Тут никого нет

На моей крошечной планетке не растут большие деревья с необъемными корявыми стволами. Их могучим корням просто не хватило бы места. Здесь даже яблони, персики и груши вырастают до такой высоты, чтобы я мог спокойно достать рукой любой созревший плод.

Урожай можно дегустировать круглый год. Если в одном полушарии вишневая метель кружит нежные белые лепестки, а яблони только набирают бутоны, то всего в сорока километрах, на другой стороне наливные тяжёлые яблоки оттягивают к земле тонкие ветви и валятся в лебеду.

Нет ничего приятнее, чем упав на прохладную душистую перину из клевера, осоки и одуванчиков, надкусить сочный румяный персик, чувствуя, как теплый сладкий сок стекает по щеке к уху.

Коричневый кожаный нос тычется в шею, шершавый горячий язык слизывает медовые капли. Бунифацию тоже нравятся персики. Далеко не все собаки едят фрукты, а мой огромный рыжий пес любит все, что и я.

Ну вот еще одна любительница сладкого прилетела. Шустрая золотая пчелка кружится вокруг шоколадного носа. Бунифаций трясет огромной башкой, отмахивается длинными ушами.

– Эй, халявщица, вон туда лети, – я показываю огрызком направление. – Там уже неделю клевер цветет.

Удивительно, но насекомое, как будто поняв меня, делает прощальный кульбит над рыжей макушкой и исчезает в зеленых зарослях.

– Ну что, Буфи, рыбы хочешь? – над травой взлетает хвостовое опахало: «Отстань!» – Нет уж, лодырь! Рыбалка у нас сегодня будет. Человек по природе своей хищник. Не говоря уже о собаке. Заодно и умоемся.

Размахиваюсь и забрасываю косточку в темно-синий зенит. Пес ворчит, провожая взглядом новый искусственный спутник. Он давно с опаской поглядывает на мусорную свалку над нашими головами. Она давно уже приняла форму кольца, как у Сатурна. Только наше колечко состоит сплошь из органических элементов: огрызков, палок, рыбьих голов. Это мне поначалу было чрезвычайно интересно наблюдать, как все, что я подкидывал выше деревьев, начинало кружиться в одну сторону над экватором. Доэкспериментировался. Теперь даже не понятно, как это все убрать.

– Да не буду! Не буду больше! Не ворчи! Машинально вышло. Пошли уж, борец за чистоту природной среды.

Рыбу на мелководье ловить весело и легко. Не нужны никакие сети, удочки. Достаточно лишь хорошей реакции, растопыренных рук, лап и зубов. У пса острые длинные когти, ими удобно цеплять скользкие серебристые рыбешки, поэтому он прыгает возле самого берега, обдавая меня фейерверком хрустальных брызг. Я же стою по колено в прохладной воде и удерживаю еду на мелководье, изображая двумя ладонями страшную угрозу. Полчаса бурных плесканий, и на теплом золотистом песке трепыхается десяток рыб неизвестной породы.

Возвращаться к хижине после вкусных рыбных шашлыков совсем не хочется. Укладываюсь прямо на берегу пруда и любуюсь звездами. Хорошо! Вытянув вверх рыжую морду, рядом медитирует Бунифаций. Его тоже завораживают небесные картины. Просыпаюсь от странного непривычного звука. Мой песик сидит в той же позе и воет на звезды. Никогда еще не слышал от этого огромного отважного животного таких проявлений эмоций.

– Что случилось, Буфи? – спрашиваю я и тут же вскакиваю. – Ого! Ничего себе! Что это?!

Из-за горизонта выпрыгивает огромное светящееся пятно, мгновенно рассекает пополам наш небосвод и ныряет за холм с противоположной стороны. Через несколько минуту действие повторяется. Я понимаю, что ничего не понимаю, и поэтому надо бежать. Спрятаться на маленькой планете практически негде. Здесь нет ни пещер, ни джунглей. Даже оврагов никаких не создалось пока. Бежим к хижине.

Уже возле дома утоптанная дорожка под ногами подпрыгивает и бьет по коленкам. Мир вздрагивает. Светопреставление прекращается. Бедная планета! Приземление звездолета для нее – страшный удар. Мой дом из камыша и ивовых веток клонится на бок. Прямо к лапам Бунифация падает гнездо с двумя голыми птенцами.

Меня ловят. Я убегаю. Все деревья сгорели, хижина тоже. Под пятками жалобно чавкают черно-коричневые печеные яблоки. Повсюду торчат дымящиеся палки обугленных стволов. Пруд высох. В вязкой густой жиже трепыхаются в агонии рыбки. Бунифаций пропал. Я устал убегать и прятаться. От кого? Почему? В чем я виноват? Пересохшее горло издает только сдавленные стоны, дышать больно, обожженные ноги не слушаются. Глаза! Дым выедает их. Ничего не вижу! Они схватили за запястья и тащат. Больно! Голая спина по горячим углям… Они тащат, тащат…

***

У одного из звездолетчиков сначала затрещало, а потом заорало благим матом переговорное устройство:

– Клод, в чем дело?! Что происходит, черт побери!

Запыхавшийся Клод поморщился и отпустил на дымящуюся траву безвольное тело пленника:

– Первый, мы сами ничего не понимаем.

– Вы что, не можете справиться с одним мутантом?! Трое опытных полицменов против одного урода! Вам что, туда роту прислать?! Не можете обезвредить, взорвите все к чертовой матери!

– Первый, первый! Мы воображателя вырубили, а планета продолжает генерировать сюжеты. Может, он притворяется…

– Черт! Черт! Черт! Это пятый астероид! Пятый, Клод! А вы все не можете его поймать! Вы представляете, что будет, если этот серийный воображатель доберется до Земли?! Представляете, что он тут может навоображать?!

– Так мы вроде бы его того, поймали, – космический полицейский пнул тяжелым ботинком бесчувственное тело.

– Поймали?! Почему тогда не пропадает картинка? Там точно больше никого нет?

– Нет, точ…, – сильный толчок оборвал фразу.

Из-за горизонта взметнулась к зениту яркое пятно фотонного двигателя и стало медленно уменьшаться. Трое звездолетчиков с ужасом наблюдали, как прямо на их глазах вместе с кораблем исчезает все: остатки пепелища, поваленные деревья, трупики птиц на горящей траве и сама трава. Исчез воздух. Там, где раньше был пруд, появился идеально круглый кратер. Растаяло за несколько секунд, как снежинка на ладони, скрюченное тело вихрастого худенького юноши. Полицейские растерянно уставились на место, где оно только что лежало. По всей безжизненной поверхности астероида поблескивали холодным отраженным светом кварцевые россыпи кристаллов. Над головами подмигивала, уже не различимая среди других светил, маленькая точка удаляющегося корабля.

– Бли-и-ин! Теперь точно нет. Первый, это была собака! Воображатель – собака. А этот парень… это не он. То есть, он тоже плод ее воображения.