Не стал ломать рассказ ради конкурса и вижу, что правильно поступил: судя по отзывам, совершенно другие рассказы займут первые места. Думал поначалу не светить рассказ, но теперь уже все равно, раз он превращается в повесть. Ошибок наверняка попадется много, но текст все еще в рабочей стадии, главное, что удалось схватить идею.

Генерал и его армия

Наблюдал за генералом не меньше двух лет. Он проходил под моим окном едва не каждые утро и вечер. Первой всегда шла его жена, следом дети и внуки, сам он плелся в конце процессии, посвистывая и покрякивая.

Собственно, это не было покрякиванием, скорее нервными навязчивыму звуками, чему я и сам подвержен, как и разным тикам. Все эти недоразумения тотчас привязываются ко мне, стоит только увидеть человека, страдающим тем же, потому и стараюсь избегать подобных людей. Вот даже сейчас, когда описываю генерала, из меня невольно лезут все эти тики и кряки.

У генерала в наших местах жила дочь с детьми, сам он с женой проживал в соседнем районе. Полагаю, что происхождением они были из Ирака, даже уверен, что именно оттуда. Жена генерала была сурового вида, на голову выше его, вдвое шире и тяжелее. Однако передвигалась настолько скоро и уверенно, что ей даже не было нужды рассекать своим крупным телом воздух: тот сам испуганно рассекался перед ней. Шла не оглядываясь, точно генерал не имел к ней ни малейшего отношения.

Итак, за два года не одну сотню раз наблюдал, как генерал с семейством проходят мимо. Он, как обычно, покрякивает, маскируя покрякивания рассуждениями вслух. На арабском, разумеется, мне из его рассуждений не ясно ни слова. Впрочем, это и не рассуждения вовсе, а скорее команды, которые он раздает направо и налево. И если точнее, то репетиция команд, которые ему рано или поздно придется отдавать. Иной раз он проходит мимо моего окна один, другой раз всей семьей: жена, чуть позади дочь, двое дочкиных детей (те не соблюдают никаких правил, носятся взад-вперед), а замыкает процессию, конечно же, генерал. И хоть он находится в самом конце, явно, что в процессии он главный.

Существует в некоторых головах, вроде моей, полностью ложное представление: что когда вы наблюдаете за прохожими из своего окна, они вас будто не замечают. Генерал, уверен, все время наблюдал за мной, пусть даже краем глаза. А когда сам не мог наблюдать, подсылал в наблюдение своих солдат. Все это узналось много позже, а до тех пор я рассматривал генерала как очередного городского сумасшедшего. Их мимо моего окна проходило каждый день не меньше полусотни.

Стоит сразу отметить, что генерал всегда был одет с иголочки, даже разодет. Одежда на нем непременно была выстирана-выглажена, куртка хоть и строгого покроя, но обязательно отвечала последней моде. Осанка была прямая, голова чуть склоненная, как у военного, неожиданно и незаслуженно пониженного в ранге. Но в целом он имел вид человека, всегда готового поднять голову и распрямить плечи.

В нашем городе, сколько помню, всегда был порядок. Даже группы байкеров и мусульманские банды вели себя прилично, старались договориться друг с другом, нежели устраивать перестрелки. Равновесие между добром и злом, конечно же, было хрупким, и вот как-то разом оно вдруг рассыпалось. С некоторых пор начали постреливать сначала в окрестностях и лишь по ночам, а после повсюду и в любое время, полицейские сирены уже не смолкали. Люди совсем обычного вида, которых я еще вчера воспринимал за скромных граждан, стали переодеваться в одежду, выдававшую в них принадлежность к той или иной преступной группе.

Не скажу, чтобы разом и вдруг стало страшно выходить на улицу, но ведь такое могло случиться в любое, самое ближайшее время. Я выставил у входной двери утяжеленную свинцом бейсбольную биту. Облегчил доступ к пневматической винтовке, к ней у меня хранилось двести с лишним пулек. Подготовил также к действию композитный лук, который научился собирать всего  за пару минут, к нему прилагался колчан с восемью убийственными охотничьими стрелами. Было чем отбиться в случае необходимости.

Когда-то давно я оказал услугу местной Домашней гвардии. В ней состоят люди, которым в свое время не хватило войны, а также и те, которым ее вовсе не досталось. Теперь они от всей души игрались в военных: мужчины, женщины, старики, подростки. За оказанную им услугу я приобрел почетное право пребывать в их рядах, а также возможность иметь самый настоящий карабин. Он хранился у меня в спальной комнате, надежно запертый, как и положено, в прочном сейфе вместе с коробкой патронов. Сразу сознаюсь, что ни разу в жизни не стрелял из карабина, и даже мысль о том всегда внушала мне сильный страх. Все же карабин не рогатка, с которой ходят на воробьев. Однако иметь такую вещицу под рукой означает примерно то же, что и обладать лодкой на случай потопа: при нужде скрытые за ненадобностью умения обязательно в полной мере проявятся.

Полагаю, что не был единственным человеком в нашем городе, кто подготовился к самым скверным развитиям событий. Однако разом все нехорошее вдруг прекратилось: постреливать стали реже, а вскоре и вовсе перестали, вновь наступило спокойствие. С чего бы это, подивился я, и не нашел тому других объяснений, кроме как вечерних прогулок генерала по центральной площади города. Вместо того, чтобы расхаживать под моими окнами, он теперь по нескольку раз за вечер неторопливо обходил площадь.

Я уже больше не видел рядом с ним жену, дочь и внуков (умерли?). Вид у него был по-прежнему ухоженный, вот только он уже ни за кем не плелся, а вышагивал уверенно, держа руки за спиной, точно высокопоставленный военный на прогулке.

Взгляд у него был легкий с первого взгляда, но на самом деле испепеляющий. Мне как-то пришлось встретиться с ним взглядом, взгляды у нас были разные: он склонен был убеждать своим взглядом массы, я же обращался взглядом к каждому отдельному человеку. Не исключено, впрочем, что намерения у нас были равными и хорошими.

У меня никогда не было намерения изменить город и людей, в нем проживающих. Люди несовершенный материал, это наверняка понимал и генерал. Ими можно управлять лишь короткое время. Невозможно постоянно удерживать их на коротком поводке, они желают сорваться с него, пусть даже на поводке им неплохо.

Мимо банка, где мы с Наташей прибирались по вечерам, он проходил, как минимум, два раза за вечер. Всякий раз останавливался и внимательно осматривал все вокруг: все ли в порядке? Шел затем дальше.

Часто наблюдал, как местные пенсионеры проходятся по мусорным бачкам. Следуют едва ли не один за другим, с надеждой заглядывая в лоно бачков, запускают в них руки. Попадаются им изредка пустые бутылки, которые можно обменять в супермаркете на деньги. Застав за этим занятием генерала, я едва не потерял веру в него. Ведь собирание у всех на виду порожних бутылок - наистрашнейшее в моих глазах моральное падение.

Генерала, впрочем, пустые бутылки интересовали меньше всего. Он проходил, как правило, по бачкам, что прилегали к банкам. Вытягивал из них чеки, рвал их на кусочки, проделывал работу за нерадивых пользователей.

Пока забудем о генерале, тем более, что давно уже не наблюдал его под своим окном с семьей. Зато в городе, благодаря, скорее всего, ему, царил невообразимый порядок.

Вряд ли бы он сам, в одиночку, смог навести в городе порядок, ему наверняка помогали. К примеру, две старушки (лесбиянки?) каждый день тащили мимо моего окна тележки. Одна тащила тележку вперед, другая волокла тележку за собой. Шли пустые. легко, а возвращались нагруженнуе, тяжело шли. Какое-то время пытался осмыслить их поступки, но после понял, что не нужно ничего осмысливать, они лишь следуют воле генерала.

Сверху надо мной живут старички, тоже что-то уноят и приносят: он согнутый чуть ли не до колен, его подруга без тележки, на которую при ходьбе нужно опираться, уже совсем не человек. Машинка у них гудит ночь напролет: стирают, утюг шипит - гладят. Явно, что работают на армию.

По ночам, с трех до пяти, им подвозят почту на дребезжащем мопеде, что явно родом из сороковых годов прошлого века, каждая деталь в нем дрожит. Все соударяется друг с другом, грохот стоит неимоверный. Доставщики люди небольшого роста, я выходил по ночам, разговаривал с ними, даже ломал их своими аргументами и на несколько дней под моим окном становилось спокойно. Но длилось спокойствие лишь несколько дней, после чего все возобновлялось.За ними явно стояли силы, с которыми мне в одиночку было не справиться. А поддержать меня могли лишь немногие: жена в какой-то степени, ее сын, которому все эти шуму нисколько не мешали (окна у него выходили на другую сторону), и кот Андрюша.

Соседи тоже не понимали моих беспокойств: ну прогрохочет кто-нибудь раз в ночь мимо окон, вот беда. Страшное было в другом: предполагалось, что разносчик доставлял соседям сверху ночную газету, но ведь под предлогом газеты можно было разносить что угодно. Даже оружие. Здесь я, конечно, перегнул палку: зачем сгорбленному мужчине и его жене, которая без тележки не сдвинется с места, оружие? Ну а кто подтвердит, что они на самом деле не притворяются немощными, являясь на самом деле вполне боеспособными единицами армии генерала.

И почему доставляемую им информацию нужно рассматривать как "утренние газеты"? Почему они не могут быть сводками, указаниями к действиям, в чем смысл посреди ночи ждать новость, которая и несколько часов спустя не перестанет быть такой же острой новостью.

И почему, когда я вступил на тропу войны с этими доставщиками газет, все ополчились против меня, тот же сосед Флеминг по прозвищу Орастый. О нем особая речь, став больным и жалким, он даже приобрел мою симпатию, а когда я заметил, что он прячется от жены в тени березы с бутылкой пива, моя к нему жалость выросла вдвойне. Постараюсь выделить в повествовании достаточно места.

Был в свое время у генерала прекрасный солдат, который наверняка справился бы даже с самым невероятным заданием. Но с некоторых пор он исчез из виду, скорее всего, умер. Он был человеком ярким, в любую, даже морозную погоду разъезжал на велосипеде в одной лишь футболке и пляжных шортах. Вспоминаю, что ехал на велосипеде в теплой куртке и все равно мерз, поскольку на дворе стоял январь, причем очень морозный, лужицы застывали, превращая дорогу в каток. И вдруг мимо проносится солдат генерала, одетый так легко, точно у нас сейчас июнь месяц. Подумал еще, что воевать с такими героическими людьми бессмысленно. Не знаю его имени, скажу только, что когда он мчался на велосипеде, его волосы длиной по грудь струились за ним. Взгляд у него был безумный, но всегда добрый. И вот он вдруг исчез с моих глаз, может просто сгорел при таком образе жизни, а может генерал перенаправил его в другую, не менее горячую точку.

Продолжу про армию генерала чуть позже, а пока поведаю о людях поскромнее. В доме напротив жила и живет до сих пор бывшая библиотекарша, круглая сложением женщина ростом с метр. Я прозвал ее королевой ворон, так оно и было на самом деле. Она разгуливала в широком белом плаще длиной чуть не до самых пят. Карманы плаща у нее были обширные, забитые хлебными ломтями. Она эти ломти ломала и дальше, до крошек, усеивала ими поле. Вороны налетали на крошки всей  стаей, клевали поданое, благодарили затем королеву тяжелым громким карканьем. Королева выгуливала тем временем небольшую рыжую псинку, щенка, тот прекрасно чувствовал себя в вороньей компании.

Прежде у королевы была другая, той же породы собака тот, но уже старая, вела себя опасливо. Выгуливал ее обычно отец библиотекарши, с виду полностью испуганный человек, по возрасту непременно переживший немецкую оккупацию. Со смертью он и собаку забрал с собой, причем чуть ли не сразу.    

шаловливую собаку, которая прекрасно чувствовала себя в обществе ворон, которые кружились вокруг него с хозяйкой стаей из пятидесяти особ. Раньше у королевы была другая собака той же породы, выгуливал ее, как правило, старик, отец библиотекарши, боязливый датчанин. После того, как он умер, и собаки не стало почти сразу. Библиотекарша известна еще и тем, что когда ездит на велосипеде закупаться в супермаркеде Факта, возвращается загруженной пластиковыми пакетами (турецкими чемоданами, как говорится в народе). Два пакета повешаны на руле слева и справа, один на багажнике сзади. Зачем столько продуктов женщине, которая живет одна?

Совсем недавно, с год назад, в наш дом, соседний подъезд, вьехала молодая пара, поселилась этажем выше нас. От прежних хозяев им достались маркизы, жалюзи, если по-росски, и как-то раз, в шторм, их попросту сорвало вместе с частью крыши. Это произошло в выходные, так что и валялись маркизы с пятницы до понедельника на траве. До сих пор не знаю, что за люди эти нововъехавшие.

Приглядываясь к людям, всякий раз приходится догадываться, принадлежат ли они к лагерю генерала.

Всякий раз, разбирая людей, приходится догадываться, принадлежат они к армии генерала или существуют сами по себе. Вот только что на березу взлетел ворон, уселся на самую высокую ветку и принялся каркать оттуда. Ветка чуть толще его когтя, но держит его, он даже умывается: задирает крыло и выщипывает что-то из подмышек. По правде сказать, я не знаю, как относиться к генералу, может примкнуть к нему, но он не разглашает своих намерений.

Я и сам бы возглавил собственную армию, но на моей стороне выступило бы не так уж много чеовек: последняя жена, и то не уверен в ее участии; сым, но он в отъезде; может быть пасынок с друзьями, но у всех хватает и своих проблем. Скорее всего, армии мне не собрать. Только что под окном прошли четыре молодых женщины с тремя колясками, в чем-то я им позавидовал: есть, о чем поговорить, одна общая цель : вырастить детей; даже коляски схожие: черные, серые, прикрытые сеткой, и двигаются почему-то не размеренно, а скоро и направленно. Мне бы десятка два таких бойцов, и я бы завоевал полмира.

Не знаю, что делать с человеком, похожим на трагедию. Он весь в черном, голова опущена, взгляд потухший, точно он давно уже исчез из жизни. По сути, он пластилин, из которого можно лепить что угодно. Брюки на нем выглажены, но велики на несколько рзмеров, висят, затянуты ремнем в талии. Легкая куртка. Никогда не видел, чтобы он что-то покупал в супермаркеде, шел с сумкой, пакетом, лишь грустно разгуливает средь наших домов.

Другой человек представляет собой полную его противоположность, хотя и находится в худшем положении уже лет, наверное, десять. Он носит бандаж вокруг шеи, не исключено, что попал в свое время в аварию, что укусил клещ (могут быть от укуса такие последствия). Но всегда бодр, ходит прямо, голова не опущена, спрашивать, что с ним произшло, не совсем удобно. Секрет его оптимизма, вожможно, в том, что он не один: у него жена, часто попивает кофе на улице в окружении соседей.

В ста метрах от нас два супермаркета, Факта и Киви, киоск с колониальными товарами, цветочный магазин, тренировочный центр, пивнушка, турецкая овощная лавка, турецкая мясная лавка, солярий. Чуть дальше "бесчеловечная"  заправка, заместо киоска при заправке теперь датский цветочный магазин. Год назад он переехал из тогопомещения, где сейчас находится тренировочный центр, но ничего в магазине не изменилось: тот же холод внутри, полутемь, что, возможно требуется цветам. Прямо за заправкой павильон, где готовят пиццу и шаварму. Возможно, что это не первый объект, где генерал проявил себя, но начнем все же с этого.

Как-то осенним вечером - было светло, так что осень была не поздняя, хотя и был поздний вечер, еще не холодно, поскольку балконная дверь была открыта - послышался взрыв со стороны заправки. Оттуда же, со стороны аптеки, повалил сначала легкий сизый, затем тяжелый черный дым, который чуть поднимался, затем оседал. Уже всего лишь минуты спустя послышались сирены пожарных машин, скорой, полиции (они отличаются друг от друга, но я не различаю этих отличий). Соседи высыпали на балконы полюбопытствовать, что произошло, но кроме дыма ничего было не различить, временами, помимо дыма, вырывался огонь, съедал дым, после дым снова становился сизым. Затем в тех местах снова что-то бухало. После стемнело. В последнее время в районе торгового центра часто что-то происходило: едва ли не каждую ночь срабатывала сигнализация в аптеке, что-то постоянно происходило в новой булочной, случалось, что пожарные подъезжали туда несколько раз за вечер. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что выдавались и спокойные недели.

На этот раз в пиццерии взорвался газовый баллон, и выяснилось это лишь на следующий день, из новостей, а пока весь вечер и всю ночь все мы лишь гадали: что это могло быть. В последнее время таких взрывов по королевству произошло немало, после чего на месте дощатых киосков вырастали вполне современные центры питания. Кстати, полицией был задержан грустный человек, которого я не так давно описал. Его почти тотчас же отпустили, он продолжил так же грустно разгуливать среди нас. На месте сгоревшей пиццерии спустя несколько месяцев вырос добротный вагончик, киоск при заправочной станции прикрылся, его место занял цветочный магазин. Я бы не стал утверждать, что в пиццерии народ толпился, но он там бывал. Как-то раз, когда я ожидал там свою пиццу, в вагончик зашел генерал, прошел за стойку и по-хозяйски исчез в подсобных помещениях. Я прождал пиццу пятьнадцать минут, генерал так и не вышел из подсобных помещений: скорее всего, удалился из киоска через заднюю дверь. И в самом деле, обойдя киоск, я обнаружил такую дверь: небольшая, малоприметная, она сливалась с задней стеной строения. Дорожка от нее, неумело выложенная плитами, вела в кусты, через которые была протоптана узкая тропинка. Обследовать я на этот раз ничего не стал, поскольку был голоден и в руках у меня остывала пицца.

Между супермаркетом Факта и табачным киоском, в самом углу приютился крошечный одежный бутик. Сколько ни проходил мимо, ни разу не видел в нем покупателя, ни единого, да и бутик, по правде, совсем не привлекал к себе. Небольшое витринное окно завешено одеждой, которой уже не один год, одежная стойка высталена на улицу, чуть пригораживая вход в бутик, на стойке выставлена одежка со скидкой, попадавшая и под дождь, и под солнце - это заметно. Внутри бутика даже в светлые солнечные дни полумрак, он явно лишь служит прикрытием для каких-то иных дел.

Каждый день, обычно по утрам, в бутик наведываются люди, которые мне знакомы, с которыми здороваюсь при встрече и которые, возможно, знают обо мне и моей семье больше, нежели я о них. К примеру, Наташа как-то разговарилась с бывшей библиотекаршей, с той, что повелительница ворон, и рассказала ей о нашей жизни. Спустя какое-то время, мы встретили ее в обществе "сектантов", так мы называли людей, о которых расскажу чуть позже. Мы поздоровались с библиотекаршей, та с нами, "сектанты" тоже поздоровались, поскольку мы, часто пересекаясь на улицах города, кивали друг другу, улыбались. Наверняка библиотекарша хоть немножко рассказала им о нас, ведь в наших местах, случайно встретившиеся что-то друг другу да рассказывают.

Сектанты, не буду уже больше употреблять кавычки, поскольку сектанты они, скорее всего, и есть, много - шесть-семь - лет назад жили неподалеку от нас, в районе частных домов. Забор у дома был древний, рассохшийся, с щелями, через которые при желании можно было видеть все, что происходит во дворе. Ничего там не происходило, но видно было некошенную траву, по колено невысокому человеку: разросшееся обезьяннее дерево, причем еще тогда, когда подобные деревья в наших местах были редкостью, а дереву было никак не меньше лет десяти; могильный курганчик с деревянным крестом, что уж точно в королевстве не разрешено, но глаза меня не обманывали - это была могилка; вход в дом был запущенный, что находилось за входной дверью, не желалось даже догадываться; к тому же по двору бегала собака, нечистых кровей черная овчарка и облаивала всех проходящих мимо; даже когда хозяйка выгуливала ее по улице на поводке, их приходилось обходить, поскольку собака накидывалась на всех подряд. Как-то накинулась и меня, хозяйка кивнула мне скромно и сожалеющи. Так мы и познакомились, так и начали здороваться при встречах.

Собака была седой и давно уже померла от старости, дом они тоже сменили. Муж у женщины на вид много моложе ее, или генотип у него такой: высокий, крепкий, румяный, передвигается скоро, причем если жена семенит ногами, чтобы поспеть за ним, у него просто широкий уверенный шаг, а вот верхняя часть тела почти совершенно не двигается, руки висят вдоль тела, спина прямая, грудь выгнута колесом, напоминает игрушку-болванчика, особенно когда улыбается при встрече. Жена его (а она наверняка жена, уж точно не мать и не дочь, хотя вполне может оказаться сестрой) в комплекции сильно отстает от него, очень худа, одевается по-мужски (брюки со стрелками, строгая   сложная система, в которой сектанты играли роль получателей-разнозсчиков. Вполне возможно такое, но можно и предположить, что вместе с одеждой они разносили и некоторые коордиционные сообщения, поступающие в бутик неизвестно от кого.

Некоторое время я полагал, что мой сосед по подъезду Орастый Флемминг занимается тем же делом, поскольку каждое утро вместе с женой отправлялся в сторону центра. Но сбивало меня то, что отравлялись они с пустыми руками, с пустыми же и возвращались. В то время мы враждовали, причем по странной причине: я объявил войну развозчикам ночных газет, позже выяснилось, что они принадлежат к армии генерала. Что знал об этом Орастый на тот момент, неизвестно, но он встал на поддержку развозчиков. Мы серьезно скандалили, враждовали несколько лет, и сошлись снова лишь когда Орастому заменили колено на платиновое (?), и он начал меньше двигаться, обзавелся брюшком, которое давило на оперированную ногу, потерял былую энергию. Из чувства сострадания я позабыл о прошлым конфликтах с ним, мы махали друг дружке при встрече, говорили "хай", но не разговаривали; он, видимо, опасался, что, разговорившись, мы снова законфликтуем. Понимаю, что это вам очень интересно, но прервусь, потому что слишком уж вперед забежал.

Еще когда не был во вражде с Флеммингом, проследил за ним и обнаружил, что тот с женой убираются в солярии, расставляют по шкафчикам крема для тела, которые выдает автомат. Возможно, что еще делают, не знаю подробностей этого дела. Работают они медленно: он неуклюжий, за ним все нужно перепроверять; у нее больные ноги, отчего переваливается, точно уточка, да и руки не больно подвижные; да и голова у нее занята другим, она Свидетель Иеговы, ей сегодня еще идти на улицы, нести миссию. Работа определенно дает некоторые лишние деньги, но истинная суть их работы раскрывается намного позже, когда одежный бутик закрывается, а старики сверху продолжают каждое утро идти в ту сторону, и сектанты тоже. Подозреваю, что солярий лишь пункт на замену бутика. Сталкиваюсь как-то с Орастым и интересуюсь, не с работы ли идет, и в ответ получаю: я ж не работаю, на пенсии. Причем сказано было с лукавой улыбкой, так что невооруженным глазом вижу, что он мне врет, но я не рассказываю ему о том, что видел его за работой, просто все беру на заметку.

На месте бутика, кстати, открылась парикмахерская, где стригут восточные люди. Стало быть, армия генерала захватила новые территории и продолжает захватывать, поскольку прилегающий к бутику-парикмахерской табачный киоск вскоре тоже переходит в руки генерала. Прежде киоск держала пожилая датская пара: очень некрасивая на лицо жена, муж виду приятного, но крупный и с огромнейшим животом, который едва удерживался ремнем. Подозреваю, что они отказались от киоска благодаря преследованию курильщиков. Прежде у них был столик, над ним телевизор, всегда присутствовало трое-пятеро игроков, они попивали пиво, курили и делали ставки на лошадей. Шумно не было, разве что присутствовал сигаретный запах, столик стоял в дальнем углу, никому не мешал. А с новыми порядками о курении все пришлось преобразить, курение было перенесено на улицу, за столиком уже более никто не засиживался, и крупный мужчина продал киоск мусульманам. Прежде в киоске можно было купить марки для конвертов, проездные клипы, но с новыми хозяевами все это прекратилось. Зато у киоска стали собираться молодые люди расхлябанного вида, то есть киоск превратился в центр странных сборищ.

Человеку менее наблюдательному все это показалось бы такой несущественной мелочью, что он и задумываться бы не стал. Наташа, к примеру, часто говорила, что я все придумываю и что на самом делем деле ничего не происходит: здесь сменились одни хозяева, их место заняли другие. Она даже в генерала поначалу не верила и называла его обычным человеком, возможно, который не в себе и требует лечения. Меня же всегда поражало, как люди не могут замечать того, что отчетливо вижу я. Как можно не делать соответствующих выводов, которые сами бросаются в глаза?

Но, если рассуждать, она не так долго прожила в королевстве, чтобы замечать новые странности, эти мелочи, которые разрушают картину знакомого быта. К примеру, нарушилась традиция, что киоски - это датская привилегия, а вот овощные лавки - турецкая. И вот эти традиции пошли рушиться: мусульмане перехватили киоск, в центре города датчане открыли овощную лавку, которая лишь чудом дышала на ладан. Чуть ранее напротив этой датской овощной лавки открыли такую же лавку пакистанцы, и продержались недолго. Потому что овощная лавка - это турецкая привилегия, таковы неписанные законы. Еще одна подобная лавка прямо на площади, потому и затратная, вынуждена была закрыться, просуществовав два с лишним года. И кто же ее прикрыл? Догадались, что турки, хоть там уже и не торговали овощами, а колой и булочками. Вот такие явные вещи мне и приходилось разжевывать Наташе. Во что-то она верила, в другое нет, после понимала, что я был прав, но в другое все равно не спешила верить.

Я уже столько наговорил, что пора уже начинать делать какие-то выводы. Есть генерал со своей армией, она сильна уже хотя бы тем, сколько народу в ней состоит и кто они? Есть также люди, которые противостоят этой армии, одна это группа или их несколько? Есть также одиночки, вроде меня, которые будут противостоять обеим сторонам. А есть люди, вроде моей жены, которые предпочитают считать, что ничего не происходит, ничто ни на каплю не изменилось и не изменится. Есть также мысли: так ли уж плох генерал, может его порядок принесет нашим местам мир и спокойствие, вот только не говорите мне о расплывшейся от жира демократии. Полагаю, что разговор с генералом поможет мне все прояснить, он так же должен будет выслушать меня, ибо мои мысли могут оказаться не хуже его.

Много лет назад, когда я с прежней женой пожелал сменить жилье, нам предложили неплохую квартиру, и мы готовы уже были вселиться в нее, когда случайно обнаружили, что на одной с нами площадке будет жить едва ли не самый известный из городских сумасшедших. Таких по городу человек десять, зрительно их знают все. Он восточный человек, шумный, у него много детей, множество родственников, отсюда частые гости, громкая восточная музыка. Убедить в чем-то этого человека бессмысленно, ведь он, по мнению окружающих, ненормальный, и он всячески доказывал всем, что так оно и есть. Как-то, много лет назад, в Факте продавали топоры, обычные топоры с деревянной ручкой. Так вот, сумасшедший с утра еще приобрел себе топор и, выйдя из супермаркета, начал радостно размахивать им. И вот жить напротив такого соседа я не стал.

Роста он был небольшого, да и кто мог быть большого роста в сравнении со мной, двухметровым, широкоплечим, с кулаками, точно кувалды, и, ко всему, с мозгами в голове. Сумасшедший разгуливал пригнувшись к земле, ноги согнуты в коленях, голова вертится из стороны в стороны, на лице подобострастная улыбка. Самое ужасное, что я знаю, что он не сумасшедший: он самый обычный человек, но разыгрывает свою роль превосходно. Я знаю это, поскольку работал два года в дурном доме и сам провел месяц в нем. Человек был совершенно нормальным, и когда мы случайно встречались, он понимал, что я вижу его насквозь и сразу переставал чудить. Он пристально смотрел мне в глаза, как бы подмигивал: не выдавай меня. С ним часто была жена в платке, дети, может внуки, он и сам вел себя как ребенок. Он жил от меня через дорогу, я внес его в лонг-лист в качестве посредника моих переговоров с генералом.Мы с генералом общались на разных языках, но даже если бы могли объясниться напрямую, нам в любом случае понадобились бы посредники.

И даже если бы могли объясниться, нам все равно потребовалась бы некая цепочка из людей, которая переносила бы мои слова генералу, а его передавала мне. И чем больше людей будут стоять меж нами, тем удачливее будут наши переговоры. Описанный уже сумасшедший вполне подходил этой задаче, но он скорее принадлежал лагерю генерала, мне теперь нужно было выбрать своего представителя. Наташа посоветовала воспользоваться услугами Инопланетянина, с ним мы были зрительно знакомы уже полтора десятка лет. Не разговаривали с ним, наблюдали за ним со стороны. Он, к примеру, по дороге на работу и обратно запоем читал журнал про инопланетян, настолько увлеченно, что иной раз лишь в последний момент успевал нажать на кнопку "стоп" и покинуть автобус. Журнал был крошечного формата, как и сам он - крошечное издание человека. Лет ему вполне могло быть двести-триста или же всего тридцать, росту в нем было чуть больше метра, голова крупная, с залысинами спереди и с висков, руки-ноги хрупкие, взгляд безумный, трагический, испуганный. С чего бы Наташа мне его посоветовала? Впрочем, я понял: Инопланетянин мог бы передать мои мысли в редком ключе, сумасшедший подхватил бы их в своем же редком ключе и передал генералу. Тот опять же передал мне свой ответ через приведеные источники. Вопрос в том, достаточно ли нам двух этих передатчиков информации, и согласны ли они передавать ее? Лично мне хотелось бы иметь между мной и генералом еще пару дополнительных передатчиков.

Совершенно случайно я проехал три автобусных остановки с Инопланетянином, тот сидел на местах, предназначенным для инвалидов и беременных женщин, но там рассаживались все, кто угодно. В руках у него опять же был журнал, где рассказывалось о инопланетянах. Сверху я наблюдал за цэрно-белыми фотоиллюстрациями, как он, слюнявя пальцы, листал страницы. Перед остановкой "гимназия" он свернул журнал в трубочку и встал, вышел через среднюю дверь, я за ним. Он пошел знакомой дорожкой к главному входу, но не успел войти в здание, потому что я оттолкнул его в сторону. Он как будто сразу все понял, сжался в комок, втиснулся в угол, даже слова не вымолвил. Он даже сделал вид, что узнал меня, хотя мы и встретились впервые, обмяк.

Я всего лишь шепнул ему, что он должен передать лишь сумасшедшему, который приблизится к нему сегодня-завтра несколько слов, которые я ему шепнул. Причем я напомнил ему, что дело не в словах, а в том, как они будут переданы. Сразу же, конецно, понял, что если передавать сообщения через идиотов, вроде Инопланетянина и Сумасшедшего, то они потеряют большую часть своих смыслов.

Мне удалось уговорить маролослую девчонку из кантины передавать мои послания прямиком в уши Сумасшедшему. Тот бы нашептывал все в ответ моему собственному Инопланетянину. Девчонку ту звали Севка, у нее было трое детей, лет около пятидесяти, она была турчанкой и безнадежно влюблена в меня. Она никогда не говорила ровным голосом, всегда восторжено кричала. Роста в ней было метр с небольшим. Поначалу она служила уборщицей, затем ее взяли в кантину, а это буфет, посудомойкой, картофелечисткой. Она протирала столы в кантине, ругалась на студентов, ленившихся относить посуду на кухню. Те подсмеивались над ее произношением и ростом, но это скоро вылилось в ритуал.

Именно через нее генерал послал мне записку, где предлагал встретиться через неделю. Предложение я воспринял с недоверием, но в тот же вечер на меня налетело в собственном подъезде трое здоровенных мерзавцев.

 про кантине, что протирала столы и запускала посуду в машину помыться, что она будет пересказывать мои послания через Инопланетянина в уши Сумасшедшему. Результатом было, что генерал послал мне записку с предложением встретиться через неделю, что я воспринял с недоверием. В тот же вечер, прямо у моего подъезда, на меня налетело трое здоровенных мерзавцев. Будь я к тому готов, разметал бы их по всем сторонам, но в данном случае был полууглушен ударом пустой бутылки по голове, даже чуть присел. После уже, в некотором безумии, схватил двоих нападавших за загривки и несколько раз столкнул их лбами. Третий нападающий, глядя на все это, удалился. Поднялся домой, дверь открыла Наташа, подумал было, что, глядя на мои подвиги, она заново в меня влюбится. но этого не произошло - взгляд признательный, но равнодушный. Что бы ни сделай, хоть на Луну слетай - любовь достанется другому. Подонку.

Подумал, что вполне она может служить одним из переходных звеньев между мной и генералом. Все мы уроды, которым плевать на свое существование, исчезнем вдруг - мир только станет чище, а вот давайте запустим красавицу Наташу. С утра в ней красоты мало, опухлости под глазами, о большем говорить не стану, все женщины примерно такие с утра. Умывание, завтрак, мэйкинг ап превращает ее в мечту моей 20-летней давности

Ответственных за встречу с генералом пришлось внезапно поторопить, он и сам того же желал.

.

Встречу с генералом пришлось ускорить,  о том попросил сам генерал. В один только день задержали с десяток его человек, в том числе мужа нашей знкомой по имени Султан. У Султан выбили парадную дверь куалдой, затем выбили дверь в туалет, где она справлялась с большой нуждой, детей забрали, старушку-мать, после перешли к соседям, всех столпили на лестничной площадке, после повеи вниз - концлагерь, и только. Кто-то пытался что-то прокричать по-турецки, получал по бокам, умолкал. На улице собралось человек около ста: дурные мужики, их жены, старухи, дети, полицаи в темно-синей форме. Такие действия, разумеется, ни к чему хорошему привести не могли. Молодежь следующий такой рейд закидала бутылками, из которых каждая десятая была начинена коктейлем. Меня толкнул проходивший мимо полицай, я его, тот накинулся на меня с дубиной, я пригнулся и врезал ему локтем в сплетение, тот начал задыхаться, просить пощады, и получил от меня по яйцам. Пожалевший полицая, от полицая и погибнет (забъют они его, сто процентов). У меня до сих пор от этих козлов ключицы болят, хоть и пятьнадцать лет прошло.

Соседи на глазах превращались в слабые существа, не могущие дать отпор. Но давайте вспомним все территории, что захватил генерал. Бутик, превращенный в парикмахерскую, следом киоск, уже не датский, а средоточие мусульманских сил. далее мусульманскакая мясная лавка, далее турецкий овощной киоск. Вроде все, если не считать огромнейшей цветочной лавки, Можно и потеряться при желании. А местом встречипоначалу была выбрана мясная лавка, затем встреча была перенесена в турецкий магазин, после и вовсе было предложено встретиться у пня. Об этом пне особая история.

Сегодня у нас солнечная буря, утро похоже на ночь, к девяти утра, правда, стало светлее, по улицам стали ходить люди, правда, пригибаясь к земле. Лично меня подняло в четыре часа утра, сейчас девять, и ничего приличного я за пять часов не совершил, Ветер за окном ревет, боюсь, что переломает две мои любимые березы, точно две спички. Не делай этого, кричу я ветру, иначе я тебя накажу! Как я могу наказать явление природы, чем, так, вопль отчаяния.

Вернемся к генералу и к березе, которой не сотня лет, а уж точно лет пятьсот. Она стояла от меня метров за пятьдесят, даже побольше, через поле, через дорогу, и вдруг ночью зашалил ветер, вдруг раздался хруст, точно с неба упал самолет, а это было всего лишь дерево в сотню метров высотой. Никто не пострадал, ведь все это случилось ночью, оно даже рухнуло не поперек дороги, а вдоль ее. Ночью к тому же пошел лить дождь, так что два поля, что отделяли меня от дерева, залило так, что они превратились в озера. Из земли полезли черви, причем в таком количестве, что не только чайки ими лакомились (они прекрасно держатся на воде), но и вороны, пикируя с неба и улетая с жирным червяком. Березу пилили целую неделю, подъезжали вечерами датчане, воровали дерево. Пень от березы остался настолько огромнейшим, что стал местной достопримечательностью, о нем обязательно указывалось в гайдах. Именно рядом с этим пнем и должна была состояться моя встреча с генералом.

Я пришел один, разве что в семейном сопровождении: с пневматической винтовкой, прикрывая меня со спины, находилась Наташа; стрелок из нее никудышный, она даже испугать никого не сможет; сын ее, Артем, затаился за деревом с битой; мой сын Август решил, что и вовсе решил, что справится со всеми моими неприятелями без оружия. Я же положился на собственый ум и переговорщиков. От березы остался пень, за которым легко могли бы разместиться человек двадцать, накрыть стол, порассуждать. У меня к генералу были свои вопросы, у меня к нему тоже свои. Я свои вопросы передавал инопланетятину, тот несчастному, несчастный генералу, затем тем же путем ко мне приходил ответ. Не все мне было понятно с первого раза, приходилось перепрашивать.

Мне то и дело передавали, что генерал скоро подойдет, но в тот день этого не произошло, я лишь напрасно прождал. Впрочем, ничто не бывает напрасно впустую, чтобы завлечь меня на следующую встречу, генерал должен был мне хоть что-то сообщить. Несчастный передал моему инопланетянину, что место, где на месте бывшей березы теперь находится огромный пень, и есть центр земли, и все битвы за будущее будут происходить вокруг этого пня. Возможно, что вокруг него прольется столько литров крови на метр, что впору это место будет заносить в книгу рекордов Гиннесса. Впрочем, после этой битвы всем будет не до книги рекордов, это я узнал. Понял, к тому же, что сил моей семьи выиграть битву будет явно недостаточно.

Новая встреча была назначена уже на следующий день, и я понял, что время торопит, поскольку до того все происходило размеренно, с недельными и даже большими интервалами. Я приблизился к пню один, поскольку все в моей семье были в тот день заняты, подходя, поднял руки, показывая, что нет со мной никакого оружия, видно было, что никто меня не прикрывает. Возможно, что уверенность одного человека даже страшнее, нежели б меня прикрывали десяток-два вооруженных до зубов людей. Со мной был лишь инопланетянин, но он не боец, посыльный, я уселся на пень, заложил ногу за ногу, закурил бы, если бы не бросил курить четыре года назад, а вместо того начал насвистывать легкую песенку. Краями глаз видел схоронившихся за деревьями людей генерала, они могли в любой момент выйти из-за деревьев и сделать из менять котлету. Но генерал был, как и я, человеком чести.

Генерал подошел ко мне со спины, совершенно незаметно, если бы я не слышал шорох сухих листьев под его ногами. Итак, мы сели спина к спине, в кружке пня вполне могли бы уместиться человек пятьдесят, вот какой он центр земли, неизвестно, насколько глубоко уходящий вглубь. Километры корней, уходящие вширь и вглубь, у меня возникали в голове образы, но думать следовало о насущном. Я послал инопланетянина спросить, когда начнется между нами война. Тот прибежал с ответом, что в течение недели, что о дате будет заявлено заранее, и произойдет она именно на том месте, где мы сейчас находимся, то есть в центре земли. Что продлится война недолго, может всего минут пять; что силы в любом случае будут равными: двадцать человек на двадцать, тридцать на тридцать, сорок на сорок, пятьдесят на пятьдесят. Управиться с войной нужно будет скоро, пока не подъедет полиция из города.

В самом конце войны нас с генералом ждет дуэль, мы разойдемся на двадцать шагов и выстрелим друг в дружку. Генерал заверил, что с легкостью застрелит меня, потому что участвовал в сотне дуэлей, наши шансы неравны, поэтому он будет стреляться со мной с закрытыми глазами. Он передал через мне через несчастного, а затем инопланетянина пистолет и посоветовал потренироваться. Отныне, сказал он, мы будем встречаться дважды в день, ибо нам требуется много что обсудить. Неважно, кто из нас возьмет верх, тому предстоит еще даже большая борьба.

Возвращаясь вечером с работы, из банка, Наташа обратила мое внимание на генерала, который на противоположной улице исследовал мусорный бачок. Бачок трудно назвать мусорным, он принадлежал Рабочему банку, где мы прежде какое-то время убирались. Мусора в нем было совсм чуть, в основном, автоматные чеки, которые выходили из автомата, когда снимались деньги. Вообще-то рекомендовамо таки чеки рвать на части, чтобы не попали в руки мошенников. Но люди ленивы, оттого генерал и проделывал все это вместо них, а все эти люди проходили со смешками мимо, поглядывая на генерала сверху вниз.

- Жаль,- сказала Наташа,- что через несколько дней тебе придется его убить.

Она никогда не принимала меня за героя, несмотря на мой рост под два метра, в ее глазах я всегда был мягким человеком, способным скорее отступить, нежели наступить. Генерал в ее глазах выглядел еще более мягким и ранимым, чем я, тем более, что был ниже меня на полметра ростом, хоть и плотный, постарше, в любом случае послабее. Генерал не подавал виду, что замечает нас, я тоже смотрел вперед. Город сильно изменился за последнюю неделю: сменилось уличное освещение, если раньше фонари раскидывали свет на два-три метра от себя, то новые диодные лампы били под себя, оставляя темные пространства до следующего фонаря. Витрины стали тоже темнее, в некоторых из оставляли горящими лампу-две, и если раньше по улицам легко гулялось, то теперь желалось как можно скорее попасть домой. Неуютно стало на улицах.

Наташина вера в то, что из дуэли с генералом я выйду живым и невредимым, конечно, была мне приятна, Но когда наутро я вышел в ближайший лесок, чтобы поупражняться в стрельбе, мне вдруг стало не до улыбок. В двухлитровую бутылку из-под воды я не попал как с двадцати, так и с десяти и даже с пяти метров. В этом занятии я был безнадешен, и каждый выстрел отдавался болью в моем сердце. Я легко мог бы растолкать пять или даже десять человек генерала, но что из того толку, если он с улыбкой проделает в моей голове смертоносную дырочку. Честно говоря, я стал смотреть на свою жену, точно на вдову.

Наутро мы снова встретились с генералом, все так же сидя на пне, спиной друг к другу. Несчастный и инопланетятин передавали наш разговор, который принял вдруг уровень, непонятный нашим разносчикам, и вам он будет непонятрен, потому упрощу все до крайности.

Прежде всего, я сознался, что стреляю крайне плохо, на что генерал только кивнул. Я поинтересовался, какой смысл в нашем противостоянии, почему один из нас обязательно должен преодолеть другого, ведь мы не мешаем друг другу жить. Если он считает свою армию силами добра, и если я сам принадлежу к добру, то в чем смысл нам уничтожать друг друга, не лучше ли объединиться. Ответ на это, сказал, геберал через несчастного придет вечером, в пять часов на этом же пеньке.

Самое интересное, что если прежде днями я занимался разными домашними делами, то теперь меня хватало лишь на дневной сон. После которого я чувствовал некоторый прилив сил, который длился час-два, после чего мне снова требовался сон. Начал вспоминать и понял, что такой я на самом деле человек, мне нужно, чтобы меня подразнили, разозлили, загнали в угол, как вот сейчас генерал. Как-то вдруг мне стало хватать и трехчасового сна, из еды достаточно было бутерброда, воду обязательно брал с собой, потому что совершенно неожиданно мою грудь сжимали спазмы и помогала только вода. Как-то раз я даже напился из грязной лужицы, рассказываю, насколько мне бывает нужна вода.

Мне бы человек десять набрать для битвы с генералом, но не набирается ни одного, кроме меня да жены Натальи. Понимаю прекрасно, что готова она умереть за нашу идею,но к чему все это, о чем и заявляю генералу на вечерней встрече. Он смеется, причем так, что колотит руками о пенек и топает от смеха ногами. Мы здесь не в игры играем, передает он через наших посредников, мы решаем судьбы этого мира. Он предлагает устроить поединок между его несчастным и моим инопланетянином. Мой инопланетянин готов, тогда как несчастный колеблется, трусит. Советую своему бойцу бить несчастному локтем чуть ниже ребер, что советует генерал своему бойцу - неизвестно, но соро узнаем.

Инопланетянин тощь, так же тощь и Несчастный, они равного роста и сложения. Регламент предписывает биться без рубашек, оба незагорелые, у Несчастного крупное родимое пятно на пол правой лопатки, у Инопланетятна все тело в родинках. Кулачки у обоих детские, а ведь чем-то драться надо, так что подыскиваю одному хороший крепкий сук, другому наполняю пластиковый пакет еловыми шишками. Это только со сторону пакет не выглядит оружием, но вот когда Инопланетянин ударяет им Несчастного, тело у того все в царапинах и местами кровоточит. Несчастный размахивает суком, но как-то нескладно, Инопланетянин заходит ему за спину, хлещет два раза пакетом по спине, пакет рвется, оружия у моего подопечного больше нет.

На этом поединок заканчивается. Это было нечто вроде развлечения, обстановка разряжается, в голове появляется ложная мысль, что не всякое столкновение обязательно должно закончиться смертью. Ложная, потому что наше с генералом столкновение обязательно должно закончиться гибелью одного из нас.

Утренние наши встречи обычно краткие, нам хватает несколько минут для общения, иногда даже не произносим ни слова и неторопливо расходимся. К вечеру вопросы накапливаютса и потому вечерние встречи более живые. Вопросы обычно задаю я, а генерал на них отвечает, но это только кажется, что он все знает и что нет у него ко мне вопросов. Он живо интересуется моим прошлым, моими подвигами. Спрашивает, как я буду преобразовывать мир в том случае, если в поединке выживу я. Некоторые вопросы выглядят странно и не к месту: о снах, о любимом блюде, какой цвет волос мне больше по душе, сколько у меня было женщин и сколько из них можно назвать настоящими. Он будто составляет в своей голове мой портрет, пытается уяснить, отчего именно я выбран нести миссию.

Мои вопросы к нему носят совсем другой характер. Интересует, к примеру, почему мы непременно собираемся у этого пня, точно он некий центр вселенной. И получаю от генерала ответ, что пень именно и есть центр, все проблемы нашей планеты необходимо решать именно здесь. Он просит меня приложиться к пню ухом, и когда слушаюсь его, то мне слышится исходящие из него звуки, похожие на биение сердца. Я крайне впечатлен, мне ничего больше не хочется спрашивать,прижимаюсь к пню то одним, то другим ухом попеременно.

Генерал покрякивает, покрякиваю вслед за ним и я. Когда я как-то спросил его, отчего для миссии выбран именно я, он улыбнулся, но ответил. Ответил, что не знает этого: может когда-то я совершил необычайно хороший поступок, возможно, старушку перевел через улицу. Хотя что в этом поступке примечательного? Он и о себе того не знает, жил вроде обычной жизнью, никогда не помышлял о генеральской должности, тем более такой.

Время генерал назначил пять утра, самый рассвет, птицы просыпаются, чирикают: чик-чик. Следом просыпаются голуби-горлицы; угу-угу; угу-угугу;у. Далее голуби: каррррр. после воробьи: чирик-чирик. Затем собаки: ав-ав. Люди, кстати, ничем не лучше. Попросил у генерала полчаса лишнего сна, и потратил его весь на душ.

- Настя, спросил,- не потрешь спину?- Спросил, зная, что ответ будет "нет". Я бы тоже стал переть ей спину.

На поле два наших войска, каждое из десяти человек, встретились лицом друг к другу, после повернулись спинами и рассыпались за деревьями. Первый выстрел произошел со стороны армии генерала, с моей стороны полетела граната-шумиха. Никого не убило, но армия генерала уж точно наложила в штаны. Орастый проковылял полполя на ноге с искусственной коленкой, затем вернулся обратно, под защиту деревьев. Украл минуту боевых действий, а вдалеке уже слышались полицейские сирены.

Сирен было никак не меньше пяти, звучали они с разных сторон. Было у нас с генералом никак не больше минутки. Мы отошли от пня каждый на десять шагов, его пуля просвистела у моего левого уха, причем в миллиметрах от моей головы. Генерал развел руками, сделал вид, что случайно промахнулся, развел руками в стороны. Но уже в следующую минуту ему было не до смеха, Потому что мой мой выстрел попал ему прямо в сердце. Случайно ли то произошло, не было даже возможности обдумать, потому что полицейские сирены буквално настигали. Как мои воины, так и воины генерала буквально рассыпались по кустам, побросав оружие, Я тоже откинул в сторону пистолет, прикинувшись скромным собирателем пивных банок. Даже захромал.

С трех сторон вдруг почти одновременно подъехали три полицейский машины. Две были белые, точно скандинавский снег, третья темно-синяя, дверцы распахнулись одновременно.

- Кто стрелял?- поинтересовались.- Слышали, видели?

- Я глухой,- ответил я на вопросы.- К тому же слепой.

- И хромой,- рассмеялся один из полицаев, наблюдая, как Настя поддерживает меня под руку.

Мне нельзя уставать, вечером придется идти поддерживать порядок в городе.

Я не занимался любовью с полгода. Спроси меня кто со стороны, как выглядит женская грудь, я бы растерялся. Сказал бы, что они как два яблока. Из них, яблок, торчат наружу смешные штучки, напоминающие соски. Их отламываешь, откидываешь в стороны, сами яблоки ешь. Женское тело сравнимо с фруктовыми продуктами, сладкое, мягкое. Мужское все же более сроднее овощам. Огурцы, кабачки, баклажаны - это, скорее, мужское.

Это ведь ужас, не заниматься любовью полгода. В голову придут любые фантазии. Ночью прискала всадница на белом коне.

- Уже полгода без любви,- сказала она.

Она меня поборола, сразу скажу, снасиловала. Я после плакал. Поклялся уничтожить всех женщин в мире. Но это ж невозможно.