Глава 46. Тебя выпустили?!

Я медленно шел по весеннему Ленинску с блаженной улыбкой.
«Сбылась мечта идиота — отныне ты идиот со справкой», — крутилась застрявшая в голове фраза.
— Товарищ старший лейтенант! Подойдите! — раздался грозный окрик откуда-то справа.
Глянул вправо и на тротуаре через дорогу увидел патруль во главе с майором.
«Откуда они свалились на мою голову? Впрочем, какое теперь до них дело», — подумал я.
— Мне с вами не по пути, товарищ майор. Если что-то надо, идите сюда. Я подожду.
— Ваши документы, — попросил подошедший майор. Подал пропуск, — Ваше удостоверение, — потребовал он, едва взглянув на пропуск.
— Удостоверение осталось на площадке, — пояснил ему, по-прежнему блаженно улыбаясь.
— Чему вы улыбаетесь? Положенных документов нет, без головного убора, волосы отрастили как у «хиппи». Хамите. Откуда и куда направляетесь?
— Из дурдома на площадку.
— Откуда?!
— Из госпиталя. Комиссовали меня, товарищ майор, вследствие прогрессирующего идиотизма нашей жизни.
— Как комиссовали?
— Обыкновенно. Собралась кучка придурков в белых халатах. Поговорил с ними о кристаллической жизни, и разошлись во мнениях, — продолжил валять дурака, глядя в серьезное лицо майора и улыбающиеся физиономии его сопровождения.
— Понятно. А где ваш головной убор?
— Как? И вам понятно? Вот и полковнику Кацу все было понятно. Умник нашелся. Сам Норберт Винер, основатель кибернетики, сомневался, а этим двум все понятно. А шапка в дурдоме осталась, товарищ майор, да и не нужна она мне. Я теперь человек штатский, могу еще и погоны спороть, чтоб вас не смущать. Спороть?
— Не надо. Куда следуете?
— На мотовоз.
— Следуйте на мотовоз, товарищ старший лейтенант, — протянул мой пропуск майор.
До станции добрался без приключений. Встречные старшие офицеры только с удивлением поглядывали на меня, но среагировать не успевали — я шел достаточно быстро. Хотелось успеть глянуть, где теперь обитают Валя и Саша.
Быстро нашел дом и квартиру. Не надеясь ни на что, позвонил. Неожиданно послышались шаги, и дверь открыла Валя. Она посмотрела на меня с нескрываемым удивлением, почти так же, как в моем сне.
— Тебя выпустили?!
— Нет, Валечка, чудом сбежал. Даже шапку впопыхах потерял. Меня преследуют американцы. Хотят украсть секрет кристаллической жизни, — уже по привычке нес чушь, наблюдая за реакцией Вали. А она менялась от откровенного страха, мелькнувшего в ее глазах, до недоверия, выразившегося в легкой мимолетной улыбке, и, наконец, до ее обычного смеха-колокольчика.
— Ну, профессор, ты в своем репертуаре, — смеялась Валя-Валентина.
— Давно ты меня так не называла, Валя-Валентина, — мгновенно среагировал я. Она тоже с удивлением посмотрела на меня и вдруг быстро обняла и поцеловала.
— Что они с тобой сделали? — вдруг совсем, как Людочка, спросила она, глядя в глаза и не выпуская из объятий.
— Валечка, меня комиссовали. Так что месяца через полтора-два смогу покинуть эти края навсегда, — ответил ей, осторожно высвобождаясь.
— И ты оставишь меня здесь одну?
— Почему одну? С мужем и дочерью. Кстати, это ты направила Сашу навестить меня? А почему сама не пришла?
— Я хотела, но не решилась. Почему-то панически боюсь этих заведений. Они внушают мне страх.
— Вот бы и посмотрела. Ничего особенного. Мы с Таней Дудеева навещали, когда он там лежал. А ты, почему не на работе?
— Я уже не работаю в детском садике. Надоело.
— Есть какие-то планы?
— Да вот хочу поучаствовать в конкурсе местного телевидения. Приглашают кандидатов на должность диктора. Репетирую отрывок для конкурса. Хочешь послушать? — сообщила свою новость Валя. Конечно же, согласился, хотя понимал, что на мотовоз уже не успею.
Каким-то нарочито театральным голосом Валя прочла новостную статью из газеты. Ужас. Это было так непохоже на нее.
Внешние данные у Вали, несомненно, на должном уровне. Здесь она вне конкуренции. И провалить ее можно единственным способом — таким вот нелепым чтением.
Кто ее так учил читать? Кто бы он не был, это явный недоброжелатель. Я сказал Вале все, что думаю по этому поводу. А потом предложил свой вариант.
— Валечка, попробуй представить себе эту статью настолько интересной, что тебе захотелось прочесть ее еще кому-то, скажем, мне. И ты прочти ее так, чтобы и я проникся таким же интересом. А для этого у тебя должен быть блеск в глазах и особая интонация заинтересованного в передаче информации человека. Думай о статье, а не о том, как будешь выглядеть на экране. Забудь о камере. Выглядеть будешь, как всегда, великолепно. Помни о том, что я тебе сказал, и у тебя все получится. А теперь прочти сначала.
Эффект был ошеломляющим. Валя это почувствовала.
— Я две недели мучаюсь, репетирую, а тут за один раз все получилось. Ну, теперь это место мое. Где же ты раньше был, профессор? — радостно щебетала Валя.
— В дурдоме, Валя-Валентина. Я же говорил, — ответил ей и вдруг почувствовал, что это моя последняя встреча с женщиной, которая однажды могла бы стать моей судьбой.
Стало грустно. И я заторопился на автобус. Встречаться в этой квартире еще с кем-то, кроме Вали, не хотелось.
«Что ж, прощай, Валя-Валентина. Удачи тебе», — мысленно попрощался с ней, а вслух пообещал зайти перед отъездом, но, при этом, твердо знал, что не сделаю этого ни за что.
Мне снова пришлось топать в центр Ленинска, рискуя нарваться на патруль, но делать было нечего. Мотовоз на площадку пошел бы только утром.
В вестибюле гостиницы, так и не ответив на мое приветствие, на меня с удивлением, смешанным со страхом, смотрела мгновенно потерявшая дар речи Тоня Лошадиная Голова.
— Тебя выпустили?! — наконец запинаясь, спросила она.
— Нет, Тоня, чудом удалось сбежать. Сейчас соберу вещи и пешком через пустыню рвану в Австралию, — понес все ту же чушь с побегом, но в иной интерпретации, зная наверняка, что Тоня вряд ли отличит Австралию от Австрии.
Но, никак иначе на этот дурацкий вопрос уже отвечать не мог.
— Ты действительно сбежал, или просто так шутишь? — спросила Тоня, не торопясь давать ключи от моего номера.
«Так еще в свой номер не попаду», — подумал, поняв ход ее мыслей.
— Конечно, шучу. Оттуда сбежать невозможно. Там одежду выдают специальную, как для очень ответственных преступников — с мишенями на груди и на спине, чтобы охране было удобно целиться. В такой одежде не сбежишь — вмиг кокнут. Она сама пули притягивает специально вшитыми магнитами. Да и шапки отбирают, чтобы в Ленинске патруль ловил за несоблюдение формы одежды. Видишь, без шапки приехал. Отобрали.
— Иди ты, — совсем как Шурик Шашев то ли с недоверием, то ли с удивлением прокомментировала мое сообщение Лошадиная Голова, — Так ты с вещами хочешь уехать? Сейчас не получится. Тебе еще придется номер сдать и штраф уплатить за разбитое стекло. А это только завтра. Ты тогда нашу директрису чуть не убил, — сообщила ошеломляющую новость Тоня. Теперь хоть стало понятно, почему она так встретила мое появление.
— Как это чуть не убил? Я же именно в нее целился. Как же она уцелела? Непорядок, — сокрушался я, продолжая развлекаться разговором с Тоней Лошадиной Головой.
— Да она, когда услышала звон разбитого стекла, со страха успела отпрыгнуть в сторону. А тут, кроме стекол, автомат шлепнулся рядом с ней. Она очухалась, схватила автомат и в гостиницу. Нас всех до смерти перепугала. Орет, как резаная. Автомат в руках. Мы, кто куда. Хорошо, боец прибежал из твоей комнаты, забрал у нее автомат. Объяснил, что там сумасшедшего лейтенанта в дурдом отправляют. Так что, видела, как тебя уводили, — завершила свой рассказ Тоня.
«Ну и ну», — подумал, выслушав рассказ о неизвестных событиях, — «Да-а-а. Если бы наш врач все это отразил в документах, у Ивана Ивановича не было бы проблем. Зато они появились бы у меня».
— За стекло, Тоня, платить не буду. Пусть не надеется. Так ей и передай. За это пусть командир части и врач поликлиники платят. Это они меня в дурдом упекли. А я тогда был в состоянии аффекта, и за свои действия не отвечал. А теперь у меня справка есть, что я пожизненный идиот. Так что пусть лучше со мной не связывается — на этот раз буду бросать в нее украденные утюги и вентиляторы. И постараюсь не промахнуться.
И Тоня Лошадиная Голова, заливисто смеясь, все же вручила ключи.
А в номере ждал сюрприз. Все мои вещи были сложены огромной горой прямо на койке и под койкой. Но, это была не моя койка у окошка, а третья, которая стояла в глубине номера. Похоже, вместо Леши подселили еще кого-то, а он захотел разместиться именно на моей койке.
«Да, товарищ бывший старший лейтенант. Теперь твое место у параши», — мелькнула внезапно развеселившая мысль. Что делать в таком случае?
Поступить по законам зоны, как хозяин номера, который когда-то отремонтировал и оборудовал своими руками, и занять свое законное место? Но, так ли это надо в моем нынешнем положении? Максимум через два месяца я покину эту гостиницу навсегда, а они, бедолаги, останутся. И будут смотреть в это окно на давно опостылевший, вечно серый, унылый пейзаж.
«Пусть смотрят», — в конечном итоге решил я.
С ужасом посмотрел на груду вещей. Что теперь делать со всем этим барахлом? Не тащить же с собой. Библиотеку надо пересмотреть. Взять только наиболее ценные книги. Правда, мельком проглядев стопки книг, понял, что ценных среди них уже не осталось — исчезли. А все остальное — груда армейского хлама, который больше не понадобится. Возьму на память о службе лишь офицерский ремень, лейтенантские погоны и «мобутовку».
Да еще телевизор надо взять. У Тани такая рухлядь, а тут попался на редкость хороший экземпляр довольно приличной марки. Столько уже отработал и без единого сбоя.
А вот фляжки, бинокль и прочая дребедень — все, что получал под расписку, похоже, исчезло, как и мои ценные книги. Вот пусть теперь командир части и врач отчитываются за меня.
Пришел со службы Юра Павутницкий. Его появление утвердило в мысли, что все вокруг словно сговорились.
— Тебя выпустили? — спросил Юра вместо приветствия, как, впрочем, и все до него.
— Нет. Я все еще в дурдоме. А здесь мой двойник вещи пакует. Юра, а кого это к нам подселили вместо Леши? И почему он устроился на моей койке?
— Никого к нам не подселяли. Леша теперь здесь живет постоянно. На десятку больше не ездит — слишком далеко и долго. Скоро должен приехать со своей площадки. А на твоем месте он разместился временно. Приедет — поменяетесь. Мы думали, тебя на полгода упрятали. Ну, и что там с тобой делали? Насовсем отпустили или только на побывку?
— На побывку. Вот перекусаю вас всех, и отправлюсь назад за решетку. Юра, ты же золотой медалист, а вопросы задаешь, как Тоня Лошадиная Голова. Комиссовали меня. Через пару месяцев вас покину. Кончилась моя служба, — подытожил я.
Вскоре приехал Леша.
— Тебя уже выпустили? — прозвучал очередной вопрос-приветствие.
— Под залог зимней шапки. Как лето кончится, обязан вернуться, а то голова отмерзнет.
— А если без шуток?
— Да на ваши с Юрой вопросы без шуток отвечать невозможно. Видите перед собой человека, спокойно сидящего в своем номере, а задаете нелепые вопросы — выпустили меня, или сбежал. И что удивительно — каждый начинает именно с этого вопроса, а не с обычного приветствия. Все, Леша, кончилась моя служба в армии.
— Ну и отлично, поздравляю. Ты своей цели добился. Это надо отметить.
— Наконец, впервые прозвучало что-то вразумительное. Отметить можно, но пока у меня ни денег, ни спирта. Как только получу жалование, непременно отметим. А на ваши отмечать, желания нет. Идет?
— Идет, — согласился Леша, — Давай тогда хоть койки переставим, а то я твое место занял.
— Если нравится, оставайся там. Мне осталось максимум пару месяцев. Переживу.
Ребята все-таки засуетились. Вскоре был накрыт стол, появился спирт. Пригласили Галку — самую молодую из администраторов. Она всегда производила впечатление достаточно серьезного человека, а потому никакие клички к ней так и не прилипли. Я знал, что с мужем она давно разошлась и одна воспитывала маленькую дочь. Жила Галка на десятке, а потому в гостинице ни в каких компаниях замечена не была. И вдруг такая неожиданность. Я заметил, что вокруг нее в основном увивался Юра.
Как всегда, за столом больше всего говорили о работе. Так узнал, что Леше, можно сказать, повезло — в новой части он попал на должность по специальности. Было много интересной работы, и потому ему все нравилось.
А у Юры возникли проблемы с академией. Неожиданно закрыли тему, по которой он делал свою дипломную работу. И теперь был под большим вопросом его перевод, который, как когда-то мне, ему обещала устроить его кафедра. Год прошел, а надежды внезапно рухнули.
И еще мне рассказали, что вскоре в пустыню должна выехать экспедиция для сбора обломков ракеты. Командиром лагеря назначили Суворова. Заместителем — Юрия Ивановича. Юра, Шурик и почти весь рядовой состав команды, — все будут работать в том лагере.
Так что на месте останутся лишь Кольцов и Гена Соколов, поскольку Петю Иванова направили в качестве командира на курсы молодого бойца.
Вскоре почувствовал невероятную усталость. Сказались два месяца пребывания в закрытом заведении, где меня непрерывно накачивали какими-то лекарствами. Извинившись, лег спать. А веселье по поводу моего возвращения все продолжалось.
Утром, проснувшись, неожиданно обнаружил Галку, крепко спавшую на койке Юры. Ребят не было. Быстро оделся и пошел в столовую. Со всех сторон доносилось до боли знакомое: «Тебя выпустили?»
Отвечал, в зависимости от своего отношения к любопытствующему. На службу не пошел, чтобы больше не слышать этого идиотского вопроса. Меня он уже приводил в ярость. И я ушел на прогулку в весеннюю степь.
В номер попал после обеда. На отдых пришел Юра, а с ним увязался Шурик, прослышавший обо мне. Приняли по «пленочке». Целый час удивлял Шурика рассказами о приключениях в госпитале. Его знаменитое «Иди ты!» раздавалось каждую минуту.
После обеда дружно отправились на службу.
— С выздоровлением, — нестандартно поприветствовал начальник штаба, — Отлично. Завтра пойдете в наряд. Зайдите в штаб, распишитесь, — тут же выдал он команду.
— Спасибо за поздравление, товарищ майор, но мое выздоровление оказалось невозможным, а потому меня комиссовали с формулировкой: «К воинской службе в мирное время не годен». Насколько мне известно, сейчас мирное время.
— Да, но документы на вас еще не поступили.
— Когда они поступят, в тот же день покину часть. А так, дело ваше. Если берете на себя ответственность, пишите письменный приказ, что вы назначаете в наряд офицера, комиссованного из армии по психиатрической статье.
Подполковник Черныш, естественно, подписывать такой приказ категорически отказался, а потому на все оставшееся до конца службы время меня оставили в покое.
На территории части меня непрерывно атаковали группы офицеров всех калибров. Их интересовало лишь одно, как мне все-таки удалось пройти все круги ада, но добиться своего. Я, в основном, отшучивался. Ведь даже если расскажу им все подробности моих злоключений, смогут ли эти люди, большинство из которых трепещет от одного лишь грозного окрика начальника, дойти до той бездны отчаяния, когда уже не страшны никакие кары: тюрьма, так тюрьма, психушка, так психушка, волчий билет, так волчий билет. Чтобы это понять, надо самому пройти хотя бы часть пути с тем, чтобы осознать, что должен был испытать человек, прошедший весь этот путь до конца.
Получил письмо от Дудеева. Саша с грустью сокрушался, что я так и не открылся ему, когда служили вместе. Приглашал перед отъездом в Европу посетить его чудесный город Фрунзе и домик на берегу Большого Чуйского канала. Мои стихи ему понравились.
Я же пока совсем не представлял, что меня ждет в ближайшей перспективе. Было даже непонятно, куда ехать. Едва заявил, что поеду к семье в Москву, тут же пояснили, что смогу поехать только туда, куда направят по предписанию. Туда же придут мои документы. А направить меня и документы могут только по месту призыва, то есть в Харьков. А уж оттуда, оформив паспорт, смогу ехать, куда захочу.
Вторая моя проблема больше всего волновала Шурика Шашева.
— А где ты будешь работать? И кем? — спрашивал любознательный Шурик и тут же пояснял свою мысль, — Я вот, например, никем никогда не работал, и даже не представляю, как это делается. Тут и служить не хочется. Но, хоть научился выкручиваться. А работать — не представляю. Это героем надо быть. А за это еще и денег мало дают. Нет, армия для таких, как я. Служи, не служи, будь хоть полным дураком с кучей взысканий, а денег дают достаточно и вовремя. Нет, из армии меня только вперед ногами.
— Это, Шурик, каждому свое, — отвечал я, — Меня не работа пугает, а ее отсутствие. Я до армии и на заводе поработал, и в колхозе. Даже ударником коммунистического труда стал.
— Иди ты! — перебил Шашев, — Когда это ты успел? И здесь медальку хапнул.
— Шурик, за звание и за медальку работать надо, а не ля-ля разводить. На заводе я план выполнял на двести, а то и на четыреста процентов. И здесь спецкласс сделал за полгода. Думаю, и сейчас устроюсь. Но, хотелось бы снова учиться.
— Да. Планы у тебя наполеоновские, — подвел итог Шурик.
— Как у Маленького Наполеончика, — подхватил я под дружный хохот комнаты офицеров. Не смеялся только обиженный Шурик.
В субботу дружной толпой поехали на десятку. Каждому вручил по десятикилограммовой посылке. Прямо у мотовоза мы все это отправили в Москву на Танин адрес. А потом Галка пригласила нас к себе. Дома у нее никого не оказалось, и мы снова отметили мое успешное возвращение из госпиталя. В этот раз за мой счет.
И снова сплоховал — не заметил, как уснул. Проснулся, совершенно не понимая, где нахожусь. Часы показывали пять часов. Взглянув на убранную квартиру, понял, что это явно не вечер, а, скорее всего, утро следующего дня. Заглянул в соседнюю комнату. Там на детской кроватке крепко спала Галка. Как тогда в гостинице, быстро оделся и тихо покинул квартиру.
Недолго думая, пешком отправился на площадку. Надеялся по дороге поймать попутку. Но, совсем забыл, что в выходные дни транспорт почти не ходит. И мне пришлось пройти километров пятнадцать, прежде чем подхватил какой-то случайный попутный грузовик.
Леша и Юра еще спали, когда постучал в номер, запертый изнутри.
— А где Галка? — в один голос спросили меня два придурка.
— Где же ей быть. Скорее всего, дома.
— А ты где был?
— Да вот на третьем этаже в пустом номере переночевал. Вы же закрылись. Так и не смог до вас вчера достучаться, — ровным голосом пояснил свое отсутствие. Ответом стало изумленное молчание двух кретинов.
— Кстати, а почему не разбудили, когда уезжали? — спросил их.
— Да ты сам не захотел уезжать, сказал, что останешься на десятке, — ответил Юра, но я четко помнил, что ни с кем на эту тему никогда не говорил.
Странно все это. Шутят они, или же после госпиталя у меня действительно начались провалы в памяти? Второй случай за последнее время. Все же подпортили мой организм эти слесари по коленным чашечкам. Подогнали решение моей задачки под нужный ответ. Как в школе. Вот вам типичный сумасшедший с правильными показателями. Даже комиссия одобрила. Значит, все в полном порядке. А ведь не подкинь им идейку о кристаллической жизни, неизвестно, чем бы все обернулось. Еще бы что-нибудь во мне сломали для улучшения отчетности. Да и лежал бы, пожалуй, в дурдоме до сих пор. А так, хоть с провалами, но на свободе. Вскоре мой номер опустел: Юра уехал с командой на поиски обломков, а Леша угодил на какие-то многосуточные дежурства, после которых заезжал в гостиницу, переодевался в штатское и на два-три дня уезжал на десятку.
Как-то после обеда зашел Гена Соколов. Неожиданно он, как заправский старьевщик, начал просматривать мои вещи, которые я так и оставил у своей койки и под койкой. Кое-какие вещи он откладывал в сторонку.
— Эти вещи я у тебя забираю, — безапелляционно заявил Гена, подавая десять рублей, — Держи. Больше у меня нет. Моя жена свезет их в Кзыл-Орду и продаст на вещевом рынке казахам. А тебе они не нужны, — пояснил он свое предложение.
— Гена, все это стоит раз в двадцать больше, а ты мне какую-то десятку суешь. Или давай половину стоимости, или бери все бесплатно, — предложил ему.
— И возьму, — вдруг заявил Гена, — Что тебе жалко подарить мне все это на память?
— Не жалко, Гена. Но ведь ты эту память на продажу приготовил, материалист хренов. Ладно, дарю. Можешь и остальное забрать. Все равно мне это уже ни к чему, — решил, сокрушаясь лишь об одном — ряды шуриков множатся с катастрофической быстротой.