Глава 10
За дверями студии Флад было пусто, никто не ходил по коридорам. Я вызвал грузовой лифт и пошел к лестнице, когда услышал, что он выехал. Проверил вход в лифт, никого. Плимут стоял нетронутым там, где я его оставил. Я не ожидал другого - любой дурак, который попытался бы снять шины, должен был бы носить перчатки с защитой от лезвий.
Я вернулся в офис как раз, когда солнце садилось над Гудзоном. Несколько одиноких мужчин стояли на пирсах с рыболовными снастями, собирали улов за день. Рыба в Гудзоне - смотреть не на что, мелкая и тусклая. Но парни, которые там ловят рыбу, говорили мне, что они просто дьявольски сильны. Я подумал, что любая рыба, которая может выжить в реке Гудзон, должна быть крутой, как собака, выращенная в приюте. Или ребенок, воспитанный государством.
Я поехал прочь, мысленно отметив, что надо бы починить Плимут, прежде чем этот случай с Флад сделает машину слишком запоминаемой. Я поднялся наверх, отключил все ловушки и вошел. Пэнси тихо зарычала, чтобы я знал, что она на работе, а затем пошла ко мне, виляя своим обрубком хвоста. Даже без систем безопасности, я знал, что посетителей не было. Пэнси из того же теста, что и моя старая доберманиха, Дьяволица, никто не мог попасть сюда без боя.
Такое случилось однажды, и это дало Блумбергу шанс показать себя, настоящим адвокатом. Я прятал одного джентльмена в своей старой квартире. Он сказал мне, что люди его ищут, но ничего не сказал о тех, кто носит голубые плащи и значки вместо деловых костюмов. Во всяком случае, пока я пытался разобраться с одним чуваком, копы пришли и решили войти с ордером Смита и Вессона в мою квартиру. Они вломились, и Дьяволица встретила их. У моего клиента было более, чем достаточно времени, чтобы уйти через заднее окно, и Дьяволица прокусила двух копов, прежде чем у них рассвело в голове, и они не отступили, до прибытия представителей общества по предотвращению жестокости к животным. Эти клоуны накачали мою собаку транквилизаторами и отвезли ее в приют. К тому времени, как я узнал, что произошло, она уже была за решеткой, ожидая пока ее заберут или усыпят, одно их двух. Как и многие дети в детских домах.
Общество защиты животных сначала не возвращало ее мне, объяснив это тем, что полиция держит ее, как улику. Придурки ... я знал, что она никогда не заговорит. Во всяком случае, к тому времени, как я доказал, что этот доберман действительно моя собака, они сказали мне, что ее держат чтобы отдать кому-то еще. Я подумал, что тут они не соврали, так как она была слишком породистая, чтобы просто запихнуть ее в газовую камеру, но я не был готов так просто от нее отказаться. Так что я поехал к Блумбергу.
К счастью, к тому времени уже было поздно, и ночной суд скоро должен был приступить к работе. Я объяснил Блумбергу ситуацию, и он завел свое обычное, прощупывая почву:
-Берк, у тебя есть деньги, парень?
-Сколько, Блумберг?
- Ну, это серьезное дело, мой мальчик. Я не знаю такого юридического прецедента, который бы охватывал этот вопрос. Нам придется шерстить законы, пройти весь этот путь через апелляционные суды, возможно, даже придется подавать в Южный округ. Ты и твоя собака имеете конституционные права, а нет прав без способов их защитить. И, как известно, способы правовой защиты стоят недешево.
- Блумберг, у меня ровно сотка, точка. Больше ни цента. И мне нужна гарантия, что я верну свою собаку.
- Ты сошел с ума? Никаких гарантий — это правило профессии. Да меня лишат лицензии, если я скажу такое.
- Ты хочешь сказать, что тебя ее не лишили?
- Это не смешно, Берк. Дело закрыли. Все необоснованные обвинения в проступках с моей стороны были исключены из протокола.
- Что насчет обвинений, которые не были необоснованы?
- Берк, если ты так к этому относишься, мы просто не можем вести дела.
- Сэм, я серьезно. Я знаю, что ты лучший в этом деле, когда хочешь. Это не какой-то прощелыга, которого отправят на остров Райкера* на год. Моя собака ничего не сделала— и эти ублюдки из общества усыпят ее, если я ее не вытащу.
- О, дело о смертной казни, не так ли? Ну, обычно я беру семь с половиной за такие дела, но, учитывая, что это ты, я возьму дело за пятьсот баксов, которые ты предложил. По рукам?
- Сэм, я сказал сотка, а не пять. Я могу разбить платеж на две части— это все, что я могу сделать. Половина до, половина, когда все закончится.
- Ты совсем сошел с ума, мой мальчик? Будь умницей. Где бы я был, если бы позволял своим клиентам удерживать половину платы, пока они не получат, что хотят?
- Ты бы работал на пятьдесят процентов лучше, чем обычно.
- Я собираюсь проигнорировать этот комментарий, учитывая тот факт, что ты, очевидно, убит горем из-за потенциальной потери любимого питомца. И, мой мальчик, так уж случилось, что тебе повезло. Судья Сеймур сегодня сидит в уголовном суде из-за переполненного расписания. Поскольку он судья Верховного Суда, нам не придется ждать до утра, чтобы подать твое заявление об освобождении.
И все прошло так, как сказал Блумберг. Он был слишком скользким, чтобы втиснуть дело в расписание и ждать очереди, так как ночной суд только предъявляет обвинения, а не разбирает дела об освобождении, поэтому он подождал, пока не окажется перед судьей по делу о краже в магазине. До того, как бедный подсудимый узнал, кто его адвокат, Блумберг, Окружной прокурор, и судья быстро превратили дело в нарушение общественного порядка. Обвиняемый получил штраф в размере 50 долларов и условное, и пока его вели к секретарю, он все еще пытался благодарить Блумберга за то, что он спас его от десяти лет в тюрьме, в угрозе чего убедил его толстяк. Затем Блумберг одернул жилет над круглым животом, прочистил горло так серьезно, что весь суд смолк, и он обратился к судье мелодичным баритоном:
- Ваша честь, в настоящее время у меня есть чрезвычайное заявление от имени моего клиента, который в данный момент находится в заключении и ожидает казни.
Судья выглядел ошеломленным. Его друзья в Верховном Суде говорили ему, что ночью может что-то произойти, но к этому он был не готов. Он резко посмотрел на Блюмберга, и в голосе, призванном показать смесь чистого презрения и превосходства, с нажимом сказал:
- Советник, конечно, вы понимаете, что этот суд не является подходящим местом для возбуждения такого дела.
Блумберг не отступил.
- Ваша честь, пожалуйста. Ваша честь - судья Верховного суда и, позвольте добавить, самый выдающийся юрист. Действительно, я знаю из личного опыта, что знаковые юридические заключения Вашей чести были необходимы для чтения студентам права в течение многих лет. Как председатель Верховного Суда, Ваша честь обладает юрисдикцией в отношении должным образом представленных чрезвычайных судебных приказов, и Ваша честь должна осознавать, что этот вопрос является одним из самых неотложных, так как угрожает, и это безусловно, самой жизни моего клиента.
Судья попытался перебить его, сказав:
- Советник, пожалуйста, - но он с тем же успехом мог пытаться оттянуть голодную крысу подальше от сыра. Блумберг отмахнулся от слабых попыток судьи остановить лавовый поток своей риторики, одновременно нанося свой коронный удар.
- Ваша честь, пожалуйста. Жизнь, эта священная вещь, не должна быть растоптана или поругана. Вера общественности в систему уголовного правосудия необходимо постоянно защищать, и кто лучше справится с ролью ее защитника, чем судья нашего Верховного Суда? Ваша честь, моему клиенту грозит смерть - порочная и позорная смерть от рук агентов государства. Мой клиент не сделал ничего плохого, и все же мой клиент может умереть этой ночью, если ваша честь не услышит моего заявления. Представители прессы, - здесь Блюмберг махнул на единственного стажера из Дейли Ньюс, словно тут была целая толпа журналистов, - спрашивали меня об этом деле, прежде чем я вошел в этот уважаемый зал суда, и даже эти закаленные мужчины задавались вопросом, как такая вещь, как казнь без суда, может, вообще, иметь место в Соединенных Штатах. Ваша честь, это Америка, а не Иран!
При этих словах, разномастная толпа стажеров, неудачников и люмпенов от пролетариата ожила и зашумела, получив бодрящий заряд слов Блумберга, словно переливание крови.
- Даже самый ничтожный из нас имеет право на надлежащее судебное разбирательство—даже самые бедные из нас имеют право на время суда. Если ваша честь позволит мне только изложить факты по этому делу, я уверен, Ваша честь сочтет нужным…
- Советник. Советник, пожалуйста. Мне еще предстоит понять, о чем вы говорите, и, как вы хорошо знаете, сегодня вечером в нашем списке довольно много дел. Но в интересах справедливости, если вы будете говорить кратко, я выслушаю ваше заявление.
Блумберг провел рукой по тому, что осталось от его густых волос, сделал глубокий вдох, сделал паузу, чтобы удостовериться, что все глаза и уши сосредоточены на нем, и выдал:
- Ваша честь, прошлой ночью помещение, в котором работал мой клиент, было захвачено вооруженными полицейскими. Эти офицеры не были вооружены ордерами; они не были вооружены основанием; они не были вооружены оправданием своих действий. Но они были вооружены смертоносным оружием, Ваша честь. Дверь выбили, мой клиент подвергся насильственному и физическому нападению, и когда он доблестно пытался противостоять незаконному аресту, полиция вызвала дополнительных агентов и жестоко застрелила моего клиента так называемым транквилизатором, сделав его бесчувственным и неспособным сопротивляться. Моего клиента затем утащили с лестницы и посадили в клетку, а теперь его удерживают против его воли. Мне сказали, что моего клиента казнят, возможно, даже этой ночью, если суд не вмешается, чтобы предотвратить трагедию.
- Мистер Блумберг, вы выдвигаете шокирующее обвинение. Я не знаю об этом событии. Как зовут вашего клиента?
- Имя моего клиента . . . мм, имя моего клиента- Доберман, Ваша честь.
- Доберман, Доберман. Какой… как зовут вашего клиента, еще раз скажите, пожалуйста?
- Ну, Ваша честь, в настоящее время я не знаю полного имени моего клиента. Однако владелец моего клиента присутствует в суде, - он указал на меня, - и предоставит эту информацию.
- Владелец вашего клиента? Советник, если это шутка…
- Уверяю вас, это не шутка, Ваша честь. Возможно, вы читали об этом случае в последних газетах?
Вдруг забрезжил свет.
- Советник, вы случайно не имеете в виду попытку полиции задержать бежавшего от правосудия сегодня вечером на нижнем Ист-Сайде?
- Именно так, Ваша честь.
- Но, я читал, беглец скрылся.
- Да, Ваша честь, беглец скрылся, но мой клиент не сбежал. И мой клиент в обществе защиты животных, не по своей вине, и будет казнен, если его не вернут своему законному владельцу.
- Мистер Блумберг! Вы хотите сказать, что ваш клиент - собака? Вы вторглись на мой суд с заявлением о защите личной свободы собаки?
- Ваша честь, при всем уважении, я предпочитаю ссылаться на это экстраординарное приложение как на предписание о собачьих правах, учитывая уникальный характер моего клиента.
- Предписание о собачьих правах. Советник, этот суд не место для упражнений извращенного чувства юмора отдельного адвоката. Вы понимаете это?
- Ваша честь, при всем уважении, я полностью это понимаю. Но если бы я действовал по обычным гражданским каналам, я не сомневаюсь, что мой клиент умер бы, прежде чем я мог бы даже попасть в расписание. Ваша честь, независимо от того, что мы называем судом, будь то уголовный суд, Верховный суд, суд по делам суррогатного материнства или суд по семейным делам, все они являются судами права и справедливости. Это места, через которые мы, народ, осуществляем свое право на справедливость. Мой клиент может быть собакой, и я могу сказать, что я лично представлял лиц, так характеризуемых этим же самым судом, даже когда они обладали как именами, так и фамилиями, а мой клиент все еще живое существо. Не является ли сама жизнь священной и святой? Может ли адвокат, которого попросили защитить жизнь любимого питомца, отказаться, только потому, что на пути стоит некое процессуальное предписание?
Сейчас Блумберг пустил корни в сердца людей в суде, которые, обычно, и бровью не ведут, если речь идет о детях, брошенных в мусоросжигатели. Теперь все они были возмущены рассказом о жестоком обращении с животным. У толстяка адвоката редко получалось вести популярное дело, и сейчас он отрывался.
- Ваша честь, я говорю вам, сейчас, я предпочел бы быть собакой в Америке, чем так называемым гражданином страны, который не может воспользоваться нашими свободами. Мой клиент здесь не первый клиент, которого я представлял, который не понимает процедуры суда, и он не будет последним. Мой клиент делал свою работу. Он сделал все ради своего владельца - должен ли он также отдать свою жизнь? Мой клиент молод, Ваша честь. Если он совершил ошибку, то ошибка была случайной. Откуда ему было знать, что люди, выбивающие дверь его хозяина, были агентами полиции? Возможно, он думал, что это воры или вооруженные грабители, или наркоманы, сумасшедшие торчки. Конечно, таких людей в нашем прекрасном городе достаточно. Ваша честь, умоляю вас, пощадите жизнь моего клиента. Отпустите его, чтобы он снова мог резвиться на солнышке, исполнять свой долг, возможно, вырастить потомство, которое будет носить гордое имя Доберман. Жизнь священна, Ваша честь, и никто не имеет права отбирать ее. Ваша честь, я скромно думаю, что это дело Всемогущего, и только его. Умоляю суд, отпустите моего клиента!
К тому времени Блумберг на самом деле всхлипывал, и наблюдающая за ним толпа была явно на его стороне—даже постоянные насмешки судебных чиновников сменились сочувствующими взглядами на молодую жизнь, которой угрожала смерть.
Судья попытался еще раз, зная, что обречен на провал.
- Советник, вы можете сослаться хоть на один юридический прецедент в обоснование своих аргументов?
- Ваша честь, - звенел Блумберг, - у каждой собаки должно быть право на время суда!
И он заслужил, возможно, первые овации, когда-либо звучавшие в ночном суде Нью-Йорка.
Судья вызвал меня, убедился, что я владелец собаки, и отпустил нас всех. Он сделал быстрый звонок в общество защиты животных, подробно рассказав им, с какими последствиями они столкнутся, если они уже убили мою собаку. Просто на всякий случай, я напечатал приказ об освобождении на фирменном бланке суда, взятом со стола секретаря, в то время как Блумберг поздравлял судью с его справедливой мудростью. Я забрал свою собаку и отвез ее на свалку Крота, где Дьяволица могла присоединиться к стае. Никто не знает имени в свидетельстве о рождении Крота, но он живет под землей, и он надежен, как смерть. Позже я слышал, что Блумберг провел еще полдюжины дел, пока меня не было. У большинства парней кишка тонка даже себя отстоять, но в Блумберге определенно что-то было, раз он смог сделать то, что сделал.
Пока преемница доберманихи рыскала по крыше, я начал готовиться к предстоящей охоте.
* Остров Райкера – остров-тюрьма в Америке.