кресле, да, это кресло. Я сижу в кресле перед экраном.

- Эй, Камо? Камо! Я тут!

Да, речь знакома, вернее, похожа на знакомую речь. Но я все понимаю, только не уверен, смогу ли ответить. Но поворачиваюсь на голос. Боже мой.

Я уверен, что знаю эту женщину, но понятия не имею кто она. На ней странное платье – оно словно живое. Переливается серебром, сияет миллионом цветов. И двигается на ней! Чертово платье двигается на ней! И сама женщина такая же странная, как и ее платье, стоит отметить. Ее волосы… Я сначала думал, что и это мне показалось, но нет. Ее волосы – полупрозрачны и розовы, достают до пола. Ее длинные тонкие руки как будто бы кто-то долго тер отбеливающим мылом.

- Наигрался? Пора домой.

Я понимаю, что мне очень трудно дышать. Будто бы дышу под водой.

-Камо?

Снова обращается ко мне (ко мне ли?) она, и тянет свою тонкую ладонь. Неестественно тонкую, отмечаю про себя.

- Я где? – глаза ее – огромные как для ее небольшого лица, стают еще больше. Она резко вдыхает дважды, и кому –то кричит:

- Он не помнит! Он не проснулся! Он не помнит! Не помнит!

Последние два раза она говорит сама себе, и закрывает тонкими руками свое лицо. Чертовщина.

Но я ощущаю себя очень, очень, очень странно. Осматриваюсь, хоть и глаза почему-то болят. Будто что-то сдавливает их. Значит, все же была авария. Мне тяжело смотреть на нее, я закрываю глаза, хотя и это вызывает болезненные ощущения. Что-то чешется в моих глазах. Была авария, и я попал… Куда? Открываю глаза, чтобы ответить на свой вопрос.

Передо мной – большой экран, на экране – моя машина. Вернее, я вижу зад своей машины, и номерной знак. Больше, грубо говоря, ничего и не осталось. Весь перед смят в гармошку, фура не пострадала. Хотя меня убила. Да, я вижу как толпа народу снимает произошедшее на видео. Подъехала скорая помощь. Льет дождь.

Я просто смотрю сверхкачественное кино, вот что я делаю! Там я! Я на экране! Что за… И Нина мертва. Я убил эту девочку. Я идиот. Или она тоже здесь?

- Камо, посмотрите на меня! – мое лицо берет двумя руками другая женщина, в облегающей форме. На левой ее груди (а грудь весьма крошечная) вижу символ Земли. Маленькая Земля там оборачивается, как голограмма.  Удивительно. В голове ясно, как в самый погожий день, я весьма хорошо себя чувствую.

- Смотрю, - говорю я, но не понимаю, почему они зовут меня Камо.

- Кто вы? – спрашивает она.

- Григорий, - отвечаю я.

- Возьмите это, - она протягивает мне зеленую пластинку. – Это в рот.

Я послушно ложу в рот тоненький листочек, и он тут же обволакивает каждую мою клеточку изнутри. В мозгу словно бегают мурашки, много мурашек! Хочется вычесать мозг!

- Что это за хрень!

Женщина в силиконовом (или из какой ереси сделана эта ткань?) платье, что-то бормочет в ладони. Она ужасно испугана. Я ее так испугал? Но кто она вообще?

- Ты меня помнишь? Помнишь? – спрашивает она, а я не могу даже соврать, потому что мне мозг изнутри что-то щекочет.

- Это побочный эффект, Кес, - говорит мягким голосом женщина с голограммной планетой на груди, - это пройдет. Вопрос только когда. Посетите его любимые места, а главное – отправляйтесь домой. Часто синдром проходит сразу же по приезду. Но если… Если вдруг… Это не пройдет… Тогда приходите к нам снова. Но не рекомендуется, в любом случае, в ближайший септион использовать программу. Вот и все. Можете идти.

Мне кажется, я под водой. Голоса расплывчаты, слова едва доплывают до меня – тяжелые, как свинец. Что-то простреливает в голове, я…Помню три солнца в небе. Далекие три звезды. Все полнится розовым светом, я иду полем… Полем фиолетовых цветов.

Трясу головой, пытаясь избавиться от этой прекрасной картины как от иллюзии или как от галлюцинации. Ну да, точно. Она же дала мне какую-то пластинку. Возможно, там какой-то кокаин.

Снова мой затуманенный взгляд падает на то, что передо мной. Но там уже нет меня, побитой машины, Нины, фуры. Ничего. На экране крутиться наша зеленая планета, и подпись – знакомые буквы, но слишком уж изящны, слишком заковыристы: «Благодарим за игру! Приходите еще!». Игру? О чем это?

- Пойдем, - тянет ко мне уже обе руки это тонкое существо, и я поднимаюсь.

Пытаюсь подняться. Ноги – два непослушных камня – упираются в пол, но я не чувствую коленей. Не могу их согнуть, или разогнуть. Опускаю голову, но все куда-то уплыло, а потом опять возвратилось.

Словно рыба на суше. Беспомощный и вялый.

- Не плачь, - говорю этой женщине, хотя даже не знаю, плачет ли она. Но мне так показалось.

- Ты помнишь кто я, Камо? Помнишь? Я твоя жена, хьоса. Помнишь?

Не помню, поэтому молчу.

- Камо, ты играл в Землю, понимаешь это? Ты не… Ты слишком прирос к своему персонажу. Я предупреждала тебя не вмешиваться в это. Это же наркотик… Настоящий наркотик. Все сходят с ума по этой игре, словно настоящего мира и не существует вовсе. Все бегут туда. Предпочитают глупую программу. Камо! Прошу тебя, скажи, что ты понимаешь, о чем я говорю.

- Если это жизнь после смерти, то я не разочарован, - пытаюсь улыбнуться я.

А ведь действительно. Как все просто говорит. К тому же мне очень, очень привычны ее касания к моей руке, словно я всегда вот так держал ее. Стало быть, я заблуждался, и я совсем не одинок. У меня есть жена.

- У нас есть дети?

- Ты… Ты что. Мы женаты лишь четыре септиона! Рано еще, Камо, рано, - но она веселеет, как мне кажется, от этого.

Зал долгий. Пол – словно залитое желе. Качается от каждого шага, или это я качаюсь… Огромные ряды людей за такими же экранами, я не знаю где начало и конец. Каждому к затылку присосана какая-то серебристая пульсирующая трубка. Глаза их открыты, но ничего не видят. 

И я не вижу пока ничего. Лишь ограненный хрусталем экран размером в три моих роста, крутящуюся Землю на нем – будто бы можно взять ее в руки! – и надпись: «Поиграй в Землю! Только в этот турион – купи жизнь на 50 лет и получи еще 7 в подарок!». Желающих купить – много.

Но я уже выхожу отсюда. На трясущихся ногах, под руку с необычайно сильно, но странной во всем, женщиной.

А на улице, в искристо - розовом небе, скользят три, гораздо более далеких чем было Солнце от Земли, звезды. Я застыл, не в силах двигаться. Передо мной была моя, на миг ставшая чужой, планета.

Я не Григорий, какая чушь. Я Камо.

                                                                       ***

Дом. Стакан. Зеленая жидкость.

- Пей…

Пью. Жидкость имеет очень яркий вкус, что-то среднее между яблоком и дыней.

- Расскажи мне, что ты помнишь. Хотя бы что-то. Из твоей игры.

Я снова осматриваю комнату, снова натыкаюсь на свое отображение в зеркале – тонкой серебренной пластине посреди сияющей стены. Мое лицо – лицо совершенно чужого существа (я уже получил нагоняй от новообретенной жены за слово «человек»). «Человек» - это в игре, в реальности мы фрои. Члены, оказывается, величайшей во Вселенной цивилизации. Сначала я смеялся, потом стало не до смеха. Да и мой новый смех меня пугал – какое-то кряхтенье в груди.

Но лицо мое – как изумленная маска. Да, все, что вокруг, мне очень знакомо. Это как шестое чувство, или дежавю. Я уже был здесь, но не могу вспомнить, когда и что здесь делал. Мое место, но чужое. И тело мне чужое. Но лучше об этом молчать…

Я уже начинаю сознавать и понимать, что происходит. Но это все весьма смешно и неуклюже, я же смотрел там, на Земле, фильмы про инопланетян. Я, фрой, играющий в человека, смотрел фильм про других типа-фроев, что прилетали на нашу планету. Еще я иногда задумывался о существовании внеземной жизни. Но никогда, клянусь, чем только могу поклясться, никогда в моей голове не проносилось и зачатка сомнений в существовании Земли!

Какие парадоксы. Мне кажется, мой мозг сейчас расклеится. Если он вообще у меня есть. Нет, признаться, фантазия у сценаристов или кого-там еще далеко не ушла. Люди весьма похожи на нас… Да, я говорю нас. Я начинаю сознавать себя тем кем я есть, вероятно, этот глупый синдром проходит. Проблемы только с тем, что кроме одного воспоминания о розовом поле ничего больше нет в памяти. Совершенно ничего.

Но я помню, как не хотел терять отца. Он угасал в больничной палате, а я, юный и несмышленый, верил в лучшее. Мое наивное сознание не желало смириться с сущностью человеческой жизни. Я говорил ему, что все будет хорошо. «Сын, не дури меня. Хоть ты не дури…» - просил он. И умер в тот же вечер. Я так боялся его смерти. Был трусом…

Нет, Григорий был трусом. Каков я на самом деле – я не имею понятия. Но воспоминания о сухой руке отца были теперь гораздо ярче, чем даже смутное, едва уловимое, как зеленый огонек в «Великом Гэтсби», воспоминание о странном розовом поле. Хотя, прогулявшись улицей, я уже не находил в розовом свечении ничего странного. Напротив – это было прекрасно. Я даже не понимаю, зачем нужно было менять это в Земле. Оставили бы, это напоминает сказку. Очень крутую сказку о далекой розовой планете, что кружится вокруг трех звезд.

- Слышишь, что прошу? – да, но я забыл о том, что она вообще здесь. Хотя странно забыть о женщине в переливистом платье и розовых волосах в пол. Хотя и на мне одежда не страннее – я даже не знаю, как это назвать. Похоже на комбинезон, но без застежек, как у тех девушек. Но все же нечто другое.

- Расскажи мне, - уже раздраженно, если я правильно понял эту эмоцию, просит она.

- Что рассказать, любимая?

- Не используй этих грязных земных слов! Отвратительно. Гадко! Ты никогда не посмеешь возвращаться в игру.

- Хорошо-хорошо. Я еще не понял толком кто я, поэтому не ори на меня. Твой голос очень… Водянистый и медленный… И это странно звучит. Но что бы тебе рассказать… Я не могу еще понять, что тот мир – был нереальным.

- Это программа! И ты платил за то, чтобы не понимать нереальности.

- Много платил?

-Достаточно много! Все, что получил за рейд к Сапфо.

-Куда?

- Ты патрульный, Камо. Ты летал уничтожать незаконное образование на Сапфо, получил за это огромные средства. И почти все спустил на гребанную игру. О, лишь бы ты не потерял работу! Ты оставишь нас без единого шанса выжить!

Память сразу же выбрасывает мне картинку, о которой я точно никогда бы не попросил. Я брожу среди углей. Кое-где – части человеческих тел. Вокруг меня – яркий круг света. Кто зовет меня… Вздрагиваю. Да, наверняка, Григорий был более добрым, чем Камо. Более… Человеческим. Я ухмыляюсь на этот фарс в своей голове. Интересно получается.

- Но я прожил… Недолгую жизнь.

- Ты купил 38 лет. Где дел остальное – понятия не имею.

- И я прожил не слишком хорошую… Да ладно, отстойную жизнь. Но это было круто. Я… Я ездил в лес на охоту. Я собирал там грибы. О, как они пахнут! А потом сварить с них юшку. Да. Но город мне не нравился совсем, я хотел перебраться в деревню к матери, но…

-Не ты, Камо! Твой герой. Твой персонаж, ладно?

Я застыл. Она боится. Меня, или того, кем я стал после сеанса.

-Люсс, - срывается с моих губ.

- Помнишь как называл меня? Память возвратилась?

Она обрадовалась.

-Не знаю, - говорю честно, и уже сам наливаю себе в стакан этой странной, но потрясающе вкусной, зеленой жижи. – Лучше расскажи мне правду, чтобы я быстрее опомнился. А то мне еще кажется, что я раздавлен фурой.

- Земля… Это вымышленная планета, которую сочинил Габо Энуар. Пока ты играл, я изучила это. Он придумал землю сначала как идеальный мир для всех, кто хочет познать на вкус древность, отсутствие технологий и прочую чушь. Сам был первым игроком в бета-версии. Но потом… То ли сыграла реклама, то ли что. Земля в весьма короткие сроки стала самой популярной игрой. Вернее, практически единственной игрой. И что-то там нечисто, понимаешь. Когда я поняла, что ты меня не узнал, и ничего здесь не узнал, я сразу же представила тебя в боксе для тех… Кто не смог опомниться. Игра очень влияет на рассудок. Это дурман, наркотик, если хочешь.

- Есть те, которые не вспоминают кто они?

- Их много, но о них не говорят. Камо. Я рада что ты вернулся. Но если ты снова уйдешь, то возвращаться тебе будет некуда.

Я не стал задумываться над ее словами. Я в десятый раз осматривал комнату, и все было здесь совершенно уже родным. Я дома. Наконец-то я, идиот, дома. С женой. Это прекрасно.

В игре все практически скопировали с нашего мира – та же концепция вращения вокруг ядра. Все то же – один единственный элемент и тому подобное. Но немного приукрасили, немного упростили. Люсс, как я всегда нежно называл свою красавицу, говорит, что когда миллиарды подсели на эту игру – многие покупали то, на что хватало средств. Дабы просто опять вкусить этой дозы. И даже если был негром в южных штатах – этот фрой все-равно возвращался назад. На Землю. В мир своей фантазии и иллюзионной свободы.

- Если Земля чье-то творение, то это творение гения! – сделал я умозаключение.

Но здесь, дома, на моей родной планете, все было иначе. Я вспоминал частично названия материалов, предметов что меня окружали. Хорошо, что не стали кардинально менять язык – не возникает никакой путаницы. Все земные языки чем-то схожи на мой родной, и поэтому я легко его начал припоминать. Туговато, но легко.

Дома производили из цельных плит добытого из-под коры вещества. Оно проходило обработку, и становилось практически нерушимым, но в то же время могло пропускать воздух, перерабатывая его. Это вещество имело очень приятный глазу фиолетовый цвет, и в нем в свете трех звезд (мне чесался язык назвать их солнцами) искрились зеленые блики. Еще меня заинтересовал стол, я не смог вспомнил, что это за материал, но на ощупь он был холодным, как лед. А на вид – как полупрозрачный зеленый мрамор с белыми, тоже полупрозрачными, жилками.

Жена ответила весьма емко на мой вопрос об этом:

- Это шамос, его добывают на Кипсаре. Там это жидкость.

- Кипсара, как понимаю, планета?

- Да, планета. Очень далекая планета, Камо.

Еще я заметил интересную деталь – моя жена (мне очень нравилось произносить теперь это слово), словно сливалась с воздухом. Со всем, что находилось внутри. Мы попали домой слишком быстро, чтобы я смог разглядеть еще и других женщин, но волосы у девушки что подсунула мне зеленую пластинку были белыми, как едва уловимый тополиный пух, и сияли, как осколки стекла. Но волосы моей жены – розовая призрачная волна – растворялась в густом воздухе, и вся ее тонкая высокая фигура тоже.

- Я знала, что игра изменит тебя. Если бы ты посоветовался со мной, перед тем как идти туда – я бы нашла способ отговорить тебя. Но ты этого не сделал.

И Григорий бы этого не сделал, подумал я, и тут же отбросил от себя эту цепкую мысль. Имя Григорий было теперь так же далеко, как эта несуществующая планета Земля. Программа, всего-то программа! Игра! Кто бы мог подумать.

                                                                ***

Турион – когда одна из звезд уходит за горизонт, и освещают небо лишь две. Она, правда появляется потом. И уходит за горизонт другая. Довольно красивое явление, - цвета становятся ярче, а воздух легче. Как правило, звезды делают это семь раз – и это септион. После четырех септионов наступает хитирон – все звезды прячутся за горизонт, и наступает тьма. Это я не видел еще ни разу.

Ветер здесь густой, как я говорил. Тягучий, хочется сравнить с медом, но здесь другой мед. Он розового цвета, иногда красного или фиолетового. Есть редкий белый мед – это из Сафо, соседней планеты. Там есть разный, но они не торгуют всем, что у них есть. Они вообще мало чем торгуют, это не нужно этой уникальной, богатой планете. Им не нужен обмен, они самодостаточны.

Я отдыхал на искусной лавке, сделанной из невероятно красивой древесины – это было дерево серебристого цвета с алыми прожилками. Словно оно гнало своим телом кровь. У нас не растут такие деревья – это все привезенное богатство.

Или мои трофеи. Завтра будет турион, я полтуриона уже здесь, в реальном мире. Я вспомнил, что играл уже в четвертый раз, вспомнил, как рыдала моя жена после второй моей игры.

- Мы обеднеем, и переедем жить на Пасу! – кричала она с мокрым лицом.

Паса была планетой нищеты. Там добывали никому не нужные ископаемые. Их не покупают, а жить самим в пустыне слишком трудно. Паса давно стала страшилкой для взрослых.

- Не пугай меня этим, я зарабатываю гораздо больше, чем трачу! – и это было правдой. Я не покупал много лет – мне было достаточно 25 или 26. В последний раз я решил пожить дольше, но хуже – и разочаровался. Нет, жить надо мало, но ярко, вот что! На то и другое не хватит средств.

Теперь я спокоен, мне не нужно больше возвращаться в игру. Я все понял, она права. Вдруг в следующий раз я не смогу вспомнить себя, и останусь навеки кем-то вымышленным? Тогда действительно, кроме Пасы мою жену больше ничего не ждет. Без меня она не найдет откуда брать средств, и сгинет в черной глине. Ей придется состричь ее прекрасные розовые волосы, а уж этого я допустить не могу!

Да и красота здесь лучше, чем в игре. Здесь реальная красота. Растет машрам – мелкие белые цветки с изумительно сладким запахом. Кусты липкой, но пахнущей свежей мятой камеи. И качается полоска горизонта – такого далекого и молочно-призрачного, что иногда не вериться, что он там есть. От нечего делать я попытался найти в памяти аналогии з растениями Земли – и сравнил кусты с кустами роз, а цветки – с ландышами. Но это не совсем верно. Потом я попытался сосчитать, сколько же мне лет земными мерками. 3 428 насчитал я, быстро прикинув соотношение.

- Камо! – громкий, плывучий голос моего друга испугал меня. Я подскочил тут же – неужели Хавор решил навестить меня?

- О, я удивлен, удивлен!

Мы жмем руки в особом дружеском приветствии, и оба очень рады видеться. Он выше меня, поэтому мне приходится немного задирать голову.

- Присаживайся, - и он садится, сажусь и я.

- Я слыхал, ты опять на Землю подсел, - и взгляд его становится осторожным, как будто он прощупывает ногой мутное речное дно.

- Да теперь уж точно завязал, хватит, - смеюсь. Он никогда не был в игре, поэтому и относится к ней весьма осторожно, как моя… любимая.

- Я вот чего пришел, рейд намечается.

-Куда на этот раз?

- Мусорщики бушуют на Нимее.

Снова мусорщики. Снова чертова Нимея. Это огромная, просто невероятно огромная каменная планета куда тянут весь отловленный космический мусор. Да, хорошие планеты не гадят, но таких мало. Большинство, типа страшной Пасы, выкидывают невероятное количество мусора. Я уже молчу о планетах-производителях. Нимея же последняя остановка этого хлама. Но не последний путь. Там все это сортируется, и идет в переработку. Время от времени мусорщикам надоедает подобный расклад – они чувствуют себя рабами, возможно, так оно и есть. Они начинают бунтовать.

   Конечно, не в этом прелесть моей работы. Мы брались за гораздо более сложные задания, но с приказами не спорят.

- Нимея это плохо… Но легко.

Друг соглашается. Я замечаю, что длинные и худощавые его пальцы с едва заметными алыми шрамами – остались от плавниковых наростов (он слишком долго жил на океанической Льере) – трясутся и судорожно перебирают друг друга.

- Ты что-то хочешь сказать?

- Хочу. Расскажи мне… Расскажи мне, как в этой игре. Что ты чувствуешь там. Что видишь. Почему ты четыре раза решался на это? Я же знаю тебя…

- там все совсем иначе. Ты рождаешься, живешь. Ты настоящий. Учишься в школе, избиваешь чокнутого соседа, взрослеешь. Эмоции реальны, мир реален. Там одно лишь Солнце – одна звезда в небе. Все синее, желтое и зеленое. Правда, это только там, где нет человека. Там где человек – все превращается в серую и коричневую грязь. Но все же люди любят жизнь.

Друг мой молчит, едва повернув ко мне голову. Он не это хотел услышать. Или это?

- Те, кто это придумал, - говорит наконец, почесывая розовые шрамы на пальцах, - гребанные извращенцы. Вот и все, что я скажу тебе. В общем, как только сартар – летим.

Все здесь измеряется звездами – сартар, это когда средняя звезда находится выше других. Если простыми словами.

                                                                              ***

Корабль давно готов. Готов я, мой друг, и двое наших девушек-коллег. У одной волосы такого же изумительно розового цвета, как у моей Люсс, разве что короче. У второй они… Как хрупкое жидкое золото, вперемешку со стеклом. Такие же золотые, тягучие волосы. Белые, будто выточенные из камня, лица. Большие ясные глаза. Корабль наш, это я понял уже второй раз после возвращения, похож на огромную хрустальную буду. Он прозрачен, а вдоль стен расположены хрустальные черепа, призванные записывать невероятное количество информации.

- Это наша работа, - зачем-то говорит мне девушка с медовыми волосами. Ее зовут Шам.

- Я знаю.

- Мы просто напугаем их, как всегда.

- Я знаю.

Или не знаю? Почему-то мне неспокойно. Наверно, она заметила мои бегающие зрачки, и слишком частое дыхание. У нас, фроев, очень хорошо развиты чувства. Мы тонкие, как бумажные куклы, волосы у нас как паутина. Воздух слишком густой для наших хрупких легких. Как только мы умудрились стать этой развитой цивилизацией, если нас легко можно растоптать?..

Да, в этом и весь парадокс! Мы вынуждены были защищаться до тех пор, пока не научились нападать. А когда научились нападать – уже не смогли остановиться. Да и было незачем. Не имея грубой силы – давили знанием и технологией. Не имея крепкого тела – обрели слишком долгую жизнь. На Земле… На Земле таких назвали бы колонизаторами. Как англичане, как гребанные англичане мы вторгались в чужие земли, истребляли коренные народы, и садились своей полупрозрачной жопой на их трон. Уничтожали целые планеты, потому что они преступали закон. Наш, понимаете ли, закон.

Просто потому, чтобы нас самих не уничтожили однажды, на раздавили нас, как давит таракана крепкий солдатский сапог. В игре люди жестоки, потому что мы жестоки. Люди воюют, потому что даже чертовы программисты никогда не видела мирного времени. Мы чертовы воины смерти, ничего больше. Пока живы, мы несем лишь разруху и уничтожение, а когда стареем наконец-то – до этого времени, я считал, проходит около 120 000 земных лет – то тело наше становится похоже на желе, крошится, распадается на мелкие куски. Поэтому мы просто уходим в нужное время в нужные дома, где нас милосердно уничтожают новейшей машиной для смерти. А дальше что? Земляне верят в бессмертный дух, или душу, или истинное тело. Фройи верят в ничто.

Грубая темнота вокруг, куда не посмотришь. Корабль наш сливается с пространством, и несется сам, без любого управления, к назначенной цели.

- Шам, - говорю созданию из солнца и меда, и удивляюсь, как вдруг хорошо стало дышать, - ты играла в Землю?

Обе ее руки содрогаются, как у моей жены при упоминании игры. Но ответ она выдает неожиданный для мены.

- Играла однажды. Сразу после бета-версии. Купила 15 лет жизни, успела выйти замуж, и умерла при родах. Больше не хочу.

- И не возникало желания вернуться туда?

- Иногда. Но я его давила. Это наркотик, Хамо! Который уничтожает наш мозг изнутри. Ты же понимаешь это, надеюсь?

Едва заметная призрачная улыбка на хрустально-чистых губах.

Мы назвали себя самыми прекрасными существами во всей Вселенной, но каковыми нас видят другие? С точки зрения землянина (хотя их создали по нашему подобию), мы были бы очень, очень странны. Но да, безумно прекрасны и утончены.

А с точки зрения жителей Пасы?

- Вижу Нимею. Приближаемся. Выходим на орбиту и поговорим с ними.

Да, Нимею сложно не увидеть. И сложно не увидеть то, что она горит.

Чертова планета горит. Не вся, разумеется. Но огня слишком много. Что они жгут? Себя?

Я знаю, что от меня требуется, и обращаюсь к ним. Благодаря технологии, мой голос слышен на всей поверхности планеты – под землей и в воздухе тоже.

- С вами говорит патруль Сапхо. Ваши действия не соответствуют…

Шипение прервало мою речь. А потом мы все услышали безумный, грубый, хриплый голос:

- Мы уничтожим вас всех! Уничтожим! Вашу промышленность, ваши планеты, уничтожим все!

- Смотри, - шепчет мне Шам, и я вижу. Вижу на поверхности совершенно неясные мне приспособления. Напоминает… Чертовы земные пушки, но огромного диаметра. Все они смотрят нам в лоб.

- Спрячь корабль. Они не должны нас видеть.

Но это не решит проблему, я понимаю, с чем мы столкнулись.

Это не просто протест или невинный бунт. Это чертово восстание. А такую проблему мы решаем одним способом – смертью.

Но уничтожать Нимею? Это скандал. Это требует совещания.

- Некогда думать, дай им разряд, - улыбается Хавор. Дать разряд, так просто. Но как мне потом уснуть? На Нимее давно уже живет целый народ, хоть на это и закрывают глаза. Туда перевезли свои семьи многие рабочие. Возможно, там дети. Даже нет… Я точно знаю, что там есть маленькие дети, которые плачут, и кашляют от дыма. Мусорщики похожи на нас внешне – правда они гораздо ниже, более грубы, у них крепкие грубые кости, и они очень мало живут. Но они построили из космических отходов целые города. И соорудили ряды громадных пушек. Которые смотрят на нас, пусть нас и не видят.

Но я их вижу. Мне большего и не надо.

- Мы не можем просто уничтожить Нимею! – возражаю я, и три пары больших влажных глаз упиваются в мое лицо. – Это огромные убытки.

Они не станут слушать мои высокоморальные речи. Их, как и меня до игры, интересует лишь прибыль. Эти прозрачные кругляши, за которые они купят себе хорошее жилище с столом из шамоса, или дачу на Зухаба – прекрасной дикой планете с зелеными океанами. Когда я улетал, видел рекламы – облака текста вдоль путей. «Встречай хитирон на Зухабе – не блуждай во тьме, но плавай в океане!». И я знаю, что моя жена (ненавистное ею земное слово) тоже хотела бы переждать тьму хитирона там. Хотя до хитирона еще далеко, но все же наверняка я готов сделать ей такой подарок.

После того, как получу средства за уничтоженную Нимею.

Пока я размышлял, шустрая Шам уже передала в штаб информацию об увиденном, и мы все прослушали поступивший приказ – уничтожение Нимеи. Сжечь к чертям всю ее каменную поверхность и на удивление чистые реки и моря. Океанов не было. Было больше суши. Суши, на которой играли маленькие дети.

Слишком рано мне еще иметь ребенка, считает моя жена. Мы ведь женаты только несколько тысяч лет. Еще рано. Детей заводят в гораздо более глубоком возрасте. А сейчас это просто неприлично… А на Земле рожают с того возраста, с которого это становится возможным. Да, мне нечего сравнивать, это жизнь я же не покупаю. Разве что чисто символически.

- Уничтожаем этих идиотов, и домой, - довольно подытожила розововолосая Кэлл.

Убить целый народ, сжечь к чертям планету, которую они и сами в знак протеста уже подожгли. И спокойно вернуться домой.

Мы живы лишь благодаря этой сумасшедшей жестокости.

Я поправляю свои белесые прозрачные волосы, будто бы это нужно делать. Еще один из земных жестов, которые я заметил за собой. На меня косится три пары глаз, ждут, что скажу.

- Все не так однозначно, - говорю наконец, долго складывая в уме нужные слова.

- Ты о чем?

- О том, что они тоже имеют право сказать. Просто никто их не слушает.

Дальше меня никто не слушал. Тонкий палец Хавора провел хрустальной пластинкой – будто по воздуху. Разряд вылетел из нашего корабля – мы почувствовали тепло, входящее в наши ноги. Комок убийственной энергии ударил о поверхность, и двумя сильными пульсирующими ударами оцепил ее всю. Все, что могло вспыхнуть – тут же было объято огнем.

Прекрасная работа. Как для служителя ада.

-Ну все, выпьем по лику, и домой.

Лик – что-то отдаленно напоминающее земное вино. Ли это земное вино отдаленно напоминающее лик? Напиток из далеких, сладких плодов дерева руж на Зухабе. Сочных, красных, плодов. Напиток будоражит сознание и пьянит.

Но я бы лучше выпил вина. Итальянского, испанского, или гребанной молдавской жижи. Виноградного вина. Красного, кисловатого на вкус.

Я бы выпил пива, самого дешевого пива купленного в ближайшем пыльном магазинчике. Я бы проехался еще автострадой, я бы…

Память ко мне вернулась. Я быстро осознал кто я. Но в этом и весь ужас моей жизни – понимать, кто я.

Пью, и наблюдаю сквозь прозрачную хрустальную стену, как умерла огромная каменная планета. Как высохли ее моря и реки. Как испарились тела всех живых существ. Как ровным шаром расплавился космический мусор.

Да, уже давно я знал, что у нас есть еще две планеты-отходника в радиусе, но Нимея была самой древней и самой крупной планетой.

Была.

Вот в чем моя работа – превращать теперешнее в прошлое. Проводник времени. Но если уж очень просто и грубо сказать – я убийца. Космический полицейский, если уж на то пошло. Но убийца.

Я хочу ощутить песок между пальцев. Хочу опять реветь, когда мне привяжут шатающийся зуб ниткой к дверной ручке. Хочу разбить колени, и визжать от зеленки, которую будет лить мне на колени мама! Здесь родители отказываются от своих детей, как только те взрослеют. Дети ничего не имеют общего с родившими их существами. Это биологический процесс, и больше ничего. Всю свою нежность можно воплотить лишь в нежной, недоразвитой до этапа каменных сердец, Земле.

- Ну что, домой! – смеется уже слегка подурневшая от напитка Шам.

Домой. В чужой дом, где я родился и живу. И откуда так хочу сбежать. Но куда?

Я захотел воды. Выходя из корабля я точно знал, что нуждаюсь в глотке холодной воды, хотя мое тело и не имеет в этом потребности. Я просто хочу выпить стакан простой воды. Но я обещал.

Денег, полученных за Нимею, хватит на дачу. Жена будет очень с этого довольна, я может увижу даже ее улыбку. Или даже она согласиться родить мне ребенка раньше. Но потом я сделал совершенно странную и необыкновенную вещь – я решил пойти домой пешком. Я вообще не был уверен, хочу ли я идти домой, конечно, было желание увидеть счастливые глаза жены когда она узнает о заработанной мной сумме, но… Но я не был уверен.

Поэтому и направился, куда меня вело сердце. Вело сердце – какой прелестный оборот слов, который используется на Земле. Почему-то язык не поворачивается назвать ее игрой. Это ведь планета, пусть и созданная, но планета наших воплощенных мечт и фантазий. Планета нашей жизни и смерти. Упрощенный и в разы сокращенный оборот жизни.

Реклама гласила: «Только сейчас! Покупай 50 лет и семь в подарок!».

Нет. Нет. Нет!

Я не пойду опять в игру. Даже мысли об этом быть не может. Какие могут быть последствия, кто его знает! Вдруг сойду с ума и не вспомню настоящего имени, вдруг… Но я же знаю фроя, который играл 11 раз и остался в здравом рассудке! К тому же он играл и за женских персонажей тоже. Так что же может случится со мной? Ладно, чтобы жена не злилась и не рисковать, возьму 20 лет. Она подумает, что я решил зайти в гости к коллеге Хавору. И даже никто ни о чем не узнает.

Или нет, лучше пойти домой.

Но если я пойду домой, что я стану там делать? Я ведь воды хочу. И песок, и пиво.

Ну ладно, 20 лет! Скажу, что заплатили меньше, и со следующего рейда доложу еще средств, и куплю красивую, огромную дачу, где мы вместе встретим тьму. Даже лучше выйдет. Еще останется ей на платье и мне на что-то. Еще не решил на что. Но ей точно надо новое платье, это выглядит как инопланетянин, что оцепил ее тело собой и так болтается на ней. Это платье ужасно.

На Земле подростки, что живут в нереальном мире, сбегают из него в другие нереальные миры. Так пусть это будет мой воображаемый мир, мой зеленый огонек, пространство моих фантазий.

Мой чертов Элизиум.

                                                                                   ***

На Земле двери – здесь это давно перешагнули. Я вхожу в жидкость, которая расплывается, пропуская меня. Земля вертится посреди огромного игрового зала, я вижу сквозь стену.

- Здравствуйте! – улыбается мне незнакомая девушка. Здесь слишком много сотрудников, чтобы их можно было запомнить. – Желаете сыграть в Землю? Напомню, только в этом турионе…

- Да, сыграю, но мне нужно лишь 20 лет.

Она проводит мне перед лицом своей информационной пластинкой, и улыбка становится шире.

-Рада сообщить – у вас теперь есть статус постоянного игрока! 4 года в подарок!

- Отлично!

Отлично, просто отлично! Я успею завести семью.

- Предлагаю взять 50 лет, так вы получите 61 год!

- Дайте подумать…

Не так уж страшно. Ладно, она начнет искать меня. Ну и что? Но это же целая жизнь, за ценой половины! Средства останутся ей на платье, ведь точно же.

- Я согласен, - и совсем по-человечески бью рукой о стойку.

- Выбираю. Парень, смуглый (ненавижу свою полупрозрачную белую кожу), но не черный. Просто слегка смуглая кожа. Темные волосы (ненавижу свои), но не черные. Каштановые (с гордостью произношу исконно земное слово. Здесь нет каштанов).

- Благодаря бонусам, вы можете еще выбрать место жительства.

Минуту думаю.

- Могу выбрать город?

- Только страну.

- Италия.

- Хорошо. Желаете ознакомиться с платными бонусами?

- Нет, я люблю сюрпризы.

А мог бы выбрать и смерть, и жену, и детей, и рост, и вес и что угодно… И главное время.

Без сомнений. Время.

- Тогда у Земли для вас очень хороший сюрприз! Вы будете потрясены!

Сажусь в привычно мягкое кресло – проваливаюсь в него, как в пушистое облако.

Экран приветствует меня моим лицом.

-Доброго пожаловать на Землю, Хамо!

И я улетел.

                                                                           ***

1883 год, 29 июля. Деревня Варано ди Коста – маленькая итальянская деревушка с такими же маленькими домишками – пополнилась еще одним жителем. Женщина с длинными каштановыми волосами только что орала дикой львицей – но теперь адская боль осталась позади, и у нее на груди лежало крохотное, кричащее тельце.

- Это мальчик, - сообщила бабушка-соседка, что приняла эти роды. – Поздравляю, Роза! Поздравляю, Алессандро! Я помолюсь за его здоровье!

- Благодарю, Мари!  - шепчет сухими губами Роза. – Я уверена, что бог защитит этого ребенка от всего зла…

Алессандро, новоиспеченный отец, все еще стоял у двери, не решаясь войти. Роды – зрелище не для мужчины.

- Как назовете первенца, папа? – с улыбкой спрашивает его Мария. Она уже отмыла руки от крови, но ему еще мерещились красные пятна на них.

- Бенито, - прошептал он, борясь с тошнотой. – Его зовут Бенито Муссолини.

1.      Шакс – «Новое рождение». Средство, пробуждающее сознание после игры.

2.      Сайхо – капли для глаз. Во время игры глаза сильно пересыхают, и для восстановления зрения необходим этот раствор.