Глава 27

Я прошел несколько кварталов, нашел таксофон и набрал Флад. Ответил кто-то другой.

– Мисс Флад тренирует.

Я повесил трубку, пока девушка говорила что-то о том, чтобы оставить сообщение. Прошел еще несколько кварталов к другому телефону и позвонил Маме. Я сказал ей, что я закончил и повесил трубку, когда она начала говорить что-то, чтобы я был осторожен с плохими людьми. Я пересек город, на западной стороне я сел в такси и сказал водителю ехать по Вест-Стрит. Я вышел возле Всемирного торгового центра, купил ночной номер «Упряжки» и не спеша пошел обратно в офис.

Я прошел мимо ипподромного тотализатора. Я не веду с ними дела, по крайней мере, я не делаю ставки, но у меня есть одна из тех пластиковых кредитных карт, которые уверяют, что у меня есть телефон. Очень полезно. Не для ставок по телефону, а для использования города Нью-Йорка как курьерскую службу. Вот как это работает: допустим, вы идете по улице, при вас наличные деньги и некоторые люди знают об этом. Они хотели бы поговорить с вами. Тогда вы заходите в тотализатор и открываете денежный депозит на свой телефонный счет. Вы заполняете квитанцию, вам дают бумажку с печатью для получения. Затем вы прикуриваете от квитанции и возвращаетесь на улицу. Если люди, ожидающие, попросят вас сесть в машину и обыщут вас, денег нет. Они решат, что у вас и не было денег. Когда вы хотите получить свои деньги назад, вы идете в главный филиал на Сорок первой улице, даете им номер своего счета и кодовое слово, вам дают чек, который так же хорош, как золото. Вы можете либо отправить чек себе, либо пройти пол-квартала и превратить его в наличные деньги. Это прекрасный способ перемещать деньги по городу и тотализатор не взимает ни цента за обслуживание. Даже чеки бесплатны.

Когда я вернулся в офис, я снова выпустил Пэнси побегать по крыше. Она выглядела спокойной, как обычно, но это не много значило – собаки не имеют долговременной памяти. Телефонная линия была свободной, поэтому я снова попробовал позвонить Флад.

– Мисс Флад, пожалуйста.

– Кто звонит?

– Ты отлично умеешь делать свой голос отвратительным, Флад.

– Берк?

– Да.

– Я ходила в суд и…

– Прибереги это. Не по телефону. Я буду…

– Но послушай…

– Флад! Замолчи. Я не могу говорить по этому телефону, ясно? Я заберу тебя сегодня вечером, у тебя дома, в семь, хорошо?

– Да.

– Можешь ждать в вестибюле внизу? Выйдешь, когда увидишь машину?

– Да.

– Не грусти, малышка. Это скоро.

– Хорошо, – как никогда безразлично.

– До встречи, Флад. –  Я повесил трубку.

Я отправился к Маме на Плимуте, припарковался сзади, и прошел через кухню, глядя в окно. В кафе было пусто, за исключением некоторых отбросов, припозднившихся с обедом. Шагая через дверь кухни боком, я вошел в ресторан с сзади, как будто я был в туалете. Я сел за последний столик, на котором стояли тарелки с наполовину съеденной пищей, подошел один из официантов Мамы.

– Что-нибудь еще?

Не знаю, как Мама обучала их, но они были хороши, очевидно, я сидел здесь около часа. Я сказал официанту, что сыт и закурил сигарету после обеда.

Когда остальные ушли, Мама вышла из кабинета у кассы и подошла, чтобы посидеть со мной. Официант убрал со стола, и я заказал бульон и монгольскую говядину с жареным рисом. Мама сказала официанту принести ей чай.

– Что происходит, Берк?

– Обычные дела, Мама.

– Те люди на телефоне – плохие люди, верно?

– Не плохие, в смысле опасные, Мама, просто плохие, паршивые, понимаешь?

– Да, я знаю, я слышу их голос, ясно? Они могут быть очень плохими, если ты их боишься, верно?

– О да, страх сделал бы их крутыми наверняка.

– Макс помогает тебе?

– Иногда.

– Я имею в виду тех людей, ясно?

– Макс – мой друг, мама. Он помогает мне, а я помогаю ему, ясно?

– Я понимаю. Говядина хорошая?

– Говядина идеальная.

– Не слишком горячая?

– В самый раз.

– Повар очень старый. Иногда, когда ты долго делаешь что-то, ты делаешь это очень хорошо, верно? Некоторые вещи ты делаешь слишком долго, поэтому не так хорошо.

– Вроде меня?

– Ты еще не так стар, Берк.

Макс внезапно материализовался около Мамы. Она подвинулась, чтобы освободить место для него и дала сигнал подать чай. Мама считала, что чай важен для дальнейшего роста и развития Макса. Макс казался равнодушным к этому.

– Все китайцы верят в чай? –  спросил я ее.

– Все китайцы не одинаковые, Берк. Ты ведь это знаешь, да?

– Я просто имел в виду, это культурная штука, Мама? Например, как ирландцы пьют пиво, даже если оно им не нравится?

– Я не знаю. Но Макс тоже любит чай. Очень хорошо для него.

Я посмотрел на Макса. Он показал лицом, что это не вредит ему, так что черт с ним. Он так хорошо читает по губам, что иногда я думаю, что он только притворяется, что не слышит.

– Ну, это то, что я имел в виду. Ты китайка, Макс китаец, вы оба любите чай…

Мама хихикнула, как будто я сказал что-то смешное.

– Думаешь, Макс китаец?

– Конечно.

– Вы думаете, все люди с дальнего востока китайцы?

– Мама, не будь…

– Может, ты думаешь, что Макс японец? – Мама снова хихикнула.

Не спрашивайте меня, почему, но китайцы не любят японцев. На самом деле, единственная тема, на которую я видел, что они оба согласны, что и те и другие не похожи на корейцев.

– Я знаю, что Макс не японец.

– Откуда ты знаешь?

Я знал, потому что однажды ночью мы с Максом говорили о том, что такое быть воином и что это значит, я упомянул о традиции самураев и Макс сказал, что он не имеет к этому никакого отношения. Он сказал мне, что самурай должен сражаться за своего господина, а у Макса нет господина. Я не все понял, но я знал, что он не японец. Для меня это имело смысл – если вы собираетесь зарабатывать на жизнь преступлениями, единственный способ – это работать на себя. Но я только сказал Маме:

– Просто знаю.

Макс посмотрел на Маму, склонил голову, чтобы показать большое уважение ко всему китайскому, а затем показал большие горные вершины своими руками и указал на свою грудь. Мама и я сказали: «Тибет», одновременно, Макс кивнул. Черт возьми, Макс был не большим гражданином, чем я.

Мама сказала, что должна вернуться к делам, Макс встал, чтобы выпустить ее из-за стола, склонившись и гладя на меня. Мама посмотрела на меня, потом на Макса и разочаровано развела руками. Макс резко кивнул, чтобы сказать ей, что со мной все будет в порядке и она, казалось, успокоилась. Затем он положил двадцать купюр по пятьдесят долларов на стол рядом с моим журналом. Я забрал восемнадцать из них, оставшиеся две оставил для него – десять процентов – это его обычная плата за доставку.

Макс не взял их. Он показал пальцами, чтобы я вернул деньги на стол. Затем он вытащил еще две купюры из моей кучи и махнул рукой, говоря, что теперь я могу убрать остальные. Итак, у каждого из нас была сотня на столе. Ну и что?

Макс взял журнал и сказал, что я должен выбрать лошадь на этот вечер и мы оба будем ставить. Я сделал различные жесты, чтобы показать ему, что я не всегда выбираю победителей, но Макс сложил руки, как при молитве, указал на меня и потянул свой карман. Он говорил, что я наверняка могу, так как, в конце концов, я выиграл все эти деньги.

Последнее, что мне было нужно – это молчаливый сарказм Макса. Но я принял вызов, достал фломастер и стал изучать сводку бегов. Макс сел рядом со мной и мы провели следующий час или около того изучая графики. Я рисовал на листах бумаги, показывая, что, хотя Йонкерс и Рузвельт побеждали на полмили, на овальных траках, Йонкерс был гораздо быстрее на коротких траках. Итак, лошадь, которая поздно вышла, но проиграла Йонкерсу, потому что он сделал весь трек, был Рузвельт. Затем я показал ему родословные некоторых животных, которые, обычно, лучше работают в прохладную погоду. (Нужно искать лошадей с обратной стороны мира, из Австралии или Новой Зеландии, их биологические часы отличаются от американских лошадей, потому что их лето – наша зима). Я рассказывал ему о высокой влажности, заставляющей лошадей идти быстрее и о важности позиции. В конце концов, я сказал Максу, что если все остальные вещи равны, то стоит ставить на кобылу, а не на жеребца.

Когда я наконец взглянул на часы, прошло много времени. Макс был таким же решительным, как и всегда. Наконец, мы нашли лошадь, которая обошла Рокингема, победила в Нью-Гэмпшире и отлично подходила для первого раза. Трехлетка, не замучен, может обойти фаворитов и за него можно выручить 27 000 долларов. У него был хороший жокей, приличная, но не эффектная родословная и он выглядел крепким, как гвоздь. Рокингем был на пару секунд медленнее, чем Рузвельт, с каждым треком. По мне, так хорошо выглядело, может быть, немного еще поможет, что он стартует с внутреннего круга. Лошадь звали Яркая слава, но я не ставлю на имена. Макс взял наши двести баксов и моей ручкой обвел лошадь в журнале. Затем он кивнул мне, поклонился, улыбнулся и ушел.

Пора было ехать за Флад, так что я сделал то же самое.