Глава 48. Я по ветру пущу

Утром появился Леша со своим коллегой по новой работе — Павликом.
— Где ты пропадал? Ну, у тебя и видок! — стрекотал Леша, переодеваясь в штатское.
— Ходил с паломниками в пустыню. Вот только вчера вечером вернулся, — пошутил я.
— С кем? Разве ты верующий? — удивился Леша, как всегда туго понимающий юмор.
— Был атеистом, а сейчас уверовал в силы природы. Вот теперь молюсь на воду, — с серьезным видом показал на графин, — Теперь этот графин с водой будет всегда стоять у моей койки в изголовье, вместо иконы.
— Ну, ты даешь! — поразился Леша, — Ладно, поехали на десятку. И Галка поедет. Хотим посидеть у Павлика. Его жена сейчас в больнице. Присоединяйся к нам.
— Да мне надо в часть, оружие сдать. Заодно узнаю новости, — попробовал отвертеться от приглашения, чувствуя после всех моих приключений жуткую слабость.
— А мы тебя подождем. В случае чего, автобусом поедем, — продолжал настаивать Леша.
Пришлось согласиться. Быстро привел себя в порядок и отправился в часть, опоздав на завтрак. Как ни странно, совсем не чувствовал голода, хотя уже почти четверо суток был без пищи.

Едва сдал пистолет Шашева, срочно вызвали к командиру части.
— Подписан приказ о вашем увольнении из армии, — сообщил Ананич, — Думаю, через неделю будет здесь. К этому моменту вы должны быть готовы немедленно покинуть расположение части. Чем меньше у вас будет контактов с молодыми офицерами, тем лучше. Можете взять обходной лист у начальника штаба. Вам все понятно?
— Не все. Куда будут направлены мои документы? По месту жительства моей семьи, или, как сказал начальник штаба, — по месту призыва?
— Ваши документы будут направлены в Харьков. Москва — город с ограниченной пропиской. Мы не имеем права вас туда направлять. Даже если там живет ваша семья, — закончил разговор Ананич.
Спорить было бесполезно.
Не знаю почему, но от сообщения командира части о моем увольнении, чего так долго и упорно добивался, не испытал никакой радости. Но, теперь ехать на десятку было просто необходимо — надо послать телеграмму Тане.

На плацу увидел живописную картину — Петя Иванов проводил занятия с новобранцами. Почти вся молодежь из среднеазиатских республик. Перед строем расхаживал важный Петя с указкой, а за ним два бойца носили на вытянутых руках автомат. Петя что-то бодро рассказывал, показывая указкой на детали оружия, а ходивший рядом с ним боец-переводчик переводил все сказанное им.
— Эта деталь автомата называется приклад, — донеслись слова Пети.
— Тра-та-та деталь тартар автомат тата приклад, — бодро протараторил переводчик на незнакомом языке, в котором проскальзывали непереводимые слова на русском.
— Э-э-э! — хором произнесли новобранцы. Я рассмеялся. Заметив меня, Петя тут же объявил перерыв и подошел.
— Петя, они же ничего не понимают. Вот когда произнесут: «А-а-а?!» — другое дело, — выдал ему ценные сведения.
— А мне все равно, — неожиданно заявил Петя, — Завтра улетаю к Суворову. Там Шурик заблудился. Еле нашли вертолетами. Сейчас лежит в госпитале в тяжелом состоянии. И его бойцы там же. Так что меня вместо него направляют. А занятия с новобранцами будет вести Гена.

Да-а-а. Шурик в своем репертуаре. Постарается извлечь максимум из своего положения пострадавшего. В госпитале отдохнет, да еще путевку на море потребует, непременно бесплатную. А там, глядишь, с героя снова все взыскания снимут, а то и медалькой наградят «За находчивость». Шурики они такие — своего не упустят.
Я не стал рассказывать Пете о своих приключениях, тем более, его перерыв уже заканчивался. А через год, когда Петя был в отпуске и заехал ко мне в гости, он рассказал мне нашу с Шуриком историю, но в другой интерпретации.
Заблудились и застряли с грузовиками, якобы, сам Петя вместе с Юрой. Остальные детали происшествия совпадали. Конечно, Петя ничего не рассказал о колодце. Меня же больше всего интересовало, что стало с грузовиками. Этого Петя не знал.
Чуть позже, проездом через Москву, меня посетили Юра с Лешей. Юра, конечно, удивился, что он, якобы, заблудился тогда с Петей в том районе. К моменту его прибытия Юра уже знал местность не хуже кочевников.
Почти одновременно с Петей прибыли новые грузовики. Съездил Юра и на место нашей стоянки. Грузовики разграбили. Кочевники увезли не только все доски и автомобильные сидения, но и все, что можно было отвинтить. Остальное, очевидно, похитили водители автокараванов, которые нелегально перемещались через запретную зону. Так что Юра застал лишь остовы грузовиков. Не было и нашего колодца. Когда доски и стекла забрали кочевники, яму, очевидно, быстро затянуло влажным песком.

Новость о моем увольнении была с энтузиазмом воспринята нашей компанией, которая так и не уехала, и терпеливо ждала в гостинице.
— Ну вот. Теперь действительно есть повод выпить. А ты еще не хотел ехать, — радостно засуетились Леша с Павликом, поскольку запланированная ими заурядная пьянка вскладчину неожиданно переросла в празднование события, оплачиваемого, конечно же, виновником торжества.
Пока отправлял телеграмму в Москву, компания была занята подготовкой праздничного стола. Меня встретили, как именинника, с полагающимися почестями, усадив на место хозяина праздника. Взглянул на стол и ужаснулся, отметив уже сложившийся в нашей компании традиционный перекос — избыток спиртного при явно недостаточном объеме закуски.

И вот произнесен тост за мой успех, настоящий и будущий. Я навалился на еду, чувствуя, что очень быстро пьянею, причем, не столько от выпитой рюмки, сколько от еды. Последующие события уже проходили без меня. Пересев из-за стола на диван, быстро отключился.
Очнулся от истерического крика. Открыв глаза, увидел перед собой разъяренную женщину в больничном халате.
«Где я? Неужели в дурдоме? Но, у Ивана Ивановича не было сумасшедших женщин», — пытался спросонья определиться с ситуацией.
— Вы что здесь делаете?! Пьянку устроили, пока жена в больнице! Вон отсюда! — указала на дверь сумасшедшая, судя по репликам, жена Павлика. Кроме меня в комнате уже никого не было.
«Очевидно, выгнали до меня», — подумал я, молча встал и вышел из квартиры.
На улице увидел офицеров, спешащих на дневной мотовоз. Включившись в общий ритм, успел на поезд, который шел именно на нашу площадку.

Леша появился в гостинице только утром.
— Ты куда исчез? — спросил, обнаружив меня на койке, — Мы тебя по всей округе разыскивали.
— Да меня какая-то ненормальная выгнала. А вас уже в комнате не было. Я и подумал, что еще до меня выгнали. А на улице никого не обнаружил. Сел в мотовоз и уехал на площадку, — рассказал ему о своих приключениях, — А вы куда делись?
— Забавно все получилось, — рассмеялся Леша, — Когда ты отключился, мы продолжили мероприятие. А потом, чтоб тебе не мешать, перебрались на лоджию. Там у Павлика есть маленький столик. Пока сидели, нас со стороны не видно. А потом Павлик и Галка встали посмотреть окрестности. А больница напротив их дома. А жена Павлика как раз из больницы посмотрела на свои окошки. И вдруг увидела на балконе своего мужа, да еще с какой-то женщиной. Тут она, в чем была, ринулась домой. Когда попала на балкон и увидела, что нас трое, успокоилась. Ее угостили. Подобрела. Вообще-то большая любительница. А потом вспомнили о тебе. Вошли в комнату, а тебя уже не было. Поискали немного, а потом продолжили вчетвером. Жену Павлика потом еле в больницу отправили, так набралась. А я у него переночевал, — завершил свой рассказ Леша.

Когда появился в части, снова стал героем. Кто разнес слух, неизвестно, но меня наперебой поздравляли все, кто встречался на пути.
Обходной лист подписал за полдня. Оставалось лишь сдать оружие и противогаз. Я задумчиво шел через плац, держа в правой руке пистолет, а в левой — все остальное, подготовленное к сдаче на склад.
— Товарищ старший лейтенант! Почему не приветствуете старших по званию? — раздался грозный окрик. Автоматически поднес правую руку с пистолетом к виску, — Стой, стой! Я же пошутил, — не на шутку перепугался подполковник Мазур, начальник группы заправщиков.
— Я тоже, — успокоил его. Мы остановились и немного поговорили.
— Правильно сделал, что вовремя разобрался и ушел из армии, — одобрил Мазур, — Мне вот теперь на пенсию, а ехать некуда. Думал, в Воронеж попаду, а тут Заозеров решил оформляться. Вот мой Воронеж и накрылся. Теперь предлагают Чирчик. А мне эта Азия уже в печенках сидит. Да и кого я там знаю в этом Чирчике? Отказался. Тогда, говорят, отправим по месту призыва. Куда? Моей деревни в помине нет, да и отвык от сельской жизни за эти годы, — сокрушался подполковник.
— Меня вот тоже по месту призыва направляют — в Харьков, а моя семья в Москве живет, — поделился с Мазуром своими проблемами.
— Ты молодой. Всю свою жизнь можешь в любой момент изменить. Оформишься в Харькове и спокойно поедешь в Москву. Кто тебя удержит? А я из этого Чирчика только на кладбище, — с грустью продолжил Мазур, а ведь ему тогда не было и пятидесяти. Но, он казался мне, двадцативосьмилетнему, уже списанным старым человеком. Да он и сам себя ощущал таким. И я с удовлетворением попрощался со своим будущим, которое вполне реально стояло передо мной в лице подполковника Мазура, останься я служить в армии.
Дня через три-четыре вызвали в штаб части, где попросили расписаться в приказе об увольнении из армии. Мне вручили предписание убыть в Харьков в распоряжение райвоенкомата.

Прощаться в части было не с кем. А потому, не спеша, собрал чемодан. Завтра должна приехать Таня. Ее командировали в Ленинск на один день привезти какие-то документы в филиал их организации. Думаю, эту поездку она организовала специально.
Вечером мы с Геной отвезли телевизор на станцию и сдали в камеру хранения. Мою мощную антенну подарил ему на память. Мы установили ее на его балконе, направив прямо на телевышку. Изображение стало идеальным.
Переночевал у Гены, а утром вместе вернулись на площадку. И здесь меня снова перехватили Леша с Павликом, предлагая очередную коллективную пьянку.
Договорившись, что это будут мои проводы, взял чемодан и вместе с ними без всякого сожаления покинул площадку, на которой прожил четыре очень трудных года моей жизни.

Мы добавили мой чемодан к хранящемуся на станции телевизору, и ребята двинулись готовить мои проводы, а я остался встречать Таню.
С Таней мы, прежде всего, съездили в старый район Ленинска, где размещался филиал монтажной организации, для которой она привезла документы.
Оказалось, там до сих пор стояли деревянные бараки строителей города и первых площадок полигона. Я оказался в том районе впервые, хотя много слышал о нем от Яшкова и от других старожилов полигона.
Бараки все еще были в отличном состоянии. И мне показалось, что находящиеся там организации не стремились переехать в новые благоустроенные районы. Потому что летом в деревянных домиках жара переносилась гораздо легче, чем в современных бетонных надолбах. Думаю, и зимой в них жить было также приятнее.
Выполнив служебные поручения, сходили на речку, на источник и к другим памятным объектам Ленинска. Как оказалось, Таня попрощалась с ними навсегда. Больше она так никогда и не попала в этот город.

Я же еще не раз бывал потом у наших памятных мест. Но когда через несколько лет впервые попал в Ленинск штатским человеком, эти места уже выглядели удручающе.
Год за годом наблюдал чудовищное обмеление Аральского моря и крупнейшей реки пустыни, а также постепенное разрушение города и площадок полигона.
В штабе гарнизона сдал пропуск, и мы с Таней отправились к Павлику. Символически отметив мой отъезд, около полуночи мы с Таней пешком отправились на станцию, оставив ребят праздновать наши проводы. Начинался мой путь домой. Только где он теперь, этот дом?

За двое суток пути мы с Таней переместились из раскаленного пекла среднеазиатской пустыни в блаженный рай короткого московского лета.
Умеренно теплая погода, густые белые облака, периодически скрывавшие нежаркое солнце, обилие яркой зелени — все это действительно ассоциировалось с раем.
Вот и сбылось все, о чем мечтал и что отразил в стихах, написанных в годы добровольного рабства:

Я по ветру пущу
Пыль растоптанных дней,
Как на крыльях, домой
Полечу налегке.
Напоенные счастьем
Свободы моей,
Песни новых стихов
Зазвучат по весне.

Нежной зеленью встретят
Родные края —
Я давно уж забыл
Цвет зеленых полей —
Там, в цветущих садах,
Под журчанье ручья
Встречу утро грядущих
Бесхитростных дней.

Было, конечно же, некоторое чувство морального удовлетворения. Но не было той бурной радости, какую представлял, когда сочинял эти строки. У меня вдруг возникли смутные подозрения, что я просто переместился из одной тюремной зоны в другую — только с более щадящим режимом. Где же оно — это «счастье свободы»? И возможен ли вообще рай на Земле? Мои смутные ощущения не обманули, а потому «песни новых стихов» так и не «зазвучали по весне». Да и «грядущие дни» оказались не столь «бесхитростными», как это себе представлял. Но, все это еще предстояло узнать, осмыслить и переосмыслить.

А пока взяли такси и благополучно добрались домой. Таня позвонила в дверь. Нам никто не открыл. Нас, похоже, не ждали. Мы оставили вещи, и пошли на маленький рынок, который располагался неподалеку.
Мы шли по тенистой аллее, которая тянулась вдоль узенького Ярославского шоссе.
— А вот и они, — сказала Таня, и я увидел, что нам навстречу идет ее мама, толкая перед собой прогулочную коляску, а рядом с ней самостоятельно вышагивает моя маленькая доченька.
— А вот и твой папа приехал, — увидев нас, сказала бабушка Светланке, — Ну-ка, беги к нему скорее.
И Светланка, радостно улыбаясь, бодро заспешила ко мне. Я подхватил ее на руки, обнял и расцеловал. И только в тот момент почувствовал, что в моей жизни действительно произошло переломное событие. Отныне моя дочь будет расти на глазах, она будет постоянно общаться со мной, а не узнавать отца лишь по фотографиям и рассказам мамы и бабушки. В тот день мне впервые за долгое время показалось, что жизнь мне, наконец, улыбнулась.

А на следующий день мы с Таней поехали в Подлипки, где, по моим данным, располагались основные интересующие меня предприятия и организации. Таня одно время там довольно часто бывала по работе, а потому я рассчитывал, что вдвоем сможем быстрее сориентироваться в незнакомом подмосковном городке.
Мы вышли на шоссе, дождались загородного автобуса, и через полчаса оказались в Подлипках. Быстро отыскали отдел кадров отраслевого НИИ, и вскоре я познакомился с начальником отдела кадров института — полковником в отставке. Выслушав мой рассказ, начальник задумался.
«Похоже, зря рассказал, что уволен по психиатрической статье. Но скрывать бессмысленно. Все равно узнает из документов», — молча ждал я его реакции.
— Знаете, молодой человек, мне бы не хотелось вводить вас в заблуждение. Все же вы наш человек — офицер. Мы можем, конечно, принять вас на работу, но, мне кажется, вы сами у нас долго не задержитесь. Вас, насколько я понял, интересует практическая работа — проектирование, конструирование и тому подобное. Институт, говоря между нами, заведение странное. Сам удивляюсь. Со времен Королева так уж повелось, что не мы определяем проектные решения, а головное КБ. Мы их только проверяем и утверждаем. Но, если не утвердим, то ни КБ, ни заказчик к нам не прислушаются. Что же касается научных исследований, то работать самостоятельно вы сможете очень нескоро, а то и вообще не дадут никогда. Долгие годы будете, как негр, работать на чужие темы и чужие диссертации. Тяжелый, но неблагодарный труд. Одни работают, а другие пожинают лавры, да еще топчут тех, кто на них работает. Поверьте, наш гадюшник не лучше, чем армия. Я бы рекомендовал вам все же обратиться в ГКБ. Начальнику отдела кадров Петрову, если не возражаете, я сейчас же позвоню.

Я не возражал. Он тут же позвонил Петрову и затем прямо из окна своего кабинета показал, как удобнее пройти. Я поблагодарил его, и мы расстались по-дружески.
Петрову не пришлось ничего объяснять. Он меня уже ждал. Едва познакомились, тут же переговорил с кем-то по телефону.
— Пескарев и Сафронов сейчас на полигоне. Здесь будут не раньше, чем через месяц. Подождите их, раз уж вы друг друга знаете. Это упростит нашу задачу, — посоветовал Петров.
Совет Петрова вполне устраивал, потому что у меня еще и паспорта не было. И неизвестно, когда будет. Но, главное дело сделано — мне стало понятно, к кому и с чем обращаться. Да и специалисты, как сказал Петров, требовались.

У газетного киоска, что располагался напротив проходной, неожиданно встретил Кузнецова.
— Зачем тебе Пескарев и Сафронов? Давай к нам. Работа тебе знакома. Командировки гарантированы. Люди из других отделов рвутся на полигон, чтоб заработать, а у нас это обычная работа. Хочешь, я не пойду на обед и прямо сейчас переговорю с начальством? — засуетился обрадованный моим появлением в новом качестве Владимир Александрович.
Я все же посоветовал ему пообедать. Он ушел. К киоску подошел Бродский, тоже спешивший на обед.
— Какими судьбами? Ждете кого-то? — спросил он после взаимных приветствий. Ограничился общими фразами, рассказав, правда, о переменах в моей жизни.
— Все еще ждете? — удивился Бродский, возвращаясь с обеда, — Может, чем помочь? — предложил он. Поблагодарил, не желая его загружать своими проблемами.

А минут через десять появились Кузнецов с Бродским, явно направляясь ко мне.
— Я же предложил помочь, а вы отказались, — пошутил Бродский, — Ну, мне с этим товарищем разговаривать не о чем. Мы уже давно знакомы, — сказал он Кузнецову, отпуская его, и предложил мне тут же пройти к Петрову для оформления на должность старшего инженера. Я рассказал Бродскому о своих проблемах с документами, и в тот раз мы лишь договорились о контактах.
Итак, одна проблема в принципе решена.
«Вот Шурик удивится, когда я вскоре появлюсь на нашей площадке. Пожалуй, многие будут удивлены», — подумал я…
Обнадеженные результатом, мы с Таней вернулись домой. Слегка перекусив, решили прогуляться с доченькой по лесу. Лесной массив Лосиного Острова был виден прямо из окон квартиры. Мы перешли шоссе, прошли метров триста по тропинке, проложенной прямо через картофельное поле, и оказались в лесу. Нет, это, конечно, не дикий костромской лес, когда-то поразивший меня. Но, никакой харьковский лесопарк нельзя даже сравнивать с великолепным лесным массивом, каким он еще был тогда — в начале семидесятых.
Прогуливаясь, Таня довольно быстро собрала почти полный полиэтиленовый пакет каких-то грибов. А Светланку мы периодически угощали ягодами дикой земляники, росшей повсюду.
Это было так удивительно, что временами даже казалось, что мне все снится. Две недели назад я погибал в раскаленной солнцем, безводной пустыне, а сейчас наслаждался обилием зелени и умеренным теплом средней полосы.
Следующий день посвятил изучению возможности учебы. Меня манила таинственная кибернетика. По справочнику отыскал адрес Московского института радиоэлектроники и автоматики. И часа через полтора уже был у председателя приемной комиссии. После десятиминутного разговора меня направили в деканаты трех подходящих факультетов. В каждом деканате подробно рассказал о своей работе по автоматизации спецкласса. Кроме того, изложил все, что мне было известно по книгам и статьям о перспективах создания искусственного разума. Удивительно, но уровень моих представлений об этом предмете заинтересовал даже специалистов профильной кафедры института.

По результатам собеседования мне предложили обучаться по особой программе. Мой средний балл успеваемости в училище позволял зачислить меня сразу на четвертый курс института. Однако, заочное обучение было возможным лишь в течение первых двух семестров, а далее — десять месяцев только очного вечернего обучения, включая подготовку и защиту дипломной работы.
Теперь предстояло лишь согласовать мои учебные планы с моим будущим руководством, потому что институт сразу же затребовал справку от организации, в которой я буду работать, в том, что мне разрешена заочная учеба в институте.

И вот остался последний день, который я мог провести с семьей, потому что уже на следующий день должен обязательно прибыть в харьковский райвоенкомат.
Я понимал, что Таня переживала. Она, конечно, догадывалась, что мои родители непременно захотят воспользоваться ситуацией и снова попытаться разрушить нашу семью. Я уже два года не был в Харькове, чтобы избежать любых разговоров на подобные темы. Но, в тот раз обстановка складывалась так, что вынужден довольно долго оформлять множество документов именно в родном городе, куда из части должно поступить мое личное дело.
Лишь после этого мне могли выдать гражданский паспорт и удостоверение личности офицера запаса. Я даже не представлял, сколько времени займут многочисленные бюрократические процедуры. И единственное, что обнадеживало — этот путь предстояло пройти только один раз.
День пролетел в мелких хлопотах, а вечером Таня проводила меня на вокзал. Ночь в пути, и вот я снова в родном городе.

Меня встретили отец с братьями. Новый адрес родителей, конечно же, знал по переписке. Но в том районе города никогда не был. В то время харьковское метро еще только строили, а потому добираться на новую квартиру с вокзала было долго и неудобно — с несколькими пересадками с одного забитого до отказа троллейбуса на другой такой же.
Вот и вернулся в родной город. А чувствую себя, как прохожий на чужой улице, которую видит лишь мельком, да и то, как досадную помеху на пути к цели. Никаких эмоций. Скорее бы пройти. И район этот незнаком, да и дом, куда еду, тоже увижу впервые.
«Вот тебе и родной город», — размышлял, пытаясь устоять в плотной толпе пассажиров перемещающегося рывками троллейбуса.

В новой квартире меня ждали мама и жена брата с грудным ребенком.
Встретили через два года с восторгом. И я знал, что этот день пройдет замечательно. Никто не спросит о моих планах, никто не станет навязывать свое видение моей жизни. Все это начнется завтра, или послезавтра. Но начнется обязательно.
А сегодня только радость встречи после долгой разлуки.
После обеда съездили с отцом в райвоенкомат. Встал, как положено, на учет. «Обрадовали», что мои документы придут не раньше, чем через месяц. А пока предложили отдохнуть. Знали бы, что именно отдых мне сейчас противопоказан.