Глава 8. Шамбала небесная
Очнулся я на какой-то красивой лужайке, и было это ранним утром.
– По утрам такая свежесть… – Разлёгся я на траве: да, так бы и лежать всю вечность.
– Ещё бы. – Подтвердил кто-то. – Мы ведь в Стране утренней свежести!
Я повернулся влево – никого; я повернулся вправо – тоже никого. Что за чертовщина?
Я привстал и огляделся.
– Да я это, я! – От близлежащего куста донёсся смешок.
Только подойдя ближе, я заметил на одном из листочков огромного мотылька, который слегка подрагивал своими пёстрыми крылышками.
– Ого… Это нечто новое! – Аж присвистнул я от неожиданности. – Вот это поворот. А чего в бабочку-то? Помнится, Маленькое Зло, ты бывало покрупнее да попушистее…
– Ладно, садись ко мне на плечо! – Пригласил я, и мотылёк послушно туда уселся. – Будем с тобой теперь в Корее счастья искать; кто знает, вдруг нам удастся обрести здесь рай?
Я потянул носом воздух.
«Ага!», подумал я. «Рядом большая вода».
И точно: неподалёку был морской порт (к которому мы и направились); не подвёл меня мой нюх.
В скалистой, сильно изрезанной бухте было много джонок – я дивился, как это сильные, высокие волны не перевернули ни одну из них; волны так и шарахали, так и накатывали на берег. Берег четвёртого из океанов, который мне довелось лицезреть – берег Тихого океана.
Тут к нам подошёл какой-то старичок (с ноготок, хотелось мне добавить). На нём была здоровенная шляпа жёлтого цвета и усы, как у Чингисхана (пожалуй, это моё очередное неудачное сравнение). Дедок был бос, и держал в руке длинную палку (в данном случае, высокую, ибо держал он её вертикально).
– Колодно сисяс. – Произнёс дед. – Отень колодно. Вада льод.
Я так понял, старик разговаривает сам с собой – вроде бы он к нам не обращался, хотя стоял по колено в воде в метрах двух от нас (да, он с голыми ногами пошёл в студёную водицу). И рубашка у него была вся такая помятая, и очень грязная (хотя, возможно, у них она не «рубашка» называется). Ещё от него несло рыбой – выходит, он рыбак?
– О-о-от так! – Дед со всей силы стукнул своим шестом по дну, и вскоре в его руках уже был морской угорь.
Я уставился на деда; прикольный он какой-то (хотя неизвестно, как глупо и насколько смешно буду выглядеть я в его годы).
Кореец вышел-таки из воды, и наконец, бросил, проходя мимо:
– Тё стоис? Грю зе, колодно купасса.
– Да я и не собирался. – Округлил глаза я: значит, дед всё-таки ко мне обращался в первый раз? – Просто стою тут.
А дед уже укладывал улов в свою джонку.
– Дедушка, а вас как звать? – Нашёлся я. Я бы заржал, как конь, от хохота (до того угарным был дедуля); но, если серьёзно, мне необходимо было узнать, где мы. Да и лодку напрокат может, даст? Я никогда на лодке не плавал…
– Ыйбан. – Запросто ответил мне старый кореец. – Все в деревне знают рыбака Ыйбана.
«Имя-то, какое нехорошее; прости, Господи!», подумал я, еле сдерживая смех. Но тогда я ещё не знал, что подобные имена в обиходе у когурейцев – жителей Древней Кореи. Почему – когурейцы? Ну, провинция у них так называлась – Когурё; или провинция, или княжество – не припомню уже.
– Ну, ты вообще… Не ожидало от тебя. – Сказал мне мотылёк; он, если б мог, дал бы мне подзатыльник за насмешки над иностранными именами.
– А что это за гавань? – Достал я старикана.
– Это порт Пхённам – вернее, то, что от него осталось. – Пояснил мне дед. – Приплыли вокоу, и сожгли много деревень.
Ыйбан поведал, что вокоу – это пираты с острова Цусима; что они действуют сообща с Нихон (или Ниппон – так называлась Страна восходящего солнца). Ещё рыбак рассказал, что отныне в Корё (государстве, где мы сейчас находились), делать нечего, ибо оно окончательно пришло в упадок.
– Молодые погибли; старики доживают свой век, как могут. – Вздохнул он.
«Вот это да!», ахнул я про себя. «Не успел я пересечь портал, как сразу же попал в ад – рая я тут не застал даже на миг. Ничего себе; вот так новости…».
– Что ж нам с тобой теперь делать? – Спросил я у Маленького Зла.
– Плыви в Нихон. – Буркнул мотылёк. – Или в Ниппон; как там его…
– Далеко ли отсюда до Страны восходящего солнца? – Спросил я у Ыйбана. – Можно ли доплыть, добраться до неё на джонке?
– Мозна, йеси астарозна! – Обнажил зубы рыбак.
Я так понимаю, за аренду лодки полагалась плата; но, возможно, я не доплыву – или, доплыв, уже не вернусь обратно (через некоторое время, например). Как же быть? Платить-то за услугу нужно! Я не сторонник халявы; я – законопослушный гражданин.
Денег у меня с собой не было – даже самой мелкой монетки. Я нашарил в карманах своей робы и нащупал единственную ценную вещь, что у меня была – подарок Арвен. Я вытащил кулончик на свет Божий и протянул его Ыйбану.
Тот долго разглядывал предмет, эту блестящую вещицу; наконец, вздохнув, он отдал мне её обратно.
– На что она мне? Это не хлеб, не рис, не мясо. Местные, прибрежные ярмарки все сожжены; до более крупного селения (и уж тем более до Ханяна или Кэсона) я не дойду – дабы обменять её на нечто более ценное для меня. Выбирай лодку (которая на тебя смотрит?), и плыви себе с миром…
И сел я в джонку, и поплыл на северо-восток; да-да-да, я не настолько уж и беспомощен – ориентироваться на местности я умею. Вы спросите, отчего я не поплыву так, коль я – лягушка? Но ведь море – не озеро, не мелкий водоём; солёная, не пресная вода; глубокая, холодная. Поэтому плыть самому казалось мне не самой хорошей идеей.
Я не знаю, весна стояла или осень (судя по погоде); скорее, всё же весна, ибо кустики, над которыми летал мой мотылёк в Корё, были юными, зелёными и свежими. А в остальном был унылый, неуютный дубак… И ветер – а ветер я не люблю: он мне ещё в последние дни Гипербореи осточертел.
Много ли, мало ли прошло времени; пристала моя джонка к незнакомому берегу. Я увидел примерно тот же пейзаж, что и в Корё; те же крестьяне, увлечённые своими делами, своими заботами.
Я поселился в какой-то заброшенной, никому не нужной хижине; крыша протекала (сейчас ежедневно шёл дождь), и в целом домик мой был ветхим – того и гляди, развалится.
– Тебе не холодно? Не замёрзло? – Укладываясь, поинтересовался я у своего Маленького Зла.
– Спи уже! – Мотылёк сложил свои крылышки и уснул.
Поскольку я мог понимать языки, то я устроился подрабатывать кожевником – правда, ненадолго: навыки у меня были нулевые, а потому японец выгнал меня, страшно ругаясь.
Тогда я поехал на заработки в столицу – в город Киото; там прекрасные, цветущие сады и величественные пагоды. Там я стал садовником, и уже заработал несколько мун.
Однажды я возвращался с ярмарки (кое-что прикупил себе по пустякам), как вдруг на меня налетело какое-то существо. Оно сбило меня с ног, и я разбросал на площадь всё, что купил. Я вернулся домой ни с чем, в свою заброшенную лачугу (да, брошенных домиков было полно и тут).
Каково же было моё удивление, когда я обнаружил в своём жилище виновника своего падения! Этот нахал сидел в моём доме, пряча своё лицо, и трусливо молчал!
– Ты кто такое??? – Рявкнул я, и сграбастал своего нежданного постояльца. – Что ты здесь делаешь?! Сейчас тут проживаю я; это моя крыша над головой. Мало того, что из-за тебя я рассыпал все продукты (которые стоят денег, между прочим); не хватало ещё видеть тебя здесь…
Вместо ответа я услышал детский плач.
«Это ещё что?», рассердился я, и сорвал с головы чужака капюшон…
Тьфу, да это же баба какая-то; девочка ещё совсем.
– Тебе что надо? – Крикнул я. – Убирайся! Так уж и быть – на первый раз прощаю; но впредь не попадайся мне на глаза.
Но незнакомка и не думала уходить.
– Ты что – глухая, что ли? – Спросил я, страшно злясь.
– Со мной так нельзя! – Всхлипнула японочка, подав таки голос. – Я принцесса!
Всю мою злость как рукой снесло. Теперь я смеялся от души нервным смехом.
– Даже так? Вот как… Ну, если у вас здесь такие принцессы…
– Ты дурно воспитан. – Сказали мне в ответ. – Подай даме руку; ей нужно приподняться и поудобнее усесться.
Наглости этой миниатюрной госпожи не было предела!
– А не много ли ты на себя берёшь, «принцесса»? – Откровенно покатывался со смеху я, разговаривая на ломаном мунспике. – Луноликая ты наша, черноокая…
– Слушайся! – Топнула ножкой «принцесса». – Моя бы воля – тебе бы голову снесли; нужда заставила меня сбежать…
Смеяться я перестал. Помог этой девке встать с пола и сесть на какой-то ржавый сундук, частично накрытый полуистлевшей тканью.
И рассказала мне юная японка, что она – племянница самого императора; что решили выдать её замуж за когурейского вана Уя, но тот ей не по сердцу, не мил.
«Ван Дамм? Слышал, фильмы смотрел. Ван Бюрен? Слушал музыку его, но Ван… Уй??? Это уже слишком», думал я.
Принцесса поведала, что ван – это нечто вроде нашего князя (губернатора, мэра); это почётная должность в Корё. Какой-то политический союз, в общем, поскольку ван Уй – ставленник императора, и поможет тому завоевать Корё: если будет он у власти, императору будет легче подмять под себя то соседнее государство.
Так мне объяснила эта девица; как там обстоят дела на самом деле – Бог его знает. Одно я понял, точно: эта девчонка сбежала из дворца, и может доставить проблем и себе, и мне (ибо укрывается сейчас в моём доме).
– Почему не хочешь замуж? – Спросил я. – Что, ван Уй такой старый?
– Он не только старый; он плохой и злой!
– Что делать собираешься?
– Я сбегу в Корё.
Я чуть не подавился.
– Ты сбегаешь в страну, где и живёт этот самый ван Уй??? Это даже не смешно; это глупо.
– Они будут искать меня именно здесь. – Возразила принцесса. – Меньше всего они будут разыскивать меня в Корё. Они уже хватились меня; я под видом нищенки прячусь в разных местах. Я забыла, когда последний раз нормально ела. И сейчас мне требуется муж, чтобы вместе с ним уплыть отсюда как можно скорее.
– Стоп! – Не понял я. – Ты сбегаешь от замужества… Чтобы выйти замуж? Бред какой-то. Деревянное дерево; северо-юг…
– Мне нужен временный муж; чтобы убраться подальше…
– Но для того, чтобы уплыть в другую страну, вовсе не обязательно плыть с кем-то – да ещё и в качестве жены попутчика! – Спорил я. – Плыви одна…
– Не хочу одна! – Заскулила девочка в упрямстве своём. – Бежим вместе! Давай? Будешь моим мужем? Хотя бы до Корё…
Я как представил себе возможную семейную жизнь – в браке, со всеми этими житейскими проблемами… Ну уж нет! Ещё и с кем? Невзрачная, непривлекательная, постоянно хныкает; к тому же – узкоглазая (да и не педофил я). Про себя я дал ей прозвище: «Кукла». Тутси-милашка (вот только «милашкой» там и не пахло).
– А ты почему здесь? – Спросила принцесса, усевшись в позе лотоса.
Я рассказал, что ищу рай; что портал забросил меня в последние дни Корё. Что я буквально только что оттуда; несколько недель как.
– Выходит, ты ищешь рай? – Скорее утвердительно, чем вопросительно, молвила она. – А я знаю, где он!
– И где же? – С недоверием поинтересовался я.
– Я не только не скажу, но и покажу! Дорогу. Но ты возьми да обручись со мной. По-настоящему.
У меня не было никакого желания ввязываться в какую-то сомнительную авантюру – да ещё и с этим наиглупейшим созданием. Ошибка природы… Я почему-то думал, что императорские дочки более грамотные, более начитанные, менее тупые! Передо мной – образец избалованности, понимаете? Изнеженная дворцовой жизнью, роскошью пай-девочка. Вся такая… М-да.
С одной стороны, мне было жаль эту несчастную девочку – не успеет она сесть в лодку, как первый попавшийся риф, или шторм… И могилой для принцессы будет дно морское, а крышкой гроба – лодка вверх дном. С другой стороны, я не хотел никаких отношений – пусть даже фиктивных; никаких больше женщин в моей жизни! С третьей стороны, эта бабайка сможет показать мне путь в рай (если не врёт). Как мне верить этой выдре? Вот как? Скажите мне, пожалуйста.
– Ну, хорошо. – Кряхтя, крайне нехотя согласился я. – Как звать-то тебя?
– Меня зовут Са-Ку-Ра, и мне восемнадцать лун.
«Тьфу, ёпт… Тоже мне – Вишенка; на торте».
– Тебе точно восемнадцать? – Засомневался я, ибо на вид ей было не больше тринадцати.
Та утвердительно кивнула.
– А ты что скажешь? – Спросил я у своего мотылька.
– Тебе решать. – Ответило Маленькое Зло. – Только, сдаётся мне, не лжёт эта беглянка – я о рае.
Так и быть: выбрали мы день, и незаметно сели в лодку, не солоно хлебавши. Поплыли мы на юго-запад, к берегам Корё.
Вступили мы на берег, в том же самом порту Пхённам – но теперь там не было ни старца Ыйбана, ни его джонок. Всё пусто, всё заброшено. Но чем дальше мы углублялись в полуостров, тем всё больше удивлялись: даже мне, иноземцу показалось, что прошла целая эпоха. Мы что, плыли через пролив сто лет?
– Я была здесь пару лет назад, но я не узнаю этих мест! – Дивилась Вишенка. – Это не Корё… Смотри!
Она показала на стяги, развевавшиеся над ближайшим крупным поселением.
– Чосон. – Выдохнула Кукла. – Империя Чосон.
– Это имеет какое-то принципиальное значение? – Не понял я (в истории Дальнего Востока я был не силён).
– Возможно, это рай; тот рай, что ты ищешь. – Подсказало мне, шепнуло на ухо Маленькое Зло.
– Рай не здесь; он гораздо дальше – за реками, за высокими горами. – Не согласилась с мотыльком Са-Ку-Ра.
– То есть? – Взволнованно спросил я. – Уточни.
В Гималаях есть страна
Это, это Шамбала
Есть в Тибете та земля
Это, это Шангри-Ла
Светит бледная Луна
Ходит-бродит Сакура
Чужестранца привела
В рай великий на «ура»
Теперь я понял! Только до тех мест ещё нужно добраться…
Мы поселились в каком-то убежище, которое было чем-то средним между землянкой и катакомбой (если такое возможно себе представить). Крыша – есть, стены – есть; только то, что всё сильно «убитое», портило настроение…
Мы прожили так месяц, и за это время, как мог, я отремонтировал, отреставрировал наш домик. Выживали случайным заработком. Мы и обвенчаться успели – в местном буддийском храме. Разумеется, мы супругами были понарошку – пока Вишенке не захотелось большего.
– Я хочу, чтобы всё было по-настоящему! – Устроила мне однажды Кукла скандал и разнос. – Чтобы, как у других…
– В смысле?
– Возьми меня, как мужчина! Войди тихой лунной ночью, и сделай женщиной!
Этого мне ещё не хватало! Жили же как-то месяц; совместно, но отдельно. Отнекивался я, как мог, но Вишенка меня замучила, заколебала.
– Отлично. – Махнул я рукой. – Жди ближайшего вечера; всё будет.
И настал вечер, и настала ночь…
– Взойди на ложе, о блудница! Дай же мне вкусить от прелестей твоих.
Но Са-Ку-Ра и не думала ублажать меня, своего законного владельца, а всё только хлопала своими зенками-щёлками.
– Что ты ломаешься? – Разозлился я не на шутку. – Сама же хотела; разве – нет? Строишь тут из себя недотрогу! Не хочет она… Мало ли, чего ты там хочешь или не хочешь! Молчи, женщина! Ну, же, давай! Раздвигай свои ляжки…
И я вгрызся в тело молодое, белое, упругое, податливое и рассыпчатое с аппетитом юного и резвого бычка. Давно, давно уже не было у меня близости; сегодня я был жеребец… Овладел я кобылицей без остатка, продолбил её влажную и мокрую пилотку.
В постели эта узкоглазая, скуластая чурочка, мягко говоря, оказалась так себе – бревно бревном; я почему-то ожидал гораздо большего, ибо был наслышан о всяких там обольстительницах-гейшах. Я уже пожалел, что связался с этой ничем не примечательной замухрышкой; бестолковой пустышкой – я так надеялся, что мы кончим одновременно (это же самый кайф), но она и вовсе… Визжала, как поросёнок; фу.
Что на меня нашло, я не знаю; как-то неправильно всё это. Необходимо, чтобы участвовали оба – а так, я точно насильник какой. Теперь она сидит и нюни распускает! Боже мой… Все через это проходят, рано или поздно; не мне, так другому отдалась бы где-нибудь когда-нибудь.
Я так посмотрел на неё: ну откровенная дурочка; самая натуральная дурёха. Страшная, как моя смерть. Где были мои глаза? Мне стало мерзко и противно. М-да, это не Румелия; близко ей не родня.
Когда я вспомнил атлантку, мне стало ещё горше: я почувствовал себя предателем! Я же зарёкся и близко не подходить к этим женщинам! Я же пообещал, я слово дал, что буду верен только ей. Ну и что, что это было в другом мире? Мир поменялся – но я-то остался! Я и мои воспоминания. Нет, так нельзя; определённо, так не пойдёт.
– Но держался ты долго; несколько лет совсем без этого. – Приободрило меня Маленькое Зло. – Есть мужчины, которые, заявляя одной, что любят, чуть ли не в соседней комнате изменяют – да ещё и с её лучшей подругой. Другие же сначала разводятся; хотя такого длительного воздержания у них нет, и даже овдовев, чуть ли не на следующий день входят к новой женщине.
– Дело не в этом. – Ломал голову я. – Дело в том, что меня словно опоили каким-то зельем; я не должен был этого делать, да ещё и так. Это должно быть по взаимному согласию. Да, это страшилище – моя законная супруга, но всё равно… Требовать силой… Как я мог… Просто, понимаешь – меня взбесило, что она вся такая… Безынициативная. Ничего не хочет делать, даже спать со своим мужем. Ни за холодную воду…
– Ваш брак фиктивный. – Напомнило Маленькое Зло. – Он не настоящий.
– Тем более зачем? Теперь я не нахожу себе места, до утра самобичеванием заниматься буду! В тот миг в меня словно дьявол вселился! Я почему-то был так зол на всех женщин, что решил вот так жёстко отомстить – а теперь жалею. А самое главное, самое обидное – что я согрешил, любя в своём сердце другую. Если бы я не любил, другое дело. Если бы любил эту «принцессу», или разлюбил бы уже Румелию – тогда да. А так…
– Румелии больше нет.
– Не говори так! Она спаслась благодаря дельфинам, и наверняка живёт себе припеваючи где-нибудь в Тиринфе или Фессалониках да добра наживает.
– Даже если она выжила – между вами пропасть в несколько тысяч лет; она – эпизод из мифа, а ты – реальный человек из двадцать первого века.
– Румелия – не эпизод в моей жизни! – Заупрямился я.
– Если не эпизод – тогда зачем вся эта канитель с Са-Ку-Ра?
– Да иди ты! – Кинул я в Маленькое Зло тапком. – Брысь отсюда!
Мне стало очень плохо. Какой же я, оказывается, негодяй… И я, и я туда же! Неужели мы, мужчины, все такие? Нет, неправда!
Я закрыл лицо руками. Фэйспалм. Oh, myGod…
Как я мог так поступить? Как я мог забыть про Румелию? Как я мог так опростоволоситься? Жестяная жесть. Это измена, это предательство по отношению к ней. Она же верила мне! Она не поймёт, не простит… Ведь, если мы однажды встретимся (в другой жизни, в раю – неважно) – вот что я ей скажу? С какими глазами я буду смотреть на неё? Ну и что, что она теперь – калека? Можно сделать операцию по пересадке кожи (а небольшие морщины и ранняя седина это и вовсе ерунда). Да и вообще – что мне до физической красоты? Она как человек – супер и богиня! Твою же мать… Я чудовище, да?
Я подошёл к Са-Ку-Ра. Спит, как убитая, мёртвым сном; небось, десятый сон видит. Я бережно взял на руки эту маленькую азиатку и отнёс в её покои.
Наутро я поставил её перед фактом:
– Впредь я с тобой спать не буду; иди ты к чёрту. Ты сама настояла, чтобы мы выглядели настоящей парой, а теперь крайний только я. В общем, так, детка: если залетишь – рожай, буду помогать ребёнку до его совершеннолетия (как смогу и чем смогу). Но рай я буду искать сам. Ты плохая… Нет, ты отвратительная жена! Ничего не умеешь, даже трахаться…
– Я же принцесса!
– Да какая ты – принцесса? С тебя принцесса, как с меня – балерина! Да на тебе пахать надо! Я тебя приучу, к труду и обороне. А ну, тряпку в зубы – и вперёд! Хикки малолетняя… Ишь ты! Быстро взяла и прибралась как следует. И чтоб всё блестело! Приду – проверю!
– Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!
– Терпи, прохиндейка стоеросовая! Фу! Фу, я сказал! Высеку – прощу…
Вы не поверите, но я таки приучил эту лентяйку к элементарным вещам: на третий месяц нашей совместной жизни она наловчилась готовить пищу, вытирать пыль, мыть полы, стирать и гладить бельё.
– Вот! Совсем другое дело. – Не мог нарадоваться я.
С тех пор перестал я стегать Вишенку прутом по мягкому месту – теперь она была послушной, как ягнёнок. Я приходил вечером с работы – а меня, уставшего ждала заботливая Са-Ку-Ра с приветливой улыбкой на мордашке! Также меня ждал вкусный ужин и вылизанные до идеальной немецкой чистоты полы. Мы, немцы, во всём любим порядок…
Как и оговорено было мной раньше, больше мы с Вишенкой супружеским долгом не занимались – нам ещё повезло, что она после того, первого и единственного раза так и не забеременела.
В Чосон была не жизнь, а малина; Кукле нравилось здесь. Но у неё передо мной имелся должок, о котором я не преминул сообщить за ближайшим ужином.
– Кто-то обещал, что отведёт меня в рай. – Напомнил я. – Не пора ли выполнить своё обещание?
Эта размазня опять залилась слезами; пришлось идти за платком, ибо накапала принцесса уже целую лужу.
– Нам нужно присоединиться к китайским и корейским купцам, которые идут караванным путём в Тибет. – Сказала Са-Ку-Ра. – Купцы эти обычно везут в Тибет шёлковую ткань, женьшень (который есть корень жизни), изделия из селадона и белого фарфора, всякую керамику, печатный станок, небесный глобус (который указывает положение Солнца, Луны и звёзд).
– А что же они получают взамен?
– Тибетское мумиё; оно лечит от всех болезней и в разы эффективнее женьшеня.
– Откуда ты это всё знаешь?
– Я же принцесса…
Nuffsaid.
– А возьмут ли нас с собой эти купцы? С какой бы стати?
– Нужно с ними подружиться, потом – предлог; но для начала я обучу тебя чайной церемонии.
Сказано – сделано; ещё через месяц мы снялись с обжитого места, и пустились в путь на север, пройдя и Кэсон, и Ханян, и Пхеньян. В последнем мы и нашли купцов.
Купцы вначале сочли нас лишней обузой – но мы так просились, так настаивали, так уговаривали, что они, в конце концов, согласились (хоть и с великой неохотой).
И шли мы на запад, а потом – на юго-запад; мы шли через пустыни, через сухие русла рек и переменные, непостоянные озёра (глубина которых не превышала метра). Навьюченные товаром животные устали, и парочка из них околела; часть груза пришлось тащить нам с Вишенкой. И когда начались горы (которые становились всё выше и выше), нам стало совсем уж туго (особенно Кукле, ибо она была слабенькой даже по сравнению со мной).
Сколько мы так шли – я не знаю; может дни – а может, и недели, месяцы, годы…
Наконец, на нашем пути попался один горец.
– Если по дороге встретился прохожий с кувшином воды – это к удаче. – Заметил один из купцов.
Я пожал плечами, ничего не ответив. Долог и сложен путь в рай…
Когда мы уже подошли к искомому месту, петляя горными тропами, Вишенка обессиленно рухнула на камни – больше она идти не могла. Пони, кони, яки, верблюды были на вес золота и не могли нести это измождённое, измученное долгим переходом тельце, ибо на каждом из них была поклажа с тем или иным товаром. Делать нечего – я понёс принцессу на своей спине, на своих плечах (благо, весила она немного, всего ничего).
Мы вошли в тибетскую деревню, которая мало чем отличалась от японской, тайской, китайской, корейской и иже с ними (во всяком случае, так на первый взгляд показалось сугубо мне).
– Дальше можете не идти. – Сказал один из купцов.
– Здесь мы вас оставим, потому как тот рай, что вы ищете, находится где-то здесь. – Добавил другой купец. – Ну а мы пойдём в столицу, где на тибетском троне восседает король Сучандра.
На том мы и распрощались с торговым караваном.
В деревне меня угостили маслом яка, цампой, чангом и момо; не скажу, что мне понравилось, но наесться я наелся.
После приёма пищи я назвал жителям деревни цель своего визита – какой смысл утаивать что-либо? Но они меня услышали, и послали за проводником.
– Шамбала сделалась невидимой для человеческих глаз; только чистые сердцем могут найти к ней дорогу. – Предупредил нас троих проводник.
– Я знаю. – Вздохнул я. – Веди же нас; веди, а там видно будет.
И пошли мы в гору, и начали восхождение на Джомолунгму, которая есть Эверест.
Если я скажу, что было очень тяжело – значит, я скажу ничего, или скажу полуправду; это было крайне утомительно, невыносимо, тяжко. И когда мы поднялись на самую вершину, на самый пик этой девятикилометровой скалы, я подумал: а стоило ли оно того? Тратить своё время, свои нервы, своё здоровье на вот это всё. Что я, гор не видел? Или я никогда не видел тумана и облаков? Я был несколько разочарован, потому что ожидал большего.
Да, перед нами открылся такой вид, как если бы я увидел полмира с высоты птичьего полёта; я увидел Индию, и не только её.
– И это всё? – Протянул я. – Где обещанный тобою рай?
Проводник подавил в себе вполне обоснованную обиду, и молвил:
– Помнишь ли, что я сказал в начале пути? Шамбала сделалась невидимой для человеческих глаз; только чистые сердцем могут найти к ней дорогу.
– Выходит, меня туда не пропустят? – С горечью и сожалением пролепетал я.
Проводник молчал.
– Но тебя-то бы туда пустили? Разве нет?
– Я не стремлюсь в рай; мне и здесь хорошо. – Отвечал мне проводник. – Портал открывается лишь тем, кто этого желает (но только тем, кто сего достоин).
Намёк я понял: я слишком грешен, чтобы войти в царствие небесное.
– Расскажи хотя бы, что там!!! – Вскричал я, чуть не плача – я был расстроен донельзя.
– Перед тобой, там, на небе разверзнутся, откроются, распахнутся врата, и ты попадёшь в Шамбалу – в которой есть абсолютное счастье, абсолютное умиротворение, абсолютная нирвана. Это величайший дар людям (но не всем). Желание твоё и сильно, и велико; однако не совпадает оно с деяниями, поступками твоими. Подумай, где ты допустил ошибку, и в чём ты был неправ. Больше мне сказать тебе нечего; придётся возвращаться нам назад – портится погода, да и поскорей вернуться надо; у меня тоже есть свои дела, своя жизнь, семья.
И мы начали спускаться с самыми унылыми выражениями лиц (разве что кроме нашего проводника, лицо которого не выражало ничего).
– Спасибо тебе, отче. – Поблагодарил я нашего проводника. – Ты сделал всё, что мог; не твоя вина, что в Шамбалу нас не пустили.
Старик ничего на это не ответил и убрался восвояси – только его и видели.
Я помню закат: чудесный закат Солнца (я бы сфотографировал его, но не на что и нечем). И стоят два тёмных силуэта – я и Са-Ку-Ра. Мы взялись за руки, и смотрели друг на друга.
– Ну, вот и всё. – Начал я тяжёлый разговор. – Спасибо, что сопровождала меня всюду; спасибо за то, что сдержала обещание и привела меня в рай – тот рай, которого для меня не существует.
Кукла по имени Вишенка молчала, глядя на меня, но слёзы, лившиеся из её глаз, были более чем убедительны и однозначны.
– Прости меня за то, что я посмел так больно обижать тебя; чаще словами, нежели иначе. Прости за то, что не оправдал твоих надежд, поскольку я сказал тебе в тот вечер, что не стоит начинать, что дрянная та затея. В моей жизни, в моём сердце есть лишь одна женщина: похоже, она вовсе лишь в моём воображении, потому что в той жизни женщин у меня не было, а Атлантида упорхнула, как мотылёк – будто и не было её вовсе. Я не знаю, как сложится твоя судьба дальше, но верь мне: зла тебе я не желаю. Я искренне надеюсь, что всё у тебя будет весьма благополучно.
Моя Са-Ку-Ра дрожала от волнения. Слёзы моей плаксы переполнили её тельце.
– Я был плохим мужем; я знаю. Но именно после знакомства с тобой я пришёл к выводу, что нет в мире какой-то однозначно плохой национальности и расы; что в каждом из нас найдётся определённый изъян. Я больше не ненавижу. Ты по-своему прекрасна; ты цветок. Ты совершенно не в моём вкусе, но твоя преданность покорила меня, знаешь? В нашем мире, мире двадцать первого века женщина сто раз подумает, прежде чем следовать за мужчиной на край света. Я жил в ту эпоху, когда времена декабристов и их удивительно преданных жён прошли; современные женщины научились жить сами по себе. Они стали самостоятельными; они бизнес-вумен. Они самодостаточны; мужчины больше не нужны им. Время романтиков ушло; отныне лишь холодный расчёт. Мы все постоянно куда-то торопимся, знаешь? Всюду надо успеть, и о тихой размеренной жизни мы лишь мечтаем. Я радуюсь, что ты живёшь в своё время; что попаданец я, а не ты – ты никогда не узнаешь, что такое задыхаться от выхлопных газов автомашин, стоя на остановке. Ты никогда не вкусишь проблем с ипотеками, кредитами и прочим беспределом. Ты никогда не постигнешь ужасов мира современного; ты никогда не столкнёшься с пандемией – что это такое, когда приходится постоянно ходить в маске. Ты не увидишь, во что превратил человек природу; что случилось с флорой и фауной. Ты не увидишь тюленей и китов, выбрасывающихся на берег, потому что нефть покрыла плёнкой поверхность воды, и жителям гидросферы нечем дышать. Ты не увидишь плавучих островов, состоящих из груд пластикового мусора; минует тебя чаша сия. Ты никогда не узнаешь, каково это – питаться готовой, быстрой пищей, которая крайне вредна и не насыщает организм полезными веществами и микроэлементами. Ты не увидишь отбившихся от рук уличных хулиганов, которым лень выйти на работу – всё лишь бы избить да украсть. Я искренне рад за твоё будущее, потому что оно у тебя есть – а вот у нас его нет (а если и есть, то будущее это зловеще мрачное и страшное). Будь счастлива, моя Вишенка! Людям вашей эпохи ещё удастся познать счастье. Ты больше не Кукла; не буду больше так тебя называть. Прощай, Са-Ку-Ра; береги себя…
И я обнял эту девочку крепко-крепко, и поцеловал в лоб. Держал за руку и долго-долго не отпускал (словно раздумывая, стоит ли прощаться навсегда). Но я набрался мужества и оставил её. Она не пропадёт – она среди своих…
Позже мне открылось, что моя Вишенка так и не вышла больше замуж, а остаток жизни провела в одном из многочисленных буддийских храмов Тибета. Она прожила сто два года, и всю жизнь рисовала белых голубков – а потом вырезала их из бумаги и пускала в небо. И в воздухе эти голуби оживали, становились настоящими! Они всегда летали парами, создавали семьи.
– Что ж, пора прощаться и нам с тобой, дружище. – Обратился я к мотыльку. – Я не смею тебя больше задерживать, моё Маленькое Зло.
Но яркая бабочка и не думала улетать.
– Я даю тебе новое имя, взамен прежнего: отныне ты – Маленькое Добро. – Еле выдавил из себя я. – Ступай же с миром, моё последнее сокровище; не нашли мы с тобой рай. Я умываю руки, ибо больше искать рай я не стану. Нет его, мой друг; нет его для меня.
– Разве мы не вместе? – Трепетал крылышками мотылёк. – Мы столько прошли, столько пережили… Будь, что будет; не печалься и не горюй. Не расстраивайся; всё ещё будет.
Но я уже всё для себя решил; я не хотел, чтобы мой единственный друг видел меня столь подавленным и грустным.
– Лети к свету, мой друг. – Почти плача, молвил я. – Лети к Солнцу. Не бойся: оно не обожжёт твои крылья; оно сеет лишь добро и жизнь. Лети к Богу, и расскажи, как оно всё было…. Расскажи всё; ничего не скрывай. Расскажи, какой плохой человек этот Ларс Герт; расскажи, в какое чудовище он превратился.
Долго не улетал мой мотылёк, кружа надо мной. Мне было очень приятно его общество, но я, я не был достоин его. Взмахи крыльев дарили мне прохладу, освежали меня и бодрили. А потом красивая бабочка улетела… Долго, долго я смотрел ей вслед.
Я выхватил кинжал, что всегда носил с собой (купил его ещё в Ниппон на распродаже), и приставил к своей груди. В голове же моей играла своя Nirvana.
«Ты ещё бьёшься, моё сердце? Странно… Скоро, скоро я избавлю вас всех от своего присутствия! У меня ведь совсем никого нет; я никому не нужен… Никому не интересен; прощайте, так будет лучше для всех».
Но как только я взмахнул рукой, кто-то очень сильный и большой схватил меня за шкирку (да, я снова всего-навсего беспомощный лягушонок) и швырнул в одно из озёр (коих много в Тибете, ибо они – капли от слёз богов).
Меня метнули в водоём, и ледяная вода поглотила меня…