Кирэро и Рюба

Дневник Любовь Сергеевны Прохоровой

12 марта 1870 г.

Мама сердилась, отец смеялся: «Вот, - говорит, - не дала матери устроить твое счастье, сбежала и не куда-нибудь, а в Японию!» - и подмигнул. Как же я его люблю! Не то, чтобы мамина «тирания», как говаривает Наденька, невыносима. Вовсе нет. Просто маме пришла пора понять, что у нас с ней разные представления о счастье. Мне все в пример Наденьку ставят, вышедшей замуж раньше меня, а ведь совсем недавно маман была против ее брака с Юрием лишь потому, что он из разночинцев. Спасибо папе, вовремя замолвил за него словечко, сказав, что Юрий, подающий надежды адвокат. Он и папа поддержали меня в моем стремлении ехать с Валерием Ивановичем в Японию. Наденька, занятая любовью и устройством своей семейной жизни, была к этому немножко равнодушна. Сказала только, чтобы делала, как мне надобно.

Я потому об этом пишу, что получила письмо от Наденьки и мамы. Мамино письмо все выговор на французском. Наденькина отписочка похоже на шёпот, коим она поверяла мне свои сердечные тайны. Скоро у меня появится племянник или племянница. Так что, Любовь Сергеевна, готовьтесь стать тетушкой! Я весь день сама не своя. Две колбы побила, но Валерий Иванович смотрит добродушно. Я только и делаю, что извиняюсь, ребята смеются. Говорят, заодно простим и то, что вы дочь г-на Прохорова и не от того ли письма из России приходят к нам много быстрее. Голова кругом. Сейчас я особенно тоскую по дому, а стало быть, должна сосредоточиться на работе.

Еще в дороге, плывя в Японию на «Ястребе»  все мы дружно сошлись на том, что причину инфекции следует искать в море и том морепродукте, что употребляют японцы. Мы везли с собой аппаратуру, которую могли позволить себе перевезти и в пути намучились с ней, особенно Александр, буквально не спавший из-за нее. Для него трагедия, если треснет хотя бы стеклышко микроскопа или съедет винт. Так что можно, представить, как он потрепал себе нервы за время нашего плавания. Прежде всего, по прибытии, Валерий Иванович отправил Артема и Александра обойти рынок и лавочки Саппоро и прикупить здешней рыбы, естественно в сопровождении полковника Ямадо. Он склонялся к тому, да и все указывало на то, что это экзогенная инфекция, при которой возбудитель внедряется извне.

29 марта 1870 г.

Пока сидела над микроскопом, вспомнила Надины слова из ее письма. Мол, теперь тебе, тетушка, будет, что порассказать племяннику. «И ты там хорошенько все смотри», - велит мне она. Ах, свет мой, я бы и рада, но только мы считай, из больницы, куда нас поселили, не выходим. Либо все с пациентами, либо над микроскопом сидим, бактерии высматриваем, головы не поднимая. Недосуг оглядеться по сторонам, а надо бы. Ведь не будешь же писать Наденьке, что не выпускают нас за территорию больницы, а если даже пускают, то ходят буквально по пятам. И чувствую я себя под взглядами солдат г-на Ямадо, как под строгим присмотром бонны, мадмуазель Ляшиз, что занималась нашим с Наденькой воспитанием. Смотря на то, как нашим пациентам, не в пример тяжелее нашего приходиться, никто из нас на то не ропщет.

Мало того, что сей городок измучила непонятная зараза, так еще страху нагоняют Лунные демоны. Вокруг больницы полковник Ямадо чуть ли не гарнизон разместил, чтобы нас охранять. Несколько раз эти Лунные демоны нападали на почтовый возок, везший письма из Саппоро. Только пустое все это. Разумеется, мы о работе своей не пишем, уж по которому разу предупрежденные о том Ямадо. А эти «демоны» и страшиться, кажется, перестали. Уже не по окраинам города шалят, как прежде, а в центре его нападают. Наша стряпуха Миями, маленькая японочка, только что не живет в больнице. Говорит, боится в город домой возвращаться, небезопасно там. Стараниями Александра она немножко по-французски знает. Говорит, несколько солдат у Ямадо пропало, а потом нашли их неузнаваемые тела, запытанные. Полковник Ямадо нам ни словечко о том не сказал. Не хотел, верно, пугать. Не будешь же об таком Наденьке писать, поберечь ее сейчас надобно. Папа к ее письмецу приписочку приложил. Пишет, что из-за такого-то известия, что скоро дедом станет, выпил бутылку джина. Храни его Господь! Как же я по нему соскучилась.

Первые анализы у пациентов показали, что это не кровяная инфекция, а если желудочно-кишечная, то почему не происходит интоксикация? При ней  микроорганизм вживается в человеческую микрофлору. А эта инфекция из разряда «медленных». Подобные инфекции малоизученны. Вызываются они вирусами, чей инкубационный период длителен, иногда он многолетен с накоплением возбудителей.

- Не пандемия и, слава Богу, - отозвался Валерий Иванович благодушно.

Спросили Ямадо, случались ли раньше такие болезни в Саппоро, а коли случались, как их лечили? Ямадо подумал, потом ответил, что нет, таковых болезней не случалось, но он порасспрашивает о том здешних стариков. «Очень обяжете», - сказал ему Валерий Иванович.

2 мая 1870 г.

Валерий Иванович не в духе. Вчера жестко выговорил Ямадо. Устроил ему настоящую обструкцию. Тот только молча кланялся, да бормотал, что сожалеет. А что еще он может сказать? Лунные демоны устроили вчера резню в городе, до сих пор отойти не можем. Зарезали всех кому мы давали сыворотку и не только их, а и семьи их сказывают, вырезали, чтобы неповадно было к гёндзин  за помощью обращаться. А нам, ох, как важно было, понаблюдать за действием сыворотки. Но одно то, что вирус притих, начал отступать, внушает надежду, что мы на правильном пути. Ямадо же, оправдываясь, говорит, что у этих прихвостней сиогуната, Лунных демонов, в городе полно шпионов.

Сам господин Ямадо ярый приверженец монархии. Всегда затянут в мундир, педантичен, носит тонкие усики и идеально ровный пробор в волосах и ведет себя как европеец. Хорошо изъясняется на французском, говорит, что обучался в Париже. Это прелюбопытная личность и нам всем хотелось бы с ним пообщаться, но положение дел в городе держит его в вечном напряжении. С одной стороны дОлжно ему за нами смотреть, да уберегать от Лунных демонов, чтобы сторонники сиогуна не кричали потом, что императорская власть настолько слаба, что не способна охранять тех, кто доверился ей. С другой стороны ему неявно противостоит губернатор Саппоро с чиновниками, препятствуя в каждой мелочи. По словам Ямадо, он бы давно выследил Лунных демонов, кабы им не попустительствовал губернатор, и доказательств того никаких. Вот Ямадо и разрывается.

Валерий Иванович в сердцах выговорил Ямадо, что нам, медикам, дела нет до их политических игр, из-за которых гибнут люди. Ну да, Валентин Иванович отходчив, да и Ямадо молодец, ни словечка против не сказал. Видно, что переживает сильно, что стольких ни в чем не повинных людей ни за что порезали. Артем заметил, что случись здесь такое раньше года на три-четыре и пришлось бы Ямадо вспороть себе живот, чтобы честь свою спасти.

Мы брали анализы купленной рыбы и сравнивали с результатами анализов пациентов, ища общий возбудитель. Бактерии, которые мы обнаружили в некоторых видах рыбы, моллюсках и водорослях, повсеместно употребляемы здесь в пищу. Выяснили, что животные, поедая брошенную рыбу, не заболевали, значит, на них инфекция не распространялась. Важно было выявить этот микроорганизм и описать его штамм.

10 мая 1870 г.

Никто больше к нам в больницу нейдет. А между тем люди продолжают умирать от инфекции, мы это знаем. Ямадо просил губернатора закрыть рынок на время, а если такое невозможно, то хотя бы повременить продавать рыбу. Губернатор об этом слышать не хочет. И мы все чаще видим, проходящие мимо похоронные процессии. Странные похороны у японцев. Гробы, что кадки, а одеваются против нашего на похороны во все белое и головы лентами белыми обвязывают.

Ямадо вне себя. Пришел в больницу третьего дня один бедняк, только что не нищий, с такими знакомыми симптомами. Мы его покормили, ввели вакцину, выходили. Хотели подержать у себя, соблазняя сытной едой и лечением, чтобы посмотреть действие ли это нашей вакцины или все же особенности сильного человеческого организма, способного перебороть ее. Но, почувствовав себя лучше, тот заторопился домой. Все о семье беспокоился, особенно боялся, что прознают Лунные демоны и пострадают они ни за что. Как не пустить беднягу, тем более видим же, что лучше ему и может статься, что это действие нашей вакцины. Взяли у него анализ на кровь и отпустили с Богом. А в это утро явился к нам Ямадо с известием, что нашли бедолагу на дороге зарубленного. Чтобы скрыть слезы я села за пианино, что стоит в общей гостиной жилого крыла, спиной ко всем. Позади Артем с Александром начали стаканами стучать, спирт разливать, горе запивать, за помин души бедняги. Говорят, что спирт сильнее всякой сыворотки и куда как действенен против, какой бы то ни было заразы. Это они бравируют. К ним присоединился мрачный Валерий Иванович. Любезно предложили и мне, я отказалась. Для женщины пить дело пустое. Останусь одна, выплачусь.

Под утро постучал ко мне Валерий Иванович и сообщил, что решил говорить с Ямадой о том, чтобы переслать формулу нашей сыворотки коллегам французам да англичанам. Раз у нас дело нейдет, пусть у себя за ней понаблюдают. У них, наверное, все поспокойнее чем в Саппоро, о чем и объявил за завтраком. На что Артем, услышав о таком, сразу же возражать начал, горячиться. Пусть бы французы, говорит, они наши извечные союзники, но только не англичане. Эти ладно если только присвоят открытие Валерия Ивановича, а так непременно и будет, так еще и сыворотку утаят. Уж будьте покорны, а японцы ее, в этом случае, не получат. И я с ним согласна.

12 мая 1870 г.

Пришел Ямадо и подозрительно принюхался. От ребят спиртом несет, а у меня глаза красны, всю ночь молилась, потом под утро с Валерием Ивановичем разговаривала. Он говорит, что записывать формулу сыворотки опасно и переслать с кем-то тоже нехорошо, что сам должен ехать к мсье Жано Делажье в Реп-по, раз тут такие–то дела творятся.

Профессор Жано Делажье вирусолог и с Валерием Ивановичем их связывает многолетняя дружба. Имела честь, раскланяться с ним на съезде врачей-эпидемиологов, что проходил в Петербурге. Делажье маленький живенький, похож на лукавого армянина и нет в нем ничего от степенного профессора, каковым был Валерий Иванович, привлекающий своей солидной осанкой и основательностью. Валерий Иванович раза два навещал мсье Делажье в Лионе. На съездах и симпозиумах их тоже частенько видят вместе.

Ямадо вошел в кабинет к Валерию Ивановичу и долго там пробыл. Я за делом об этом визите позабыла и о чем они там толковали ни у кого в подробности не вдавалась. Пока Александр не шепнул, когда я отмеряла состав сыворотки мензуркой, что, мол, Ямадо просил Валерия Ивановича повременить обращаться к французам, что, мол, нашел выход, чтобы обезопасить Саппоро от Лунных демонов.

- От чего так? – спросила я.

От того, объяснил мне Александр, что полковник не верит французам, потому что во время войны Босин они поддерживали сиогуна своим оружием и солдатами. Словом, желает Ямадо обойтись своими силами. За обедом Валерий Иванович прояснил для нас замысел полковника.

- Коллеги, прошу вас со всей серьезностью войти в положение господина Ямадо, и посодействовать ему в его деле. В обход губернатора, он призвал в Саппоро профессионального наемника, самурая. Этот самурай зарекомендовал себя еще с начала Бакумицу, выступив на стороне сиогуна, что не помешало нашему ярому монархисту полковнику просить о помощи именно его. Особая просьба господина Ямадо к нам: быть с этим головорезом повежливее. По словам Ямадо сия личность весьма непредсказуема,

- А мне делов-то, что с этим убийцей расшаркиваться, - буркнул ершистый Артем, но был услышан…

- Вот и славно, голубчик. Все лучше делом заниматься, чем читать ему ваши революционные прокломации.

Не без мстительных улыбок переглянулись мы с Александром. От Артема мне постоянно достается. Он прямо говорит, что я здесь только благодаря протекции своего отца. На что, положа, руку на сердце, очень обижаюсь. Папа всегда поддерживал мое стремление добиться чего-то самой. Именно поддерживал, а не потакал, как считает моя дражайшая маман. Я окончила высшие женские курсы при медицинском институте и работала сестрой милосердия при институтской больнице. Мама стеснялась брать меня на балы из-за того что от меня пахло карболкой. Моим идеалом была и остается княгиня Вревская, которая не побрезговала работать сестрой милосердия во время болгаро-турецкой войны и умерла, заразившись тифом. Дагерротип ее портрета висит у меня в комнате. Светская красавица не захотела себе другой судьбы, заставляя меня мучиться ее судьбой. Ах, если бы мне быть тогда рядом с нею, я не дала бы ей погибнуть от тифа. Может быть, этот порыв и боль и побудили меня изучать именно эту область медицины. Мама, увидев у меня портрет княжны Юлии и кое-что, разузнав о ней, не преминула высказаться на сей счет. По ее мнению, а мнение нашей мамы, конечно же, всегда верно и окончательно, княжна установила для себя низкую планку, тем самым опростив себя. Я, тогда, в сердцах швырнув вилку на стол, вышла из столовой. Больше мама не говорила о ней, я же осталась при своем убеждении, что Юлия Вревская не понизила, а повысила планку своего христианского служения. Зато мама отыгралась своими злыми замечаниями на госпоже Революционерке. Но я равнодушна к этой особе, в свою очередь, подозревая, что она примкнула к революционному движению не из-за идеи, которую выстрадала сама, а из-за сердечной привязанности. По Наденьке знаю, на какие глупости можно решиться, коли влюблена. А то, что госпожу Революционерку повесили беременной, кроме недоумения и презрения ничего не вызывает, каюсь. Она могла и должна была побороться за ребенка, но посчитала это малодушие. Не понимаю ее, но в спорах с Артемом всегда защищаюсь тем фактом, что вот госпожа Революционерка дочь генерала и, тем не менее, она была принята в столь милое Артему революционное движение. Это действует безотказно, охолаживая его и, кажется, заставляя примириться с моим присутствием здесь. Тем не менее, Артем не позволял себе верить в искренность Валерия Ивановича по отношению ко мне, полагая, что профессору удобно иметь при себе дочь господина Прохорова. Ужасно, если это окажется правдой. Я все время пытаюсь доказать, что чего-то стою сама.

Артем уверен, что от инфекции страдает в основном бедное население. Что положение бедноты таково, что от вечного недоедания и условий проживания защитные силы их организма ослаблены. Никто с этим не спорит, но все же, хотелось бы составить статистику, чтобы точнее представлять, что происходит. Тут нам неизменный помощник наш Ямадо. Разъяснили ему, что есть настоятельная  необходимость поспрашивать, что берут себе на стол бедняки. Он сказал, что и спрашивать не нужно, что это самая дешевая бросовая рыбка: корюшка да сардинка…

15 мая 1870 г.

Вчера во всем здании больницы погас свет. Во дворе солдаты Ямадо начали стрелять, в ответ им раздалась нестройная пальба. Наконец пальба утихла, свет подали, а Валерий Иванович вновь завел разговор о своем отъезде в Реп-по. Все понимали, что это очень опасно. Шпионы Лунных демонов непременно прознают об его отъезде и тогда, бог знает, что с ним может случиться в дороге. Всем было не по себе от его решения и от того, что мы останемся здесь без него. Артем, близоруко щурясь, крутил в руках очки.

- Почему бы госпоже Прохоровой не отправиться в Реп-по, глядишь, положение отца защитит ее от демонов, а там лучше при папочке и остаться. Поигрались, барышня, и будет.

- А я вам не госпожа Революционерка, способная предать даже собственное дитя, - резко ответила я. – Вместе приехали, вместе отсюда и уедем.

- Госпожа Революционерка не пустоголовая самка, подчиняющаяся слепому инстинкту, - резко выговорил мне Артем. – Она не хотела, чтобы ее ребенок жил и рос при царском режиме, в России, где все под присмотром жандармской охранки, да при лживых попах с их религиозными россказнями и продажных чиновниках, пристраивавших своих дочерей туда, куда покажет им каприз последних.

Это было уже слишком! Я ушла из гостиной, чтобы не показывать своего расстройства. Артема я ценила как блестящего диагноста. Дотошный, настоящий ученый и бескорыстный человек, он был небрежен с теми, кого не принимал, а попросту говоря, не уважал. Я же хотела добиться его уважения. Он цельная натура и знает, чего хочет, если даже все вокруг убеждены, что он ошибается. Он упрям в работе, каждый раз перепроверяет, прежде всего, себя, думая, сперва, где он просмотрел. И да, я всегда расстраиваюсь из-за его резких высказываний на свой счет.

Я вышла из корпуса и пошла к воротом, у которых солдат Ямадо нервно шевельнулся в мою сторону. Полковник строго-настрого приказал никому не выходить за территорию больницы, опасаясь нападения на нас, и солдаты не выпускали нас за ограду. Позади раздались нагоняющие меня шаги.

- Любовь Сергеевна, вы же умница, а придаете значение пустым словам, - сказал, утешая меня, Александр, поравнявшись со мной и попытавшись взять меня за руку. – Вас не должно грызть то, что не дает покоя ему, а именно, что он поповский сын. Так зачем же поддаваться его, намеренно, злым замечаниям.

Я удивленно посмотрела на него, - что за непонятный порыв? – отняла руку, сунув ее в карман фартука, какие носят сестры милосердия, и осмотрела раскинувшуюся передо мной небольшую площадь. Рядом Александр закуривал пахитосу.

Саппоро город небольшой, имеет свою управу, больницу, где сейчас обретались мы, а полицией вовсю заправляет Ямадо. Была здесь общественная школа, школа мечников, городской комитет и торговая гильдия. Сейчас город заметно опустел, часть его жителей вымерла из-за эпидемии, часть повезло покинуть его из-за непонятной болезни, отчасти из-за разбойничавших вовсю Лунных демонов. Валерий Иванович поинтересовался у Ямадо, что говорят люди. «Разное, -  отвечал полковник. - Кто утверждает, что в городе воцарились злые духи Мононокэ и они причина болезни. Кто-то уверен, что корабли гёндзин задымили божественное небо и загрязнили воды моря, разозлив бога Уми-но-Ками и он дал власть морским демонам Сёдзё, чтобы те наказали людей».

Но чтобы, ни болтали, нам ли оглядываться на слухи? Нам бы удостовериться, что противоинфекционная сыворотка действует? Но вот же часовой… Я вспомнила, как делала солдатам Ямадо прививки. Свою тревогу и испуг они скрывали за недвусмысленными шуточками и кривыми улыбками. А я делала вид, что не понимаю их состояния, впрыскивая из шприца сыворотку в их кровь и молясь за каждого из них.

- Могу я спросить вас, Любовь Сергеевна, - прервал наше молчание Александр. – Что вы поделываете поздним часом с нашим сэнсеем? Я видел, как он стучал на рассвете в вашу комнату и вы изволили впустить его.

Кажется, я сумела не подать виду насколько оскорблена его бестактностью. Что за интерес такой? К чему этот вопрос?

- Сенсэй? – лениво переспросила я, словно не понимая значения его странного вопроса.

- Так называет Валерия Ивановича Миями. Не находите, что в ее имени есть что-то кошачье?

- Не нахожу. Но я вот что хотела бы спросить у вас, Александр Федорович: что вы делаете поздним часом в комнате у японки с кошачьим именем?

Теперь уже и Александр попытался не показать своего замешательства, а ловко перевел мое внимание:

- Только посмотрите на господина Ямадо.

Вот плут! А Ямадо, отчитывал часового, вытянувшегося перед ним во фрунт. За обедом вспомнили, что прошло вот уже как пять дней, и Лунные демоны нас больше не беспокоят.

20 мая 1870 г.

Сделала большое дело:  перепроверила данные анализа крови, взятые у пациентов, составила таблицу результатов. Ужасно робела, но собралась с духом и спросила у Артема, правильно ли будет взять анализ крови у солдат, которых мы привили и сравнить с этой таблицей. Он снял очки, внимательно посмотрел на меня, одел снова и сказал, что поможет мне в том.

Наутро пришел Ямадо доложиться, сколько смертей случилось в городе, да сколько именно от инфекции. Мы даже порадоваться не успели, что за ночь инфекция отняла у нас только троих, как в больницу буквально ворвалась чета японцев с девочкой на руках. Точнее на руках ее держала старшая сестра. Больной лет десять, задыхается, вся в жару. Пока Артем забирал у  девицы ребенка, мать и отец все умоляли нас спасти ее. Мы бегом отнесли ее в смотровую на ходу одевая халаты, повязывая головы и на лица марлевыми повязками. Полковник успокаивал испуганных родителей девочки. Я взглянула на них, находящихся в отчаянии, которое они даже не скрывали в отличии от старшей дочери.

Мы уже хорошо знали своего невидимого врага, что называется «в лицо», так что могли формулой описать его «портрет». Сейчас инфекция только заявила права на этого ребенка, чей молодой организм ей пока не поддавался. Шла жестокая борьба, и мы должны помочь малышке победить. Инфекция в ней только входила в силу, и сыворотка была призвана ее перебороть. Кабы только дали нам время увериться, что в руках у нас действенное оружие. Все-таки и после прививки несколько солдат Ямадо умерло. И где еще люди, которые носят в себе посеянную, но пока спящую в зародыше, инфекцию. Если бы горожане не побоялись прийти к нам, мы бы быстро справились с эпидемией. Но Ямадо намекнул, что дело тут не столько в Лунных демонах, сколько в губернаторе. Когда вчера тот принял Ямадо, то разговаривал сухо с пренебрежением. Резко высказал свое недовольство тем, что мы еще в Саппоро и дал понять, что визит к нам любого из горожан, расценивает как неповиновение и бунт. Бог знает, что еще придет ему в голову. Если он расценит визит перепуганных родителей именно так, то эта семья в опасности. Мы предложили им остаться в больнице под защитой солдат, но родители хотели непременно забрать ребенка, как только ему станет лучше. Ямадо не останавливал их, хотя мог бы. Когда мы подступились к нему с этим вопросом, он сказал, что горожане даже не вышли смотреть цветение вишни и сливы, а их цветение для японцев событие, и если оно пропущено, то это что-то да значит. Вот так выяснилось, что Саппоро боялся не столько Лунных демонов, сколько губернатора.

- Ну и где же этот прославленный и грозный хитокари, которым нас все запугивали? – спросил у полковника Артем.

На что Ямадо озадаченно объявил, что банда Лунных демонов истреблена. А чтобы убедиться в этом, наш полковник даже решился отправиться в здешние леса.

- Как так? – удивились мы. – И что же? Неужели разбойники на самом деле истреблены, раз вы вернулись из леса живым?

Оказалось, что, прочесывая лес, они в каких-то зарослях  натолкнулись на стоянку этих головорезов. Все они, на самом деле, были буквально изрублены, словно куры после того как в курятнике побывала лиса. Свалив их останки в телегу, Ямадо велел провезти ее через весь город, что бы люди видели, что им больше нечего бояться. Встревоженный Валерий Иванович поинтересовался, кто бы мог решиться на подобное и Ямадо, пожав плечами, сказал, что вполне возможно это дело рук хитокари, которого мы дожидаемся. А я, вспомнила рассказанное Миямой – прислуживавшей нам японочки. Самурай, которого мы ожидали, якобы держал в страхе имперских сторонников, и что давали ему самые безнадежные поручения: убить, к примеру, мастера меча или наемника.

- И что же? – отставил стакан с недопитым чаем Артем. – Похоже, нам так и не придется посмотреть на сию знаменитость? Если это все же, его рук дело, то поступил он, надо сказать, умно. Не стал объявлять о себе и появляться в городе, а попросту тишком выследив банду, расправился с ней.

- В таком случае, он должен явиться за своими деньгами, - сказал Ямадо, поднимаясь со стула, беря свою фуражку и откланиваясь. К предложенному нами чаю, он так и не притронулся.

Во дворе больницы стоит каменный фонарь и его обсыпало лепестками яблоневых цветов словно снегом.

Никак не могу привыкнуть к тому, как здесь одеваются мужчины. Не оставляет ощущение будто они впопыхах выскочили на улицу в домашнем халате и тапочках. Женщины наоборот тщательно одеты и убраны. Их одежды ярки и нарядны. Они аккуратны, делают мелкие движения и сами мелки, и халаты на них смотрятся к месту.

- Всё-таки не устаю благодарить бога, что вы здесь, с нами, - говорил Александр, дымя пахитоской, когда мы, пользуясь свободной минуткой, вышил на больничный двор, подышать свежим воздухом. – Вы отрада для наших глаз, а то посмотришь на здешних девиц просто с души, иной раз воротит, - и он глазами показал на девицу, сидящую у стены больницы прямо на земле.

Я узнала в ней старшую сестру больной девочки. У нее волосы нечесаные, спутанные, наспех собранные в длинный хвост. Длинная юбка неопределенного цвета и заправленная в нее кофта с запахом без пуговиц, какие здесь принято носить. Сидя, скрестив ноги и прижав к плечу палку, она дремала, низко склонив голову. Лишь и можно было разглядеть из-под полей соломенной шляпы ее полные губы, да аккуратный кончик носа. Мне отчего-то вспомнилось, что кроме шелкового кимоно и разрисованного бумажного веера, следовало приобрести еще что-нибудь для будущего племянника.

Подошедший солдат ткнул ее в колено носком сапога. Да, о деликатности к противоположному полу, здесь, говорить не приходиться. Девица подняла голову, открывая на шее, чуть выступающий кадык, поднялась и, отряхнувшись, поклонилась. При этом стали заметны ее широкие плечи, размашистые уверенные движения, а кроме того, юбка оказалась штанами, какие здесь одевали мужчины, не признававшие европейской одежды. Все указывало на то, что это юноша. Когда он поклонился, через отвисший запах его кофты открылась плоская крепкая грудь.

- Помилуйте! – Тихо ахнул рядом со мной Александр. – Никак, это парень!

Повеселилась я над Александром преизрядно. Он был сконфужен, а я еще не раз поминала ему сию «девицу».

21 мая 1870 г.

И все же, несмотря на бесславный конец Лунных демонов, люди не торопились к нам. Пациентов не было. Больница была пуста. У меня появилось время вечерами играть на пианино, что примиряло вечно спорящих Артема и Александра к удовольствию Валерия Ивановича, тихо работающего в своем излюбленном углу гостиной.  Я вышла на свежий вечерний воздух, ветер доносил аромат цветущих яблонь и слив. Было темно, что-то стрекотало в молодой траве. И я, закрыв глаза, унеслась в подмосковный вечер к перезвону колоколов Спасского монастыря и пению девушек у реки. Ах, как хорошо, боже мой! Возвращаться в больницу с ее резким запахом дезинфекции не хотелось, как не хотелось, чтобы исчезало видение родной стороны. Но оно развеялось от едва приметного в темноте движения в стороне, к которому  я живо развернулась навстречу. С земли поднялась фигура и поклонилась мне. С облегчением выдохнув, я узнала паренька, старшего брата больной девчушки. Парень отступил в темноту. Меня его присутствие не устраивало, и я пошла подальше от него и больницы в сторону ворот. Он, двинулся за мной, держась поодаль, а после и вовсе заступил мне дорогу. Я жестом  показала, что бы отошел, и попыталась обойти его, но опять молча, преградил мне путь. Да что же это такое? Тут мне подумалось, что возможно малышке, его сестре, нужна помощь. Неужели ей стало хуже? Видно, паренек, таким образом, пытался вернуть меня в больницу. И я тут же повернула обратно. Но пройдя в ее палату, увидела, что ребенок спокойно спал, у постели бодрствовали родители.  А утром видела, как наша застенчивая Миями подносит ему чай. Как по мне, так его неплохо откормить пирогами да кашей. Он почтительно принял глиняную кружку чая, а меня стало занимать: добьется Миями своего и выйдет ли  у них роман?

К хорошему и покойному быстро привыкаешь. Сегодня, как только девочке стало лучше, родители заторопились унести ее. Мы выбежали в коридор на крики. Оказалось, что сын яростно спорил с ними не давая унести девочку. Не знаю почему, меня мало интересовал этот спор, меня удивила Миями. Она с каким-то напряжением следила за разразившимся скандалом. Нам ли вмешиваться? Закончилось  тем, что родители все же унесли девочку, а мятежный сын в отместку, остался в больнице. Миями, присев рядом с ним, принялась утешать его. Нам с Артемом только и осталось, что со вздохом головой качать. Что мы тут, гендзин, могли поделать? Как бы хуже не вышло. Нас не просто боялись, но и подозревали во всех бедах, что свалились на этот небольшой неприметный городок.

За поспешным обедом, когда ели его на ходу, стоя, видели, как неторопливо попивает чай в своем углу этот парень в обнимку со своей палкой.

- Скажите на милость, - возмущается Александр. – Обычный оборванец,  не много ли внимания к такому.

Похоже, этот паренек стал его больным местом. Александр ведь у нас душка, дамы в нем души не чают и маленькая японочка Миями тоже, так он считает. И видеть, как она вьется вокруг этого мальчишки ему невыносимо.

- Надо бы, что бы Ямадо пригляделся к этому парню, - вдруг сказал Артем.

- Да с чего бы еще внимание и Ямады к этому нищеброду, - сразу же взвился Александр -  Тебя-то, что в нем тревожит?

- Не нравится он мне.

- Ну, ты учудил, - развел руками Александр. – Да кому ж сей прохвост понравиться может? Что за мужчина, что похож на девку? Патлат и с палкой своей никак не расстается. Об антисанитарии, что он тут разводит, я уж помолчу.

- Дело даже не в его виде. Он старше, чем тебе представляется, Саша. Должно быть из-за того, что худ, не очень высок, целый хвост волос имеет, только взгляд у него как у человека много пережившего.

- Ну, да, - недовольно согласился Александр. – Маленькая собачка до старости щенок.

 - Но дело даже не в этом. Он словно бы здесь все высматривает. К нам интереса ни на грош, зато вокруг глядит внимательно. И взгляд какой-то ускользающий, но ты попробуй издали посмотреть на него не отрываясь, хотя бы минуту другую, и увидишь, как он глянет на тебя. И палка эта… Для чего она ему? Добро бы хромал, а то ведь куда как резвый, но без нее никуда.

А наутро до нас дошла ужасающая новость: девочка со своими родителями были хладнокровно жестоко зарезаны. Но как же так… Ведь Лунные демоны уничтожены… тогда кто мог сотворить такое? Сына, последнего выжившего из сего несчастного семейства, благодаря одному лишь своему упрямому неповиновению, в больнице не оказалось. По-видимому, он покинул ее сразу, как до него дошло это горестное известие. Собственно мы потому заметили его исчезновение, что о нем спросил Ямадо. Но, когда посланный за парнем солдат, так и не нашел его, а мы лишь развели руками, нахмурился и развернувшись, молча поспешил к двери, где его и перехватил встревоженный Александр.

- Господин Ямадо, - не давая ему обойти себя, заговорил он. – Миями  уже с ночи  нет. Может, заболела? С утра она всегда здесь, как штык… А ведь мы даже не знаем где она живет.

- Не волнуйтесь, узнать, где она живет в моих силах, - успокоил его Ямадо уже в дверях.

Вечером к нам в лабораторию вдруг ворвался солдат и начал что-то кричать, показывая на окно в сторону города. Мы не понимали его. Александр только и разобрал, что слова: губернатор, Ямадо-сан и люди. Нам и этого хватило, чтобы встревожиться…»

На этом записи дневника обрываются из-за развернувшихся дальнейших событий.