005. Больничные будни... Турецкий барон

Турецкий барон
С ходу прозвал этого мужчину турецким бароном, именно так, по словам Наташи, он и выглядел. На деле же мне не известно, как правильно зовутся люди, занимающие в турецком обществе особое, высокое положение. При случае обязательно поспрашиваю об этом у знакомых мне турков, крайне интересно будет ознакомиться с турецкой социальной или какой другой иерархией. Вопросов будет много. До сих пор, к примеру, остается загадкой, почему турецкие студентки из кампуса, поднимаясь в автобус, целуют руку водителю. Водитель, разумеется, той же, турецкой национальности. Но почему целуют руку лишь одному ему, может он водитель лишь по профессии, а по жизни святой человек, духовный наставник?
На первый взгляд барон ничем не был примечателен: человек ярко выраженной восточной внешности, каких у нас в королевстве и без него множество. Разве что держался вызывающе, везде по-хозяйски, громко себя объявлял. Лет ему было, видимо, чуть за шестдесят, роста был высокого, сложения крепкого. Вместо того, чтобы разговаривать, всегда кричал, но не исключено, что кричал лишь по причине собственной глухоты.
Вел он себя развязно, то и дело подзывал к себе медсестру лишь для того, чтобы с ним поговорили. Постоянно напоминал, что он диабетик, будто никто этого не знал, требовал на этом основании особого к себе внимания. А диабетикам в этом отделении резали сначала пальцы, после ступни, затем резали все, что находилось выше. Участь крайне незавидная. Можно быть спокойным, тихим диабетиком, можно крикастым, каким угодно, но участь у всех неминуемо одна.
Барон каждый день интересовался, когда выйдет на работу его любимая медсестра Анна. Анна совершенно ошеломительная негритянка, высокая, стройная, уверенная в себе, вечно улыбающаяся, и даже поступь у нее модельная. Если бы только не знать некоторые ее секреты, а город у нас крошечный, все тайны и секреты рано или поздно становятся известны всем. Анна замужем за датским алкоголиком, который проводит свои дни и вечера в пивном баре, что в ста метрах от моего дома. Ближе к ночи она вызволяет его из заведения, но иной раз и сама задерживается с ним в баре. Там всегда тесно и весело, есть бильярдный стол, и пиво недорогое. Проходя мимо, часто наблюдал, как завсегдатаи бара с любопытством разглядывают нас, обычных людей, полагая, что сами они нам не заметны.
- Когда будет Анна?- громким голосом интересуется турецкий барон.
- Уже скоро,- отвечает медсестра. Отвечает тихо и испуганно, и это понятно, поскольку датчане ксенофобны, боятся всего незнакомого, а кроме того стараются избегать любых конфликтов. И если принять во внимание, что барон увешен золотом, точно елка игрушками: тяжелая цепь на шее, кольца, перстни, и что проведать его приходит сплошь молодая, дорого одетая молодежь, то что и подумать на все это датчанину? Наблюдая, тем более, что барон обращается со своими посетителями строго, даже сурово, а те, в свою очередь, либо скромно молчат, либо покорно отвечают на все вопросы. Вот как разобраться в этой чужой культуре? Как не понаделать неверных шагов?
Первое время Наташа избегала встреч с турецким бароном, он был ей неприятен уже тем, что разговаривал громко, что беззастенчиво приударял за каждой медсестрой. Но в описываемый день был ее черед представить ему меню, из которого тот мог составить себе обед - именно так: в датских больницах питание пока еще не уступает ресторанскому, только платить за еду не надо и можно заказывать ее сколько угодно, вплоть до мороженого и слабого пива на ужин. Барон неожиданно отложил предложенное ему меню в сторону и привычно закричал, причем кричал на таком приличном, без выраженного восточного акцента, датском, какому никак не выучиться в первом мигрантском поколении.
- Ты ведь не датчанка,- прокричал он, крепко сжимая руку моей жены.
- Нет, не датчанка,- ответила Наташа.
- Тогда кто? Полька, шведка, норвежка или, может, голландка?
Узнав, что Наташа родом из России, турецкий барон слегка озадачился: ни разу не сталкивался он среди персонала сюехуса с работниками из русских. Из иностранцев чаще всего здесь встречались поляки, что и понятно, они ведь датчанам соседи. Немцы, шведы попадались, изредка прибалтийцы, но последние находились, по большей части, на низких работах. Индусы, пакистанцы, не знающие датского языка, работали, как правило, с рентгеновскими снимками, кардиологической расшифровкой, там, где не требовалось непосредственного общения с пациентами.
- Почему-то мне сразу подумалось, что ты русская,- закричал барон.- Может даже потому, что открыто носишь свой крестик. И ты наверняка из этих ортодоксов?
- Да,- подтвердила Наташа.
- Уважаю верующих людей,- признался барон,- я и сам очень набожный человек. А вот он вряд ли знает что-нибудь о русских, не говоря уже о верующих ортодоксах.
- Русские сплошь пьяницы, все до единого,- раздался скрипучий голос с другой половины палаты.
Вот здесь нужно будет пояснить, что турецкий барон лежал в палате, рассчитанной на четверых пациентов, однако в палате на тот момент находилось всего двое больных. Вторым больным был скверный толстый датчанин, ворчливый до невозможности, несносный всем своим поведением. Именно из его уст и прозвучал оскорбительный приговор всему российскому народу. Наташа уже было покидала палату, но на голос развернулась и, не стесняясь в словах, ответила датчанину с большой резкостью. Надавала ему своего рода хлестких словесных оплеух.
- Это мы-то, русские, пьяницы?- спросила она.- В вас, европейцев, с самого детства вбивают невероятные мифы о русских. На деле же русский человек тяжело трудится всю неделю, и если выпьет в выходные, то больше от усталости, для того лишь, чтобы расслабиться головой и телом. А вот вы, датчане, пьете каждый божий вечер, без устали. Красное вино бутылками, пиво ящиками.
- Все верно она говорит,- заверил датчанина турецкий барон.- Русским некогда пить, им на жизнь зарабатывать нужно, семьи кормить. Им с неба, в отличие от нас, манна не сыпется.
- А муж у тебя кто будет, Наталья?- поинтересовался барон.
- Такой же русский,- ответила Наташа.
- Так сразу и подумал,- одобрительно кивнул он головой.- А вот и моя жена.
В палату вошла женщина небольшого роста, полнотелая, плечистая, в широком пальто, ниспадающем с плеч до самых пят. Волосы ее и большая часть лица были укрыты под платком, глаза, скромно опущенные в пол, выглядели испуганными.
- Вот только представь,- сказал ей турецкий барон,- что эта красивая русская женщина очень набожная, по религии она ортодокс. И муж у нее русский, такой же, как и она сама, ортодокс. Непременно следует поклониться такой редкостной женщине.
Женщина отступила на шаг от кровати барона и покорно поклонилась Наташе.
На следующий день о турецком бароне на время, по крайней мере до разноса обеда, всем позабылось. В одной из палат отделения уже не первый день помирал необычный больной, и мысли персонала теперь были сосредоточены на нем. Необычность помирающего заключалось в том, что хоть и был он старичком, почему-то воспринимался всеми старушкой. Всякий раз, как о нем заговаривалось, с языка случайно срывались слова, относящиеся больше к женскому полу. Был в этом некоторый элемент мистики, что никого не удивляло: мистических проявлений в сюехусе всегда хватало. Кому-то из персонала рано или поздно предстояло везти старичка-старушку в морг, и эта тема живо всеми обсуждалась.
Когда настало время собирать заказы от больных на обед и ужин, к турецкому барону послали, конечно же, Наташу, ведь вчера она с ним прекрасно поладила. Но постель барона неожиданно оказалась пустой, а на вопросы моей жены датчанин с неохотой ответил, что еще с утра того забрали родственники - неизвестно куда повезли, скорее всего, что молиться.
Наташа смотрела на датчанина, и ей трудно было представить, что у этого человека, пышащего злобой на все вокруг, могли быть когда-то родители, какая-никакая жена и дети от нее, даже самые плохонькие друзья и хоть какие-то недруги. Он сутками пролеживал в постели, вставал разве что в туалет, и то не всякий раз, часто просил утку. Совершенно пустой был человек, пакостный по своей природе, и только турецкий барон мог его как-то осадить.
Барон объявился лишь ближе к вечеру, часам к пяти, перед самым ужином. Его и в самом деле отвозили молиться, золота на нем теперь было много больше: на каждом пальце красовалось по новому кольцу или перстню, на некоторых пальцах и по два. В этот вечер на голове у него сидел тюрбан на манер индусского или пакистанского. Турки такой убор обычно не носят, но религий и их разветвлений на свете множество, так что удивляться по этому поводу следует только нашему незнанию чужих традиций и культур.
Наташе важно было услышать от барона, что именно он захочет получить из еды на ужин, торопила его с решением. Не так уж много оставалось времени, чтобы успеть заполнить пищевую карту и отослать ее на кухню. Однако барон даже не стал притрагиваться к меню, надменно и решительно отказался от больничного ужина, попросил лишь принести напитки.
- Взгляни только,- прокричал он Наташе,- видишь все эти прелестные фрукты? Неужели ты полагаешь, что я предпочту этим райским плодам какой-то нелепый датский ужин?
Плетеная корзина в изголовьи кровати была набита доверху свежайшими фруктами, некоторые из них Наташа ни разу не встречала ни в супермаркетах, ни даже в экзотических лавках. Запах от них витал по всей палате совершенно восточный, причем настолько терпкий, что датчанин в кровати напротив накрылся с головой одеялом, сделал вид, что спит.
- Познакомься с этой изумительной женщиной,- сказал барон молодому человеку, что смиренно стоял у его кровати. Тот был одет во все с иголочки, по-европейски, одежда с виду из дорогих бутиков, если только не была турецким контрафактом, и даже яркие носки в полоску наверняка стоили не меньше двух сотен крон за пару.- Она русская,- продолжал барон,- очень набожная, и муж у нее набожный, тоже русский. Зовут ее Наталья.
- Наташа,- ухмыльнулся было в ответ молодой человек: всем ведь известно, какого рода девиц в Турции, да и повсеместно на Востоке, привычно прозывают "наташами".
- Я сказал, что женщину зовут Натальей,- повысил голос барон.- Будь добр, подойди к ней ближе, поцелуй ей руку.
Молодой человек с неохотой поцеловал руку моей жены.
Турецкого барона вскоре после того выписали: не было смысла и дальше держать его в сюехусе. Прежним, здоровым человеком ему уже не суждено было стать, а продолжать лечиться он вполне мог в домашних условиях, под присмотром семьи, с посещением семейного врача. О выписке барона Наташа узнала не сразу, и даже не на другой день, поскольку работать ей приходилось попеременно в две смены, и уследить за всеми перемещениями больных она не могла. Случалось к тому же не раз, что в отделение приходило вдруг распоряжение сверху: поменять палатами сразу нескольких больных. Была в том, вероятно, своя больничная логика, но подобные перемещения лишь порождали ненужную для персонала путаницу. Больных заново распределяли по палатам, наспех, бессистемно, ровно так, как тасуют карты в колоде.
Само исчезновение турецкого барона Наташа восприняла спокойно: всего лишь исчез из ее жизни очередной необычный больной, каких было и наверняка будет еще множество. А вот неделю спустя после выписки барон снова появился в отделении, но находился уже не в палате, а в коридорном закутке, рассчитанном на посетителей. Сидел за столом, в больничном колясочном кресле, при виде Наташи чуть даже приподнялся в нем и прокричал:
- Рад видеть тебя, моя руская подруга!
Выглядел он на этот раз настоящим шейхом. Голову барона увенчивал тюрбан, вроде того, что , Наташа уже видела на нем, но этот был много богаче, украшен камнями и золотыми кисточками. На плечи был накинут тяжелый, расписанный золотом халат. На ногах красовались такой же росписи тапки с загнутыми кверху носками. Только что наступило время разноса обедов; барон занес руку над головой и несколько раз щелкнул пальцами.
- Несите уж наконец что-нибудь поесть,- крикнул он, а кричал он, как вы помните, так, что у всех лопались перепонки.
Формально он не был уже пациентом сюехуса, но кто-то из обслуживающего персонала уже спешил к его столу с полным подносом.